Ротный сказал, чтобы завтра я явился в рабочем виде. Утром я пришел, конечно, уже не в парадной форме и с легкой головной болью. Был представлен своему взводу. Началась моя служба.
Такой встречи не забудешь! Суровый капитан, который казался мне настоящим стариком, хотя ему было немного за тридцать, и два бравых еврея - два замечательных мужика, которые стали моими друзьями.
Боховер - полковник сейчас. Живет у нас в Московской области в городе Королеве. Мы с ним по-прежнему поддерживаем дружеские контакты. Где Шаровер - не знаю. Пути наши разошлись, к сожалению, и я его потерял.
Служба в Прибалтике была тяжелая, сложная, но интересная и очень мне нравилась.
Вот еще одно необычное дело. Мы много занимались в Калининграде поисками Янтарной комнаты. Той самой, что была вывезена фашистами во время Великой Отечественной войны. Даже план существовал, по которому наша рота раз в три месяца на неделю превращалась в отряд археологов-кладоискателей. На это время нам выделялся определенный участок работ, и мы там копали, лазили по бесчисленным подземельям, простукивали тысячелетние многометровой толщины стены.
Копали в основном в районе знаменитого Кенигсбергского замка. Наземная часть его была сильно разрушена. Но гигантские подвалы со множеством подземных ходов сохранились.
Скажу сразу, никаких следов Янтарной комнаты нам обнаружить не удалось. Находили же мы в основном секретные фашистские подземные заводы. Они были затоплены, но при этом все оборудование прекрасно сохранилось. Помню, вытаскивали оттуда разные станки. Они были покрыты толстым слоем смазки. Станки находились в полной исправности, сотри смазку и можно работать.
Многое здесь напоминало о прошедшей войне. И в армии тогда служило большое количество фронтовиков. У меня был командир батальона подполковник Евтушенко Николай Васильевич. От него мы узнали о войне много интересного. Он был по нашим понятиям совсем старым человеком. Между собой мы называли его "Батя", он пользовался огромным уважением.
"Батя" действительно по-отечески к нам относился, очень любил работать с молодыми офицерами, оберегал и поддерживал. Потом, когда мне пришлось попасть на настоящую войну, я много раз вспоминал "Батю" и благодарил за то, чему он нас научил.
Четыре года я прослужил в Прибалтике. Был командиром взвода, потом командиром роты. Мои друзья - командиры соседних взводов, тоже выросли. Боховер ушел в политработники, Шаровер - теперь уж не помню куда, тогда я его и потерял, о чем жалею.
ПРИКАЗ
Нижепоименованных офицеров освободить от занимаемых должностей и назначить:
…
2. Лейтенанта Громова Бориса Всеволодовича, командира стрелкового взвода 167-го гвардейского мотострелкового полка - КОМАНДИРОМ СТРЕЛКОВОЙ РОТЫ ТОГО ЖЕ ПОЛКА.
1943 г. рождения, член КПСС с 1966 года, образование: общее - высшее, военное - Высшее общевойсковое командное училище с дипломом в 1965 году. В ВС с 1962 года.
Назначается на высшую должность из числа не аттестованных к выдвижению, как офицер, добившийся отличных показателей взвода в боевой и политической подготовке в течение двух лет.
ПРИКАЗ
В соответствии со статьей 14 Положения о прохождении воинской службы офицерами, генералами и адмиралами Советской Армии и Военно-Морского Флота нижепоименованным офицерам присвоить очередные воинские звания:
…
старший лейтенант
…
38. Лейтенанту Громову Борису Всеволодовичу, командиру стрелковой роты 167-го гвардейского мотострелкового полка 1-й гвардейской мотострелковой дивизии
Б. В. Громов:
- Это были годы хрущевского сокращения армии, которое нас, служивших в Прибалтике, к счастью, не коснулось.
