– Бунтовала непродуктивная часть населения. А именно, черные и белые, которые проживают в квартирах, субсидированных правительством, в семьях безработных, живущих на пособиях и практически не имеющих возможности когда-либо получить работу, ибо они генетически умственно ограничены. Как вы, вероятно, могли заметить, у них имеются деньги. Потому что в руках погромщиков были телефоны блэкберри, с помощью которых, они вели связь и "планировали" свои действия. А блэкберри стоит 240 фунтов. (Система блэкберри пока единственная, которую нельзя подслушивать, и поэтому полиции было очень трудно предугадать, где будет следующий мятеж). Значит, живя на пособии, которое обычно составляет 85 фунтов в неделю, такой телефончик не купишь. Эти подростки зарабатывают торговлей наркотиками. Их наглое и криминальное поведение на виду у полиции объясняется тем, что они знают, что особых наказаний не последует. Многим из участвовавших в грабежах – меньше 18-ти лет. Нынешняя политика политкорректности запрещает полиции даже вмешиваться, когда они видят, как грабят магазины. Ибо, если они дотронулись до черного подростка, или, того хуже, малолетнего, чтобы предотвратить грабёж, то отвечать придётся в Парламенте. Полицейские будут обвинены в жестокой расправе с национальными меньшинствами, за что их могут уволить с работы. А за бездействие не увольняют. На мой взгляд, правительство побоится принять серьезные меры против такого рода криминала, ибо огромный слой населения, примерно 12 % избирателей (7 миллионов голосов) – это люди, которые живут на социальные пособия и голосуют за ту партию, которая им дает такие поблажки. Но этим больна не только Великобритания. Выдающийся пример – Греция. Там каждое новое сменявшее друг друга правительство покупало голоса. И дело дошло до абсурда, когда учитель может в 42 года уйти на пенсию, размер которой 23 тысячи евро в год. Аналогичная ситуация в Италии, Испании, Португалии и Франции. Лидеры этих стран раздували бюджетные траты, щедро давая поблажки избирателям. Но ведь и США не смогут когда-либо вернуть свой государственный долг. При всей видимой неспособности правительства управлять страной, демократия в США, похоже, неизбежно входит в полосу заката…
Эти комментарии князя несколько потрепали мой оптимизм. Но я продолжаю верить в силу английской демократии. В самом деле, волна насилия на третий день была остановлена. В последующие дни арестовали сотни погромщиков. Суды работали до трёх часов ночи. Мародёры отправились в тюрьмы. Число полицейских на улицах Лондона увеличилось от 6 до 16 тысяч. В Парламенте начали обсуждать введение водомётов, а, главное, расширены права полицейских. Власть дала почувствовать участникам погромов силу закона. Да и общество не осталось в стороне. Зародилось "Движение швабр": сотни тысяч граждан покупали щётки и выходили чистить улицы. Демократия и свобода дороги этим людям. И они будут отстаивать её.
Но дальше я стал рассуждать всё-таки в привычном русле. Мол, наверное, участие в погромах подростков и малолетних – серьёзный сигнал социального неблагополучия. Наряду с карательными мерами обществу придётся подумать не только об изменении правил получения социальных пособий, но и об увеличении спортивных и культурных учреждений в неблагополучных районах городов. А разговоры, якобы, о закате западной цивилизации, возможно, могут быть оспорены предположением, что общества в развитых странах сталкиваются сегодня с необходимостью вновь прислушаться к Джону Кейнсу: богатым, всё-таки надо делиться, чтобы капитализм не похоронил себя. Это моё предположение вызвало отповедь Никиты Дмитриевича. Раздражения он скрывать не стал:
– В вас настолько глубоко сидит идеология равенства, что вы, видимо, верите в свою последнюю строчку, т. е. что богатым все-таки надо делиться, чтобы капитализм себя не похоронил. То, что вы проповедуете, было установлено правительством Этли после войны, когда он ввел налоги до 95 %. С помощью этого налога, который погубил предпринимателей, и при помощи диктатуры профсоюзов, ему удалось угробить большую часть тяжелой промышленности и морской флот, превратив экономику страны в экономику услуг (сервисов). С того времени в Великобритании постоянный дисбаланс в торговле, который покрывается вливанием капитала, как например, от Абрамовича и Березовского. Г-жа Тэтчер попыталась восстановить экономику, и ей удалось на два года сбалансировать бюджет. Но, увы, у большинства нации, как и у парламентариев, тот же самый ваш менталитет: бери у тех, которые имеют, и давай большинству, которое за тебя голосует. Вот и результат: стагнация и попытка нынешнего правительства понизить максимальный налог на богатых, который ныне 50 %.
