Офицеры поднялись со своих мест, и щелканье шпор заменило стихнувшие разговоры.
- Здравствуйте, господа офицеры, - начал говорить начальник школы, - волею Временного правительства я назначен Главным штабом комендантом обороны Зимнего дворца. Поэтому я пригласил вас для принятия следующих директив: соблюдение полного порядка во вверенных вам частях. Господа офицеры должны прекратить шатание по дворцу и, вспомнив, зачем они здесь, находиться при своих людях, не допуская к ним агитаторов, которые уже успели сюда проникнуть. Затем объяснить людям, что министр Пальчинский свидетельствует о получении телеграммы о начавшемся движении казаков генерала Краснова на Петроград. Поэтому наша задача сводится сейчас к принятию мер против готовящегося нападения на дворец, для чего прошу начальников частей подойти сюда и рассмотреть план расположения помещений Зимнего дворца. А кроме того, дать мне данные о количестве штыков и способности принятия на себя той или другой задачи, за выполнение которой вся ответственность ввиду недостатка времени и условий обстановки момента, конечно, ложится на взявших таковую, - продолжал говорить начальник школы, развернув план и положив его на стол.
Офицеры, почувствовав энергию и сильную волю в словах коменданта обороны Зимнего дворца, подтянулись и оживленно стали обступать стол, всматриваясь в план дворца. Здесь, - показывал карандашом на плане комендант обороны, - расположены сейчас казаки и юнкера Школы прапорщиков инженерных войск - это первый этаж налево…
- Виноват, - перебил коменданта начальник Петергофской школы прапорщиков, - я полагал бы, что юнкерам–инженерам следовало бы заняться устройством баррикад снаружи дворца, а внутреннюю оборону и патрули возложить на пехоту, т. е. на наши школы.
- Совершенно верно, вы полагаете совершенно правильно; но этого нельзя было возложить на ваши школы, ибо они занялись митингами. Теперь, когда более или менее настроение ваше и ваших юнкеров выяснено, когда у нас есть казаки и артиллерия, мы можем строго разграничить функции по родам оружий. Поэтому вы, полковник, возьмете на себя оборону решетки этого сада, примыкающего ко дворцу, против Адмиралтейства, - дал задачу комендант обороны начальнику Петергофской школы.
- Простите, - возразил тот, - юнкера мои очень устали; я рассчитывал бы на внутренний караул дворца, так сказать на резерв.
- Господа, я прошу не отказываться от выполнения получаемых заданий. Мы все здесь устали. Не уставших нет. Поэтому я считаю этот вопрос законченным.
- Господин полковник, - вбегая вприпрыжку в комнату, еще с порога закричал штабс–ротмистр. - Господин полковник, имею честь явиться. Я едва пробился со своими инвалидами–георгиевцами. Сволочи нас хотели разоружить, но мы им прописали кузькину мать. Честь имею явиться, штабс–ротмистр Н. Прошу дать работу. Вы не смотрите, что я одноногий. Я и мои инвалиды в вашем распоряжении.
Действительно, шумно явившийся штабс–ротмистр был с протезом вместо левой ноги. Маленький, подвижный, с тараканьими усами, он мне напомнил пана Володыевского из "Огнем и мечом" Генриха Сенкевича. Это появление инвалида отразилось на настроении офицеров, и когда штабс–ротмистр, заверенный комендантом обороны в предоставлении ему и его инвалидам боевой работы, отошел от коменданта, начальник школы петергофцев заявил, что он принимает к исполнению порученную ему задачу.