Кстати, и отставка Хрущева прошла для нас как-то незаметно. Гораздо большее впечатление осталось даже от убийства президента США Джона Кеннеди. Но то, что к власти пришел Брежнев, мы сразу заметили. Повысились оклады, началось перевооружение, и вообще к армии проявлялось большое внимание. Это мы замечали и ценили.
Тогда я впервые увидел новую технику - боевые машины пехоты (БМП), они и сейчас еще есть. Тогда это были БМП-1, сейчас БМП-3. Я очень любил и люблю технику, и в армии всегда старался сразу же освоить все новинки, которые поступали на вооружение. На БМП я поездил вволю, машина эта произвела на меня огромное впечатление.
Четыре года. Командир взвода и командир роты мотострелковой - это большая школа. Когда остаешься один со взводом, а из солдат две трети старше тебя, тогда ведь три года служили, тут хочешь не хочешь многому научишься.
У меня во взводе служил "пожилой" грузин Георгадзе. Ему исполнилось уже лет 26–27. Это был очень авторитетный товарищ во взводе, настоящий "дед". Был он уже женат, имел нескольких детей. Из-за них-то, видно, и получал отсрочки, но потом его в армию все же забрали. Георгадзе ко мне очень хорошо относился и взял надо мной негласное шефство. Попробовал бы кто-нибудь не послушаться!
Когда он демобилизовался, мы обнялись на прощание и он очень просил меня обязательно приехать к нему в гости.
Прошел месяц или два. Мне позвонили с почты и сообщили, что на мое имя пришла посылка.
Я никаких посылок не ждал. Мои родные в Саратове жили в то время очень трудно, какие уж там посылки, а больше неоткуда и ждать. Почта на территории соседнего полка одна на всю дивизию, чтобы туда попасть, нужно еще выкроить время.
Примерно неделю я никак не мог собраться. Наконец мне командир батальона говорит - поезжай и забери. Уже ему пожаловались.
Отправился на почту. Захожу в помещение, а там запах, ну просто голова кружится! И не пойму, чем пахнет. Почтовые работники на меня так и набросились. "Забирай скорее свою вонючую посылку!" Сразу стала понятна причина их настойчивости.
Забрал я этот "душистый" ящик. Принес домой. Открыл. Весь набит орехами. А внутри этой кучи разбитая бутылка с чачей.
Орехи мы постепенно пощелкали, хотя есть их приходилось только вечером, перед сном, чтобы за ночь этот запах чачи выветрился.
Я, конечно, Георгадзе позвонил, поблагодарил его. Он сразу спросил, понравилась ли чача, я уж не стал его расстраивать, сказал, что очень хорошая. Он тут же с гордостью заметил, что именно для меня ее делал, и обрадовал, что пришлет еще. С трудом уговорил его чачу не присылать.
Вот так, примерно, шла моя служба в Прибалтике. Оттуда я поступил в академию Фрунзе. Это уже новый этап моей жизни.
Итак, первые шаги сделаны, и очень многое в судьбе молодого офицера зависит от того, удастся ли ему поступить в военную академию. Конечно, можно служить и без академии и стать майором или даже подполковником. При известном везении можно пройти и чуточку дальше, но стать генералом и настоящим военачальником невозможно. Причем если время будет упущено, то и пройденная с опозданием академия ничем уже не поможет.
Глава пятая
САНАТОРНО-КУРОРТНЫЙ ОКРУГ
Жизнь человека в армии - постоянная учеба. Это прежде всего боевая подготовка, в которой формируются разнообразные профессиональные навыки военного человека. Это умение понять свою роль, утвердиться в качестве командира, стать тем самым "отцом" для своих солдат, каким был ветеран обороны Ленинграда, товарищ деда, Петр Петрович Плеханов, каким стал для самого Бориса Громова его собственный "батя" комбат-фронтовик. Это необходимо. Без этого солдаты не признают твоего права распоряжаться их жизнью и смертью. Но и это не все. Настоящий командир обязательно должен продолжать учебу в высших военных учебных учреждениях.