Вероятно, князь прав. Если поскрести бывшего советского гражданина, идея равенства в подсознании отыщется. Хотя, предположение, будто я верю в равенство, ошибочно. Я как раз боюсь, что был слишком категоричен, совсем не веря в равенство. Этот перекос в моём сознании возник не случайно. В то время, когда Запад после Великой депрессии балансировал между равенством и неравенством, в Советском Союзе идеология равенства была официальной. В ельцинской России, наоборот, идеологию равенства отвергли и приняли идеологию неравенства. В анализе событий августа 2011 года в Англии аргументы князя выглядят, в самом деле, убедительнее привычных рассуждений, будто "отверженные мстят обществу". Ведь эти погромы никак нельзя сравнивать с голодными бунтами 30-х годов прошлого века. Со времен Кейнса уровень потребления широких масс в такой развитой стране, как Англия, поднялся. И погромщики на велосипедах, в добротных спортивных костюмах с натянутыми на голову капюшонами и с блэкберри в руках, как отмечал князь, громили не хлебные и продуктовые лавки, а магазины с дорогой электронной техникой. Какие же это отверженные! Это уголовники…
На первый взгляд, мы, скрытые и явные сторонники равенства, этим бунтом получили новый импульс. Но рост производства после кризиса "кейнсианства" в 70-е годы обеспечивался ростом самих потребностей. В этом росте потребностей проявляется неравенство, потому что в потреблении нужны лидеры. Ими могут быть только состоятельные и очень состоятельные люди. Значит, в неравенстве заложена динамика развития, и оно должно сохраняться. Обществу же предстоит понять: с этими бунтами запахло новой революцией, или же просто уголовщиной, которую следует всеобщими усилиями подавить. Похоже, всё-таки, уголовщиной! Гангстерская субкультура стала модой для определённого типа чернокожих подростков и белых "люмпенов". Романтический флёр этой культуры, суть которой гангстерское насилие и деструктивный нигилизм подметил британский историк и телеведущий Дэвид Старки…
И всё-таки даже после бесчинств 2011 года я остаюсь патриотом Лондона. Более того, четверть века без малого не устаю радоваться, что судьба подарила мне такую возможность – стать лондонцем. Сначала я жил в районе Люишема, потом – в престижном Челси на Гилстон роуд, рядом с домом-дворцом шейха Бахрейна. Затем переселился в район Хайгейт. С балкона третьего этажа по утрам махал рукой Карлу Марксу, который покоится на Хайгейтском кладбище. В устах приятелей это звучало весело: мол, Карл, ты там, а я пока здесь! Теперь живу неподалёку от Британской библиотеки, которая находится у Кингс-Кросс, и доволен тем, что могу в любое время дойти до нее пешком.
Но на протяжении всех этих лет, каким бы скромным не было моё жилье, я везде в этих очень разных районах (элитных, средних, обычных) чувствовал себя комфортно. Более того, могу с уверенностью утверждать, что в Лондоне отношение к эмигрантам дружелюбнее, чем в Париже, Берлине, Милане, где я неоднократно бывал, и, подозреваю, в любом другом месте Европы. И на лондонских улицах больше терпимости, понимания, готовности прохожих помочь, разъяснить, даже проводить. Есть у лондонцев время на это, как бы они ни торопились.