Вслед за петергофцами получили задания Ораниенбаумск первая и вторая школы. Первой вручалось дальнейшее продолжение внутреннего караула, а второй предназначена была защита баррикад у ворот, у Дворцового моста и Зимней канавки, причем резервом для нее считалась школа петергофцев. На инвалидов, явившихся в группе свыше 40 человек, возлагалась оборона первого этажа, взамен батальона инженерной школы, которую приказывалось вывести во двор для прикрытия артиллерии с выделением из батальона взводов на баррикадные работы. Поручики Мейснер и Лохвинский получили приказание отправиться возводить баррикады у моста через Зимнюю канавку. Поручики Скородинский и Бакланов - строить баррикады у Главных ворот, из тех поленниц дров, что лежали на площади перед дворцом. Капитану Галиевскому вверялось общее руководство работами инженерной школы и наблюдение за внутренней обороной. Мне было приказано составить расписание расположения частей, с ними поддерживать связь через команду связи, которая организовывалась из четырех человек от части, и иметь местонахождение в комендантской, где объявлялась штаб–квартира коменданта обороны. Командиру артиллерийского взвода от Константиновского училища вменялась оборона ворот на случай прорыва, а пока нахождение в резерве во дворце.
Офицеры, получив задания, постепенно расходились по своим частям, обещая мне немедленно прислать от себя юнкеров для команды связи. Комендант обороны уже сидел за столом, черкая карандашом на плане названных частей в местах, им отведенных. Я сидел над полевой книжкой.
"Слава Богу, дело начинает клеиться", - успокоительно звенела мысль в голове.
Все, казалось, налаживалось и прояснялось. Но вот открывается дверь, и перед столом вырастает офицер артиллерийского взвода Константиновского училища.
- Господин полковник, - обратился он к коменданту обороны, - я прислан командиром взвода доложить, что орудия поставлены на передки и взвод уходит обратно в училище согласно полученному приказанию от начальника училища через приказание от командира батареи.
Взрыв гранаты произвел бы меньше впечатления, чем сделанное заявление офицером взвода.
И сейчас же вслед за офицером явилось несколько юнкеров константиновцев, в нерешительности остановившихся на пороге комнаты.
Комендант обороны и оставшиеся офицеры–добровольцы вскочили со своих мест и в недоумении смотрели на докладывавшего офицера.
- Как это так?! - вырвалось у коменданта. - Немедленно остановите взвод.
- Поздно! - ответили юнкера. - Взвод уже выезжает. Мы просили остаться, но командир взвода объявил, что он подчиняется только своему командиру батареи. Вот мы и еще несколько юнкеров остались. Взвод уходить не хотел, но командир взвода настоял с револьвером в руках.
- Да что вы, с ума сошли? - раскричался комендант на офицера–константиновца. - Ведь взвод, раз он здесь, подчинен только мне. Немедленно верните взвод! - приказал он одному из офицеров. - А вас я арестую, - обращаясь к офицеру артиллеристу, продолжал комендант.
- Я ни при чем, господин полковник, а остаться я не могу, мне приказано вернуться. - И быстро повернувшись, артиллерист выскочил из комнаты. Несколько офицеров было с криком сорвались со своих мест, хватаясь за кобуры своих револьверов.
- Стойте! Ни с места! - снова прогремел комендант.
- Пускай уходят. Им же будет хуже: они не дойдут до училища. Их провоцировали, и они расплатятся за измену
- А вы, - обращаясь к юнкерам, продолжал комендант, - присоединяйтесь к инженерной школе. Спасибо вам за верность долгу… и идите.
Юнкера еще помялись на месте и затем, получив от меня указания куда пройти, вышли. Я боялся взглянуть на коменданта обороны. Я боялся увидеть чувство горести на его лице.
- А может быть, их задержать в воротах, - заметил кто‑то из офицеров, нарушая наступившее молчание.
- К сожалению, некому этого сделать; едва ли успели занять баррикады, - ответил комендант, вставая и направляясь к выходу. - Я иду к Временному правительству в Белый зал, - обращаясь ко мне, сказал комендант, приостанавливаясь в дверях с планом в руках.
Но не успел он выйти из комнаты, как, слегка отталкивая его от двери, влетела в комнату офицер–женщина.
- Где комендант обороны, господа, - женским, настоящим женским голосом спросила офицер.
- Это я, - ответил комендант.
- Ударная рота Женского батальона смерти прибыла в ваше распоряжение. Рота во дворе. Что прикажете делать? - вытягиваясь и отдавая честь по–военному, отрапортовала офицер–женщина.