Б. В. Громов:
- Стать "академиком" - дело не простое. Попасть сюда хотят многие. По службе, однако, все складывалось удачно. Начальство относилось хорошо. С первого же захода меня направили в академию для сдачи экзаменов. Очень помогло то, что к тому времени у меня уже была медаль "За боевые заслуги". Я получил ее как раз за свое любимое дело - освоение новой техники. Медаль давала возможность идти вне конкурса и вместо трех сдавать всего один экзамен.
Однако, по моим меркам, я ведь старался как-то свою жизнь организовывать, поступил в академию все-таки поздно. Через четыре года. Знаю немало ребят моего возраста, которые умудрялись стать академиками даже через два года службы. Поступать нужно с должности не меньшей, чем командир роты. Я командиром роты стал через два года.
Сдал экзамен на "хорошо" и поступил. Но тоже не без приключений.
Мой приятель, начавший учиться в академии на год раньше (я как раз сменил его на должности командира роты), очень за меня переживал и всеми силами старался помочь и едва не переусердствовал.
Экзамены мы сдавали в летнем лагере, в одноэтажном деревянном домике. Я получил билет, сел готовиться. Тут в окне появляется физиономия моего приятеля и его рука прижимает к стеклу бумагу, на которой крупными буквами написаны основные тезисы моего билета.
Мы с ним договорились, что когда я возьму билет, то покажу номер на пальцах, а потом, если мне понадобится помощь, дам ему знак. Билет я ему показал, но сразу понял, что помощь мне не нужна, и потому никаких знаков больше давать не стал. И вдруг вижу в окне его озабоченную физиономию и эту бумагу.
Я замахал на него: "Убери скорее!"
Если б его увидели, меня с экзамена точно бы выгнали.
Слава богу, обошлось.
Кроме этого был еще экзамен по общефизической подготовке. Там для меня особых проблем не было, кроме кросса. Надо было пробежать три километра по пересеченной местности, где-то в пределах 10 минут.
Длинные дистанции я никогда не любил и кроссов, по возможности, старался избегать. Тут, с перепугу, я пробежал очень здорово. Пришел вторым, за парнем, который специализировался по бегу на стайерские дистанции. Правда, после финиша я едва не помер.
Учиться в академии было интересно. Заниматься тут пришлось в основном тем, что мне действительно было необходимо знать. Кроме того, подобралась сильная команда по ручному мячу, и мы очень прилично выступали и среди военных учреждений, и на первенстве Москвы, так что жизнь была интересная и весьма напряженная.
Я никогда не сидел за подготовкой до поздней ночи. Кроме учебы у меня были почти ежедневные тренировки, а после них нужно было отдохнуть, так что я в библиотеке не пересиживал.
Академию закончил с отличием, но в список окончивших с золотой медалью не попал. Этот список давал право выбирать место службы. Так что я такого права не получил.
Во время учебы в академии произошло важнейшее событие моей тогдашней жизни - я женился.
Как было задумано еще в Суворовском училище, когда, прочитав "Войну и мир", я навсегда влюбился в Наташу Ростову, женился на девушке, которую звали Наташей.
В 1970 году я приехал на каникулы домой в Саратов. Тут бабушка буквально насела на меня: "Женись! Смотри, тебе уже двадцать семь осенью стукнет, скоро за тебя уже никто и выходить замуж не захочет!" Взяла меня в оборот, это она умела. Я отбивался из последних сил.
- Как мне жениться, бабушка, если я ни с какими девчонками толком не знаком. Что, мне выйти на улицу и кричать: "Подходите, кто желает выйти за меня замуж!"?
Надо признать, что для военных женитьба всегда большая проблема. Живут в казарме. С утра до вечера служба. Вот и женятся, порой, на ком попало. Мне так не хотелось, а нормальной Наташи, с которой бы я мог познакомиться, пока не находилось.