Во время одной из наших встреч я поделился интересным наблюдением с князем:
– Представьте, Никита Дмитриевич, солнечное летнее утро. В 7.50 утра подхожу к Ливерпульскому вокзалу, где на маленькой площади перед входом в вокзал, прямо на улице – пианино. Оно стоит у памятника еврейским детям, прибывшим сюда с эшело ном из Восточной Европы: в последний момент их отправили родители, спасая от фашистской оккупации. На нём может играть всякий, кто хочет. Бесплатно. И в тот ранний час перед инстру ментом сидел человек и что-то наигрывал. В зале вокзала, прямо напротив табло, указывающего платформы, с которых отправляются поезда в аэропорт Стенстэд и Кембридж, элегантно одетая женщина пела чудным сопрано. Я прочитал, что она собирала деньги в Фонд борьбы с раком. Я обычно не подаю нищим, не участвую в акциях благотворительности – потому что проживаю на скромную пенсию. Я не хочу обманывать ни себя, ни нуж дающихся в помощи, чтобы выглядеть красиво. Это также аморально, как не помогать, если у тебя есть возможность. Однако в то солнечное утро меня вновь охватило ощущение, что я живу в прекрасном городе. Я уже прошёл мимо этой женщины, поднял ся по эскалатору, но что-то заставило меня вернуться. Сверху с балкона я бросил фунт, который, отскочив от пола перед женщиной, попал прямо в ведёрко… Певица, дававшая благотворительный концерт, подняла глаза и так улыбнулась мне, что я опять почувствовал душу и красоту Лондона.
Князь поддержал меня, подтвердив, что в Лондоне очень приятно жить.
– Население спокойное, соседи нелюбопытные и ненавязчивые. Эксцентриков, как я, не считают чудаками. Лондон состоит из многих городков, которые слились на протяжении столетий. Множество парков, разбросанных во всех частях города, придают ему человеческий образ, несмотря на имперскую архитектуру центра. Англия в целом для меня – это четыре прекрасных года студенчества, близкие друзья, темперамент людей, который мне подходит, демократический образ правления, вековые традиции. Пригород Лондона я хорошо знаю, потому что, уже спустя год после моего приезда в Оксфорд, мне представилась возможность охотиться в Хедингтоне, в двадцати минутах езды на автомобиле от центра Оксфорда. Таким образом, будучи студентом, я мог приглашать друзей на охоту раза два в неделю во время учебного года. А они взамен приглашали меня в имения родителей во время каникул. Те знакомства перешли в прочную дружбу. Так что, вернувшись в Лондон спустя двадцать с лишним лет, я нашел тех же друзей, для которых этот перерыв никак не повлиял на их отношение ко мне. Мы влились в светскую жизнь Лондона, как будто всегда там жили. Во Франции или других странах Европы это неосуществимо – там друзья забывают вас очень быстро…
Те, кто знал князя раньше, легко могли заметить, что прививка, полученная в Оксфорде, оказалась устойчивой. Годы, проведенные в Америке, мало что изменили в его внешности и поведении. В общении он сохранял безукоризненные манеры. Был по-европейски сдержан. Владел литературным слогом. В интонации же и мелодике речи не утерял того самого знаменитого оксфордского произношения. Более того, став состоятельным, князь не только не перенял привычки американских миллионеров одеваться в джинсы и кроссовки, а наоборот, выработал свой изысканный стиль в одежде… Мне в князе всё это очень нравилось тогда, много лет назад, нравится и теперь! Я даже стал в нагрудный карман пиджака класть цветной платок под тон галстука. К сожалению, не могу последовать за его стилем во всём остальном. Ведь в одежде князь предпочитает не престиж, а качество.
К примеру, туфли заказывает в Аргентине, галстуки и костюмы в Оксфорде.
