Еще не было объявлено о разводе, а в Ватикан уже явились претенденты на руку Лукреции. Папа и кардинал Валенсийский тщательно рассматривали каждое предложение; не напрасно же они боролись с графом де Пезаро и преодолели все препятствия. Теперь Лукреция свободна и нужна им для осуществления новых честолюбивых замыслов. Чезаре был тем, кто давал толчок и задавал тон общим устремлениям. Будучи в Неаполе, Чезаре смог лучше узнать этот прекрасный край и обнаружил, что неаполитанский двор, хотя и в состоянии упадка, был все еще великолепен. Он обратил внимание на слабые места в военной и гражданской сферах Неаполитанского королевства, раздираемого разногласиями и находящегося во власти мятежных баронов, и, хотя он был бастардом, у него родилась мысль захватить часть или даже все королевство. Ходили упорные слухи, что Чезаре отказался от кардинальского сана и женился на Санче Арагонской, а кардинальский сан вместо него получил Джофре. На самом деле существовали серьезные препятствия для того, чтобы Санча могла сменить мужа, поскольку, как помнят читатели, кардинал и король в день свадьбы Санчи и Джофре присутствовали в момент выполнения ими супружеских обязанностей. Кроме того, к этому моменту непомерно возросли честолюбивые устремления Борджиа, и они могли решить, что Санча все-таки тоже незаконнорожденная и не сможет обеспечить Чезаре высокое положение. Пришло время, и этим сплетням был положен конец. Теперь все мысли Чезаре сосредоточились на Карлотте Арагонской, законной дочери короля Неаполя, получившей воспитание при дворе королевы Анны Бретонской. Чезаре начал действовать, а папа завел переписку с французским двором, прощупывая настроения нового короля Людовика XII (Карл VIII скоропостижно скончался 7 апреля 1498 года).
Новая стратегия Борджиа предполагала балансирование между Сциллой и Харибдой. Притязания Чезаре на руку Карлотты предполагали, по крайней мере, поверхностные дружеские отношения с ее отцом, королем Неаполя. Но еще более важной представлялась дружба с французским королем, поскольку этот брак должен был в большей степени зависеть от Франции, чем от родителей Карлотты. Для этого имелись две причины: во-первых, Карлотта находилась на французской земле под защитой королевы-матери и, во-вторых, у Людовика XII были собственные, абсолютно четкие цели и на коронации он был провозглашен королем Франции и Неаполя. Итак, Чезаре пустился в головокружительное и рискованное предприятие: сначала добиться расположения противоборствующих сторон, оспаривающих права на королевство, а потом захватить по крайней мере часть территории для себя. Тем временем Александр VI мастерски плел дипломатические интриги, столь тонкие и призрачные, что их всегда можно было легко порвать. Что же касалось завоевания дружбы арагонской династии, то в этом вопросе он воспользовался Лукрецией.
Количество предложений и просьб жениться на Лукреции, восемнадцатилетней разведенной, продемонстрировали, что инсинуации Джованни Сфорца, даже если им поверили, не вызвали чувства неприятия или отвращения к Лукреции. Одним из первых принявших участие в свадебной гонке был Антонелло Сан-Северино, храбрый и умный сын принца Салерно. Его кандидатура пришлась не по вкусу королю Неаполя, поскольку Антонелло принадлежал к одному из наиболее могущественных семейств королевства, но, подобно остальным членам семьи, был чистокровный анжуец, чрезвычайно расположенный к королю Франции. Стоило королю Фредерико удостовериться, что предприняты практические шаги и предполагаемый жених должен быть назначен главным капитаном церкви и жить в Риме под покровительством папы, как он тут же отправляет в Милан посланника, чтобы попросить Сфорца воспользоваться их влиянием в Ватикане и аннулировать проект, согласно которому король Франции и папа устанавливали власть над Неаполитанским королевством. Неаполь и Милан, некогда враждовавшие, в настоящий момент сформировали союз против французов. Кардинал Асканио имел в запасе сильные доводы, и брачный план Сан-Северино провалился.