Бабушка наша была человеком упорным. Если что задумала, ее не остановишь. Она сама начала подыскивать мне невесту. И ведь нашла! Причем рядом.
В нашем же подъезде, только на первом этаже, жила девушка по имени Наташа, мы с ней иногда встречались и даже здоровались. Девушка мне нравилась, но я не решался заговорить и познакомиться ближе. Казалось, ей это может не понравиться… Ну а если совсем честно, я девчонок немного побаивался. Наташа к тому же была очень красивая, ей только что исполнилось восемнадцать, на что ей какой-то лейтенант, когда вокруг столько шикарных парней.
Бабушка, однако, времени не теряла. С Наташиной мамой она была знакома, очаровать бабушка могла кого угодно, к тому же интересы их по данному вопросу сошлись, и они за чаем с вареньем решили нашу с Наташей судьбу.
В следующий приезд бабушка, как бы между делом, привела меня к соседям, познакомила с Наташей и, главное, с ее мамой. Будущей теще я, видимо, понравился, и дальше все решилось очень быстро.
В это же лето я стал женатым мужчиной, а Наташа начала хождения по мукам, которые выпадают на долю каждой девушки, которая мечтает стать генеральшей.
Сразу скажу, что для Наташи это (стать генеральшей) никакого значения не имело. Она была замечательной, нежной и заботливой женой, без которой я очень скоро уже и жизни своей представить не мог. Ну а генеральшей… Она ничего против не имела, да и какая жена не хочет, чтобы карьера мужа развивалась наилучшим образом.
Трудностей было много. Наташа училась в Саратовском педагогическом, и ее нужно было перевести в Москву. Это оказалось делом далеко не простым. Проблема из проблем! Чуть не до министра обороны дошли, чтобы уговорить ректора. Все же удалось перевести в Московский областной педагогический имени Крупской. Но только на заочный, и то в виде исключения.
- Познакомились мы с Громовым с первых дней пребывания в академии имени Михаила Васильевича Фрунзе, еще в Наро-Фоминске на учебных сборах, - вспоминает Александр Александрович Ходов. - Там формировалась после вступительных экзаменов наша учебная группа 4–6, 1969 года поступления. Старшиной группы стал майор Магалов Рубен Григорьевич, в последующем генерал-лейтенант, заместитель командующего войсками Средне-Азиатского военного округа, а затем зам командующего войсками Северо-Кавказского военного округа по гражданской обороне.
Группа подобралась очень толковая. Недаром из наших однокашников вышли: генерал армии Самсонов Виктор Николаевич, который прошел путь от начальника штаба, заместителя командира полка после академии, до начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР и затем начальника Генерального штаба Российской Федерации; Борис Всеволодович Громов, также прошедший большой и славный путь до командующего Киевским военным округом и заместителя министра обороны.
Кстати, Борис Всеволодович был самым молодым на курсе. В академию обычно принимаются офицеры, имеющие определенный опыт практической работы и дослужившиеся до должности не ниже начальника штаба батальона. Бориса Всеволодовича приняли в порядке исключения с должности командира роты.
Несмотря на свою молодость, Громов сразу завоевал в группе авторитет и уважение. Он в меру общительный, корректный, умный человек, к тому же с большим чувством юмора. За все время учебы не вспомню случая, чтобы он кого-то сознательно или случайно, по недомыслию, обидел.
Борис был из тех редких людей, с которыми все советуются. Его сразу избрали секретарем партийной организации группы, так, вместе со старшиной, он стал самым главным человеком в нашей учебной ячейке.
Я сам в трудных случаях всегда обращался к нему и должен признать, что каждый его совет был полезным, хотя если задуматься, то станет понятно, что никаких особенных советов он чаще всего и не давал. Просто очень внимательно выслушивал и, задавая вопросы, помогал разобраться в собственных чувствах. Я очень радуюсь тому, что у меня сложились с Борисом Всеволодовичем особенно теплые отношения, которые продолжаются и по сей день.