Словом, вернувшись в 1979 году в Лондон, князь устраивал свою жизнь по своему вкусу и понятиям. Ужин заканчивал гаванской сигарой, предпочитал пиво любому плохому вину, причём, пиво живое, из бочки, то, что продаётся в пабах. Не читал ежедневно одну и ту же газету. В понедельник он просматривал "Дейли телеграф", во вторник покупал "Индепендент", в среду "Тайме", в четверг "Гардиан" и вечернюю "Ивнинг стандарт", в пятницу опять "Тайме", в субботу "Интернейшнл геральд трибюн" и "Финансовую газету". При этом его интересовали исключительно статьи по искусству, об аукционах и финансовая информация. Обычные новости он слушал по Би-би-си. Но всё это та самая мишура, за которой была подлинная жизнь. Мало кто знал, что личная жизнь Никиты Дмитриевича уже тогда складывалась не лучшим образом. В 1995 году мне довелось однажды побывать в квартире неподалёку от Холланд Парк, где поселились супруги и откуда князь спустя десять лет бежал, оставив всё, включая любимые картины!..
И вновь перейду на параллели: примерно в то же время я вынужден был уйти из дома, где проживал вместе с женой и дочерью (я впоследствии развёлся с женой). Князь рассказывал мне, что забрал лишь книги и чемодан с костюмами, оставил часть архива. Но у него была работа, были деньги. А я – без постоянной работы, с несколькими сотнями фунтов в кармане и с обязанностью продолжать выплачивать кредит, взятый на покупку дома, процент за него и даже эксплуатационные расходы. Моя бывшая жена, Марина, имела не меньше заслуг в нашей семейной жизни, чем Нина, без которой, по признанию князя, не было бы коллекции.
Благодаря Марине я оказался в Англии. Она родила мне чудесную дочь Сандру, и, наверное, заслуженно выставила меня из дома. А ведь я выехал на Запад, когда мне было уже 50. И встретился с такими трудностями, о которых и не подозревал. Тут мало было иметь "трамвайный" язык. Английский следовало знать так же хорошо, как и традиции, и порядки, раз и навсегда установленные в обществе на всех уровнях иерархии. Подвохи ожидали меня на каждом углу Даже сидя за столом у моего тогдашнего приятеля Мити, весьма успешного банкира, жившего в Челси, я испытывал неловкость – выпадая из разговора, не понимая контекста, нарушая какой-то неведомый мне порядок… И беседуя с князем, я как бы переживал всё заново.
Митя помогал мне выстоять. Он уговорил своих приятелей в Челси сдать мне жильё за мизерную плату, включавшую преподавание русского языка хозяйке. Приглашал к себе, в кафе, оплачивал теннисный корт, где мы играли с ним два-три раза в неделю. Приехав из Советского Союза, помнится, меня меньше всего на Западе восхитило обилие товаров в магазинах. И я был счастлив не вдруг открывшимся продуктовым выбором, возможностью посидеть в пабе, в кафе, а тем, что имел доступ в библиотеку факультета славянских языков Лондонского университета. Я мог теперь прочитать весь "самиздат" и "тамиздат", мог пойти в Британский музей, Национальную галерею… О новых продуктах и об этикете за столом я думал меньше всего. А без этого званые ужины у Мити не обходились. Хозяин терпеливо просвещал меня и в самый трудный период моей эмигрантской жизни поддерживал.