Следующие претенденты не заставили себя ждать. В их число входили: Франческо Орсини, герцог Гравинский, тиран Пьомбино и член семейства Аппиани, Оттавиано Риарио, сын от первого брака Катерины Сфорца, графини Форли (похоже, что Асканио, предложившего кандидатуру Оттавиано, ничему не научил первый опыт общения Лукреции с семейством Сфорца). Член арагонской династии Альфонсо, брат Санчи, незаконнорожденный сын Альфонсо II и донны Тучи Гацулло, вообразил, что Борджиа только делают вид, что не заинтересованы в таком поклоннике, как он. Но папа развеял домыслы Альфонсо, заявив, что "ни его ум, ни его достоинства" не производят на него никакого впечатления. Джан Лусидо Катанеи со свойственным ему проникновением в суть предмета комментирует явную двуличность папы: "Понтифик держал всех в недоумении и по этому и по другим важным вопросам", поскольку перед принятием решения хотел получить ответ из Франции, ведь "в соответствии с планами он старался получить как можно больше".
Похоже, настойчивость папы в достижении выбранных целей дала хорошие результаты. Судя по всему, Людовик XII был готов помочь кардиналу Валенсийскому, если папа в свою очередь поможет ему. Прежде всего французский король хотел получить разрешение на расторжение брака с женой, набожной и некрасивой Жанной Французской, навязанной ее отцом; Людовик поклялся, что между ними никогда не было супружеских отношений. При этом условии не имелось никаких препятствий, чтобы быстро прийти к соглашению по требуемым папе вопросам. Сразу же по выполнении оговоренных условий кардинал Валенсийский мог соединиться с Карлоттой Арагонской. Улажен вопрос и с браком Лукреции: она становится первым связующим звеном с Неаполем благодаря браку с Альфонсо Арагонским, который получает титул герцога и княжество Бисельи; приданое Лукреции составляет 40 тысяч дукатов и превышает сумму приданого в первом браке. Особо оговаривается, что супружеская пара должна жить в Риме во дворце Санта-Мария-ин-Портико.
У Лукреции есть все основания чувствовать себя счастливой. Она слушает разговоры Санчи о брате, и он уже захватил ее воображение. Лукреция знает, что Альфонсо один из наиболее красивых молодых людей Италии, с очаровательными манерами и хорошим характером, и ей приятно сознавать, что полученный титул даст право занять высокое положение при дворе короля. Она измучилась, оставаясь в тени после скандала, последовавшего за разводом, и любовной интриги с Перотто, и знает, что ее жизнь в Ватикане, согласно общественному мнению, признана непристойной. Это мнение все более укреплялось в сознание людей, о чем мы можем судить по записям венецианского летописца Джироламо Приули, который назвал Лукрецию самой известной шлюхой в Риме, а умбрийский летописец, более известный как Матараццо, относится к ней как к главной падшей женщине, лидеру всех подобных женщин (летописцы, честно говоря, используют более грубые выражения). И Приули, и Матараццо, жившие далеко от Ватикана, питались скорее слухами, нежели реальными фактами, а слухи по большей части были сугубо отрицательные. Частная жизнь Лукреции могла быть даже еще сомнительнее, чем ее описывают недоброжелатели, но, вне всякого сомнения, ее не устраивали обычные страсти и любовь известной куртизанки. Кроме того, хорошо информированные и проницательные неаполитанцы прекрасно понимали, что единственная проблема Лукреции связана с родственниками, живущими в Риме. Поэты, поддерживавшие арагонскую династию, посвящали свои изящные латинские арабески только одной теме – чудовищным обвинениям, выдвинутым Джованни Сфорца. Понтано писал:
Ergo te semper cupiet, Lucretia, sextus?
Будет ли шестой всегда желать тебя, Лукреция?
А Саннадзаро составил известную эпитафию, оскорбительную по форме и содержанию:
Hie jacet in tumulo dormit Lucretia nomine, sed re Thais,
Alexandri filia, sponsa, nurus.
В этой могиле спит та, которая звалась Лукрецией,
Но на самом деле должна бы называться Таис,
Потому что была дочерью, супругой и невесткой Александра.