Надо сказать, что по-хорошему он общался со многими, но нас, кроме того, сближали спорт, общие взгляды на жизнь, на военную науку и службу.
Особенно притягивало людей бесподобное громовское остроумие.
Я знаю по жизни много веселых людей, но только Громов среди них умел шутить так, что смеялись все и в том числе и человек, над которым пошутили. Такое случается очень редко.
В Громове был виден будущий крупный военачальник. Это вам скажет каждый, кто был с ним рядом в то время. Хотя довольно трудно передать словами, в чем это выражалось. Для меня не было никакой неожиданности в том, что он впоследствии стал стремительно подниматься по служебной лестнице и блестяще осуществил одну из самых замечательных военных операций XX века - вывод советских войск из Афганистана. Думаю, что это не менее поразительная операция, чем легендарные переходы Ганнибала и Суворова через Альпы.
У него был особый военный талант. Подробнее я расскажу об этом позже.
Заметно выделяла его среди всех прекрасная спортивная подготовка. Я, например, был гимнастом и возглавлял сборную академии. Часто приглашал Бориса Всеволодовича в команду. Как бывший суворовец, он был подготовлен всесторонне. Борис уже давно не занимался гимнастикой и потому старался отказаться, но я умел его уговорить и он после короткой, но очень интенсивной подготовки осваивал необходимые комбинации на различных снарядах и выступал всегда очень надежно. Особенно получались у него вольные упражнения и перекладина, где он замечательно крутил большие обороты, мы называли их "солнышко".
Главным его увлечением был, конечно, ручной мяч. Борис, несмотря на свой небольшой рост, был мастером спорта, капитаном и одновременно тренером сборной команды академии, которая очень удачно выступала на первенстве Московского гарнизона и военных учебных заведений. Вообще, спортивные игры у него шли очень здорово. Баскетбол, волейбол. У Громова великолепная координация, легкий высокий прыжок и точность. Просто удивительно было следить за его баскетбольными проходами под щит, когда двухметровые центровые не могли помешать ему забросить мяч в кольцо. Великолепны были его снайперские броски с дальней дистанции и цепкая игра в защите.
Точно так и в гандболе. В отрыве его никто не мог догнать; в проходах, особенно по краю, - остановить. Честно скажу, не помню случая, когда бы наша команда по ручному мячу проигрывала, настолько это редко случалось.
В игре он совершенно естественно становился лидером и другие, тоже очень хорошие игроки, это безропотно признавали, что случается не так уж часто.
В учебе его отличала быстрота усвоения материала. Он вроде бы никогда не корпел над книгами, ему достаточно было прослушать лекцию и поработать на семинарских занятиях. Эта способность позволяла ему знать необходимое и, уже не отвлекаясь, глубоко погружаться в те дисциплины и вопросы, которые его особенно интересовали. А вот тут он, случалось, поражал даже преподавателей.
Я обещал рассказать об особом военном даре Громова. Отчетливо он проявился на старших курсах.
Вот, например, идет занятие по отработке армейской операции. Огромный стол, на нем разложены карты. На них каждый слушатель фиксирует ход операции и постоянные изменения обстановки. Занятия эти продолжались порой по шесть и более часов.
Громов мог пять часов внимательно наблюдать за развитием операции, никаким образом не участвуя в обсуждении. Наконец преподаватель, заподозривший, что Громов просто отлынивает, задавал ему вопрос. Но бывало, что Борис сам поднимал руку. Тут случались удивительные вещи, которые всем крепко запомнились.
Громов брал свою карту, подвешивал ее на стойку и от начала до конца проводил операцию совершенно по-своему, в отличие от кафедральных решений.
Преподаватели, признанные мастера проведения армейских операций, только переглядывались: "Ну, Громов! Ну, Громов!"