- Спасибо. Рад. Займите 1–й этаж вместе с инвалидами. Поручик, - отнесся комендант ко мне, - пошлите юнкера связи с госпожой… с господином офицером для указания места и сообщите об этом капитану Галиевскому. Еще раз прошу принять выражение благодарности. Дела будет много. Не беспокойтесь, не забудем вас, - добавил комендант, заметив выражение легкой неудовлетворенности, пробежавшей по личику офицера, и вышел.
Через несколько минут вслед за выходом коменданта комната опустела, а спустя еще немного времени начали постепенно прибывать юнкера для связи. Кончив возиться с полевой книжкой, я стал соображать о близости столовой. Наконец я, не выдержав сидения, отправился разыскивать столовую, захватив с собой одного из юнкеров. Это оказалось довольно сложным занятием. Но вот я и у цели, у двери комнаты, где сейчас насыщу свой пустой желудок. Толстый, бритый, важный лакей отворил дверь. Я шагнул на яркий ослепительный свет и остановился. Клубы табачного дыма, запах винного перегара ударили в нос, запершило в горле, а от пьяного разгула каких‑то офицеров, из которых некоторые почти сползали со стульев, у меня закружилась голова, затошнило. Я не выдержал картины, и, несмотря на желание есть и пить, я выскочил из комнаты "Пир во время чумы… Пир во время чумы… позор, это офицеры…" И предо мною стала моя адьютантская комната в школе и в ней Борис, говорящий мне: "Нет, ты дурак, да и законченный к тому же, Петроградского гарнизона не знаешь". "Да, да, ты прав, Борис, я дурак; ну а дураков учить надо. Вот сегодня и танцуешь, моралист паршивый, - ругал я себя. - Э, брось, брат, не мудрствуй лукаво, не забывай, что имеешь дело с людьми, что это самый вульгарный тип животного мира…"
"А пожалуй, это лучше, что я не остался в столовой, - возвращаясь в комендантскую, соображал я. - Наелся бы, чего доброго, сам напился… ведь тебе стоит только начать пить, и ты станешь ничуть не лучше других, а пожалуй, и похуже".
Нового ничего не было. Минуты томительного ожидания бежали тягуче медленно. Но вот скрипнула дверь, и показалась фигура капитана Галиевского. Бледный от волнения, шатаясь от усталости, капитан направился ко мне.
- Я не могу. Устал. Выбился из сил, убеждая казаков. Они, узнав, что ушла артиллерия, устроили митинг и тоже решили уйти… Вот что, Александр Петрович, идите к своей роте и займите баррикады у ворот. Пехотные юнкера еще этого не сделали, а между тем восставшие приближаются. Получено известие от Главного штаба. Потом убедите казаков оставить вам пулеметы, которые поставьте на баррикады. Среди юнкеров найдите пулеметчиков, хотя бы чужой школы. А я… я отдышусь и пойду к Александру Георгиевичу. Бедный, тяжело ему сегодня и еще хуже будет.
Но я уже не слушал капитана и, сорвавшись с места, бросился спасать положение. Своих юнкеров я нашел во дворе, на старом месте, куда они были выведены для предоставления места в первом этаже казакам, теперь уходящим, инвалидам–георгиевцам и ударницам. Юнкера были расстроены, что я сразу уловил по отдельным замечаниям, которыми они перекидывались.
"Ну, теперь с ними не разговаривай - это хуже их расстроит, а сразу действуй", - промелькнуло решение, и, подойдя к середине фронта, я скомандовал:
- Рота смирно!
Разговоры от внезапности моего появления смолкли.
- Рота равняйсь! Смирно! Друзья, вам предстоит честь первыми оказаться на баррикадах. Поздравляю. На плечо! Рота, правое плечо вперед, шагом марш!
И рота, словно наэлектризованная, взяла твердый отчетливый шаг.
Вот броневик, испорченный, как оказалось, а потому и торчащий здесь на манер пугала от ворон в огороде… Ворота. Открываю Темно. Кто‑то копошится впереди. Различаю стук, сопровождающий копошение, звук ударов бросаемого дерева. Ага, это и есть линия баррикад - быстро соображаю и развожу роту в темноте по линии, растущей вверх преграды–защиты.