Но все это произошло несколько позже. Сейчас нам следует вернуться к моменту прибытия Альфонсо из Неаполя, в середину июля 1498 года. Альфонсо, восемнадцатилетний юноша, которому римский гуманист Евангелиста Каподиферро предсказал, что ни его происхождение, ни его семья не смогут уберечь его от неприятностей, если он совершит этот опрометчивый брак. Лукреция с нетерпением ждала Альфонсо, и свадьбу отпраздновали в апартаментах Борджиа в Ватикане. На этот раз гостей было немного: живущие в Ватикане Борджиа, кардинал Сфорца, очень довольный новым союзом папы с неаполитанскими друзьями, кардиналы Джованни Борджиа и Джованни Лопес и епископ Маррадес. Во время церемонии испанский капитан Хуан Сервиллон держал обнаженный меч над головами жениха и невесты. Начало последовавшего за брачной церемонией праздника омрачилось стычкой между свитой Чезаре и Санчи, решивших выяснить, кто занимает более высокое положение, и тем самым давая выход враждебным чувствам своих хозяев и хозяек. Обменявшись оскорблениями, испанский и неаполитанский епископы принялись дубасить один другого. Папа оказался "в центре драки", и драка так разгорелась, что его слуги сбежали, и потребовалось какое-то время, чтобы успокоить их и вернуть обратно. Мир был восстановлен, и праздник с танцами, театральным представлением и маскарадом продолжался до рассвета. Чезаре вызвал восхищение, появившись в костюме единорога, символизирующего чистоту и верность. Что же касается папы, то он "как юноша" участвовал в празднике. Последующие дни показали, что Альфонсо и Лукреция понравились друг другу. Папа был доволен.
Людовик XII назвал Чезаре Борджиа кузеном и чего только не наобещал. Король очень нуждался в папе, поскольку хотел жениться на любимой женщине, вдове Карла VIII, умной и красивой королеве Анне, которая принесла бы ему в качестве приданого Бретань. 29 июля 1498 года Александр VI создает комиссию для рассмотрения доводов в пользу развода Людовика XII с Жанной Французской, хотя, как прекрасно понимал король Людовик, если бы он помог Чезаре занять определенное положение, то вопрос удалось бы легко уладить. Однако теперь намерения Чезаре выходят за пределы его статуса, но даже у Борджиа не рискуют заводить разговоры о женитьбе кардинала, все еще носящего пурпур. Итак, 17 августа, впервые за несколько месяцев облачившись в кардинальские одежды, Чезаре является на заседание консистории и просит у собравшейся горстки кардиналов (все они более или менее подготовлены, чтобы принять участие в "неслыханном" деле) дать ему слово. Он начинает свою речь с обращения, по всей видимости подготовленного в тайном сговоре с папой. Чезаре говорит, что никогда не имел призвания к духовной карьере, поступил так по принуждению, и просит разрешить ему вернуться к светскому образу жизни в интересах спасения его души. Если его просьбу удовлетворят, он окажется всецело в распоряжении церкви и, лично отправившись во Францию, предпримет попытку спасти Италию от возможного вторжения. Всю ответственность за решение этого вопроса кардиналы переадресовали папе, и Александр VI, используя возможности своего великолепного голоса, с пафосом ссылаясь на бесчисленные соображения относительно важности данного случая, подчеркнул необходимость воспользоваться здравым смыслом для решения этой проблемы.
Теперь, когда наиболее сложный вопрос был решен, Чезаре смог перевести дух. Сбросив кардинальскую мантию, казавшуюся ему немыслимым бременем, Чезаре отправляется встречать французского посла, Луи де Вильнева, барона де Транс, прибывшего в Рим для передачи королевского декрета. Этим декретом Людовик XII жалует Чезаре титул герцога Валенсийского – "великолепного города на Роне в Дофине, где располагается университет… недалеко от Лиона и в двух днях пути от Авиньона, что будет приносить ему 10 тысяч экю дохода…" (так писал информатор маркизу Мантуанскому). Таким образом, кардинал Валенсийский стал герцогом Валенса; в Италии его еще называли "иль Валентине".