В памяти всплыло множество эпизодов. Жизнь питается порядком, утверждал Митя, упоминая основателя квантовой механики физика Шредингера. Так вот, в рамках этого порядка и проходил у него тот памятный ужин. Подали закуски, затем суп и горячее с овощным гарниром. Гости пили прекрасные вина, я, как всегда, водку. К чаю появился шоколад в бумажных фирменных пакетиках. И в каждом из пакетиков эксклюзивного шоколада было без повторений множество самых разных сортов, разной конфигурации и вкуса! Я на глаз прикинул – сколько гостей, столько и пакетиков! Придвинул к себе один и давай надкусывать одну конфету за другой: первую, третью, пятую. Откуда мне знать, что это был селекционный шоколад знаменитой бельгийской фирмы "Леди Годива", купленный в дорогущем магазине, чтобы попотчевать всех! Разговор за столом шёл на английском, французском и немецком. И всё о высоких материях! О низком говорили только на русском, единственном мне доступном языке. После того ужина я навсегда запомнил, что такое шоколад "Леди Го дива"…
Но шоколад, этикет – мелочи; в тот период я не мог разобраться в моей новой жизни, например, как отключить отопление, как открыть форточку или оконную раму, как перевести почту на новый адрес. Все эти мелочи осложняли мою эмигрантскую жизнь. И Митя подключал свою секретаршу… Аптека, где надо было объяснить, что мне нужно, покупка в магазине соуса чатни, принятого мною за любимое вишнёвое варенье, наконец, история с пиджаком… без карманов! В фирменном магазине на распродаже я купил себе пиджак с зашитыми карманами. Пиджак провисел несколько месяцев в шкафу, ибо я полагал, что промахнулся. И мучился, изредка надевая его, что не могу даже положить расчёску в карман, ключи. Наконец, поделился горем с Митей, который надоумил меня вспороть их…
На фоне рассказа о лондонском периоде жизни князя, заполненном визитами и посещениями салонов, клубов, домов высшего света, не удержусь от ещё одной забавной параллели, связанной с посещением одного из старейших мужских клубов Лондона "Атенеум" на Пэлл Мэлл, членом которого был Митя.
Митю в школьном возрасте вывезли в Америку. Закончив там престижный университет, он стал заниматься "рисковым" капиталом и был весьма удачлив. Вскоре из Америки Митя перебрался в Лондон. Посещал театры, выставки, галереи. Обзавёлся многими полезными знакомствами. Светскую жизнь удачно сочетал с бизнесом. При всём при этом отличался редким гостеприимством. Ну, нравилось ему украшать или, как он говорил, "угощать" свой импровизированный салон интересными людьми. Ничего плохого в этом не было. Тем более, что в их число попадал и я, как корреспондент американского альманаха "Панорама"…
Однажды Митя решил познакомить меня с закрытой стороной английской жизни, пригласив на обед в "Атенеум", и предупредил, что мне потребуется костюм.
Возьмите в аренду "диннер джакет аутфит", – сказал он. – Это будет вам стоить что-то. Но за обед плачу я. Пометьте себе в календаре: "12 мая – ужин в клубе". Хватит вам месяца для по иска костюма?
Хватит, – ответил я.
Мучила меня эта задача несколько дней неимоверно. И вот, проходя по Чипсайд, улице в деловой части Лондона, я увидел в витрине то, что, как полагал, и есть "диннер джакет аутфит". В магазине я попробовал уточнить на доступном мне английском. Продавец, будучи сам иностранцем, ничего не понял, но протянул мне буклет. Я внимательно просмотрел его, но слов "диннер джакет аутфит" не нашёл. Звоню Мите и сообщаю, что такого названия нет даже в буклете фирменного магазина на Чипсайд! Мол, куда уж выше! А он мне:
– Спросите иначе: "блэк тай аутфит".
– Хорошо, сейчас посмотрю в буклете…
– Не смотрите, а приходите вечером на ужин, я вам покажу, как это выглядит.
Вечером я увидел костюм с атласными бортами на пиджаке и лампасами на брюках.
– Всё понял, – бодро сказал я.
За два дня до ужина, уже на Кенсингтон Чёрч Стрит, я заглянул в магазин "сэконд хэнд" и увидел то, что мне показывал Митя. Пиджак оказался в самый раз, а брюки – на размер больше. И всё это в разы дешевле, чем на Чипсайд! Ничего, решил я про себя, стяну в поясе ремнём!..
Смею доложить, – радостно сообщил я Мите по телефону, – костюм имеется! Вот только ремень сейчас пойду куплю! Брюки великоваты!
Какой ремень, – возмутился Митя! – Ищите камербанд!
В том же магазине я нашёл этот самый пояс-камербанд, и, на следующий день, облачившись в костюм и надев чёрные туфли, ждал Митю у входа в клуб…