И еще немного, и юнкера начинают сами продолжать завершение создания баррикады и приспособляться к более удобному положению для стрельбы. Отысканы и пулеметчики, и взводные юнкера, посоветовавшись со мной, определили места для пулеметов: таковыми оказались исходящие углы баррикады. Теперь остановка за пулеметами, и я, оставив вместо себя фельдфебеля Немировского, побежал к казакам, захватив несколько юнкеров. У броневика сталкиваюсь с какой‑то фигурой. Оказывается, офицер–женщина, а за ней еще фигуры. Спрашиваю, в чем дело.
- На баррикадах никого нет, решил занять их, - по–мужски отвечает командир ударниц.
- Виноват. Ошибаетесь, юнкера Школы прапорщиков инженерных войск уже заняли баррикады. И я бы просил вас, наоборот, занять весь 1–й этаж, так как казаки уходят.
- Знаю, но там хватить георгиевцев. Да что же, наконец, вы нам не доверяете? - заволновалась офицер–ударница.
- Ничего подобного, таково приказание начальника обороны. Ради Бога, не вносите путаницы, - уже молил я.
- Ну что ж, раз баррикады заняты, я вернусь на место. Рота кругом! - скомандовала командир ударниц.
Видя, что инцидент окончен, я понесся дальше в коридор. В коридоре творилось что‑то невероятное. Галдеж. Движение казаков, собирающих свои мешки. Злые, насупленные лица. Все это ударило по нервам, и я, вскочив на ящик, стал просить, убеждать станичников не оставлять нас… Не выдавать! - рассчитывая громкими словами сыграть на традициях степных волков.
В первый момент их как будто охватило раздумье, но какая‑то сволочь, напоминанием об уходе взвода артиллерии, испортила все дело. Казаки загудели и опять задвигались.
- Ничего с ними не сделаете, - пробившись ко мне, заговорил давешний подхорунжий. - Когда мы сюда шли, нам сказок наговорили, что здесь чуть не весь город с образами, да все военные училища и артиллерия, а на деле‑то оказалось - жиды да бабы, да и правительство, тоже наполовину из жидов. А русский‑то народ там с Лениным остался. А вас тут даже Керенский, не к ночи будет помянут, оставил одних. Вольному воля, а пьяному рай, - перешел на балагурный тон подхорунжий, вызывая смешки у близстоявших казаков.
И эта отповедь, и эти смешки взбесили меня, и я накинулся с обличениями на подхорунжего:
- Черти вы, а не люди! Кто мне говорил вот на этом самом месте, что у Ленина вся шайка из жидов, а теперь вы уже и здесь жидов видите. Да, жиды, но жид жиду рознь, - вспомнил я своих милых, светлых юнкеров. - А вот вы‑то сами, что сироты казанские, шкурники, трусы подлые, женщин и детей оставляете, а сами бежите. Смотрите, вас за это Господь так накажет, что свету не рады будете. Изменники! - кричал я, уже положительно не помня себя.
И удивительное дело! Подхорунжий молчал, опустив голову и посапывая. "Черт! Заколдованный круг какой‑то! Родиться и жить для того, чтобы ругаться в Зимнем дворце", - холодом обдала меня набежавшая откуда‑то мысль, и я, сразу ослабев, тоже смолк. Казаки уходили, и в этом было дикое, жуткое. "Так Пилат умывал руки", - скользнуло нелепое сравнение; а злоба послала им вслед эпитет Каина.
- Стой! - снова спохватился я. Черт с ними, пускай убираются, только пулеметы оставили бы. И я уже смягченными тоном обратился к подхорунжему: - Бог вам судья. Идите. Но оставьте пулеметы, а то мы с голыми руками, - попросил я.
- Берите, - мрачно ответил, не глядя на меня, подхорунжий. - Они там, в углу, в мешках, они нам ни к чему, - махнул он рукою, а затем, сунув ее мне, добавил: - Помогай вам Бог, а нас простите. И, грузно шлепнув ногой о пол, направился за уходящими в глубь первого этажа казаками.
- Постойте - куда же они идут? - под влиянием недоумения остановил я подхорунжего. - Куда вы идете, ведь ворота там.
- Ну да, дураков нашли, - снова резко ответил подхорунжий. - Там юнкера у ворот, а мы через Зимнюю канавку выйдем, там сам свободный пропуск обещан.
- Кем? - озадаченный спросил я.
- Прощайте! - не отвечая на вопрос и прибавляя шагу, пошел подхорунжий.
"Вот оно что! там есть выход! Они через него уйдут, а потом через него большевики влезут. Свободный пропуск обещан, - повторил я фразу подхорунжего. - Так, так, голубчик, спелись уже. Ну что ж, от судьбы не уйдешь".
- Послушайте, юнкер, - с приливом новой энергии обратился я к одному из взятых с собой юнкеров. - Отправляйтесь вслед за казаками и заметьте выход, в который они уйдут, а затем вернитесь сюда и ждите меня, предварительно указав этот выход командиру георгиевцев. Поняли?
- Так точно, понял!
- И помните, что это боевой приказ. Понимаете?
- Так точно, понимаю, - снова лаконично ответил юнкер.
- Ну идите; а вы, господа, - обратился я к остальным, - берите пулеметы и тащите их на баррикады. Фельдфебель знает, где поставить, а я побегу к коменданту обороны Зимнего дворца с докладом.
Выскочив в проход под аркой, я остановился. Где‑то совсем близко щелкали выстрелы. "Скорее к коменданту или Галиевскому и назад к юнкерам", - кольнула мысль, и я снова бросился в противоположный вход, направляясь в комендантскую. По дороге попались какие‑то юнкера, а затем группа безобразно пьяных офицеров, среди которых один высокий офицер, размахивая шашкой наголо, что‑то дико вопил. Влетев в комендантскую, я наскочил на поручика Лохвицкого, что‑то заикаясь докладывавшего капитану Галиевскому, обескураженно сидящему на стуле.
- Господин капитан, - перебивая Лохвицкого, начал я докладывать об уходе казаков через выход на Зимнюю канавку.
- Так, так, - только твердил он, выслушивая мой доклад, а когда я кончил его, вдруг сразил меня новостью: - Паршиво. Но еще хуже растерянность правительства. Сейчас получен ультиматум с крейсера "Аврора", ставшего на Неве напротив дворца. Матросы требуют сдачи дворца, иначе откроют огонь по нему из орудий. Петропавловская крепость объявила нейтралитет. А вот послушайте, что докладывают юнкера–артиллеристы ушедшего взвода Константиновцев, - показал он рукой на незамеченную мной группу из трех юнкеров. - Положение дрянь, и пехотные школы снова волнуются. А правительство хочет объявить для желающих свободный выход из дворца. Само же остается здесь и от сдачи отказывается, - сообщал рвущая мозги, душу и сердце новости капитан.
Я молчал. Я не чувствовал себя и в себе языка, мысли, ничего. Капитан барабанил по столу своими длинными, костлявыми, худыми пальцами. Я смотрел на них. И вдруг жалость защемила сердце. "Господи, придется ли еще этим пальцам ласкать личико болезненной славной дочурки?" - и эта мысль отрезвила меня.
- Да черт с ними, капитан, - заволновался я. - Чем меньше дряни во дворце останется, тем легче будет обороняться. Ведь до утра дрсидеть, а там в городе опомнятся и придут на выручку. Не так страшен черт как его малюют. А вы что, Лохвицкий, тут? Баррикады построили?
- Какого дьявола, - ответил за него капитан. - Разбежались при подходе семеновцев, а Мейснер попал в их руки… добровольно, - выдержав паузу, продолжал капитан, - заявил, что хочет идти парламентером от той части защитников дворца, которую здесь держат силою. Я вам говорил, что он что‑то выкинет.
- Да, да, да. Теперь я все понимаю, - твердил я. - Теперь ясны появления у нас в школе Рубакина. Теперь я все, все соображаю. Только бы теперь еще найти военного комиссара и кое‑что спросить, - забегав по комнате, вцепившись руками в волосы, забормотал я.
Капитан, пораженный моей выходкой, подскочил ко мне и начал успокаивать.