Чезаре, это было решено, уедет во Францию в сопровождении Вильнева и самых известных испанских аристократов. Становится известно и о личных приготовлениях Чезаре: он подверг такому разграблению римские лавки, что там не осталось даже намека на золотые и серебряные ткани, он забрал золотые цепочки и великолепных лошадей, доставленных ему из знаменитых конюшен Гонзага. Папа приходит в восторг при виде такого великолепия. "Папу больше всяких слов восторгало это великолепие", – говорили послы. Теперь, ощущая мощную поддержку, папа находит большое удовольствие в хороших отношениях со Сфорца, для которых его профранцузская политика представляла серьезную угрозу. Пока Чезаре как ненормальный тратил деньги, папа никак не мог нарадоваться при мысли о прибытии впечатляющей кавалькады во Францию. И сам Александр, и его сын, будучи испанцами, обожали пышность и великолепие и никогда не задумывались, что подобное пристрастие может вызвать насмешки со стороны окружающих. Менее всего им были свойственны умеренность и сдержанность. Им удалось бы достичь большего, если бы они, сдерживая свои безумные желания, избежали искушения ослепить короля Франции.
Чезаре был настоящим Борджиа, и ему шла красивая одежда. Его мускулистое тело было гибким и проворным, а движения гармоничными. К сожалению, его лицо было обезображено периодически возвращающейся "французской болезнью", которую он подхватил во время пребывания в Неаполе, и ему даже пришлось отложить поездку во Францию; не хотелось, чтобы девушка, которую он намеревался покорить, заметила следы заболевания. В конце концов, благодаря травам, выращиваемым в садах Ватикана, он смог привести себя в должный вид и 1 октября отправился во Францию. Он восседал на гнедой лошади в наряде из белой с золотом дамасской ткани и накидке из черного бархата; его лицо обрамлял завитой парик (вероятно, он носил парик, чтобы скрыть кардинальскую тонзуру). Чезаре вез во Францию две папские буллы: разрешение на развод французского короля и назначение кардиналом Жоржа д'Амбуаза.
Вся Италия говорила о его путешествии, а о его лошадях с серебряными подковами ходили легенды. Но, достигнув границы с Францией, Чезаре обнаружил, что не все так просто, как он надеялся. Слухи обогнали его, и при виде кортежа, несшего весть о несправедливом разводе с благочестивой королевой Жанной, и самого Чезаре суровые провинциальные католики средневековой Франции испытывали ужас, как если бы он олицетворял злого гения. Когда кавалькада прибыла в Шинон, где в это время находился королевский двор вместе с Людовиком XII, простолюдины застыли, онемев при виде золотых украшений, красочных нарядов и драгоценных камней вступившей в город процессии, а придворные постановили, что "маленький герцог Валентинуа был по-настоящему хорош". Чезаре встретили со всеми полагающимися почестями и пригласили ко двору, но, когда зашел разговор о браке с Карлоттой Арагонской, высказывания стали носить столь неопределенный характер, что Чезаре отказался передать буллу, касающуюся развода короля, до тех пор, пока не будет принято решение в отношении его собственного брака. В конце концов, Чезаре пришлось передать буллу, и он присутствовал на свадьбе короля и королевы Анны Бретонской, которая, то ли из кокетства, то ли из-за угрызений совести, в течение нескольких месяцев отказывалась выходить замуж, заявляя среди прочего, что ее происхождение не позволяет ей становиться французской куртизанкой. И все-таки 6 января 1499 года она стала королевой. Чезаре тем временем воспользовался торжествами, чтобы выразить почтение Карлотте Арагонской, являвшейся одной из придворных дам королевы. Его учтивость, похоже, произвела на Карлотту впечатление, но до определенной степени, поскольку она никогда не согласилась бы называться "кардинальшей". Говорили, что она заявила ему, что не даст положительного ответа до тех пор, пока не получит соответствующего приказа своего отца (к тому времени она была уже влюблена во французского барона, за которого и вышла замуж спустя несколько месяцев). Ее хитрость удалась; король Фредерико категорически отказался дать согласие, в результате чего французский король "неласково" выпроводил его послов из страны.
Но хотя Людовик XII производил впечатление человека крайне расстроенного происходящим, у меня нет никаких оснований полагаться на это впечатление. Любой, кто интересовался подробностями пребывания Чезаре во Франции, мог понять, что подразумевал один из кардиналов в Риме, когда сказал, что король удерживает герцога Валентинуа в качестве заложника, чтобы заполучить папу на свою сторону на время проводимой в Италии кампании. Теперь, когда Чезаре находился в изоляции вдали от родины, французы позволяли себе шутить на его счет; они говорили, что на сей раз "сыну Божьему" не удастся ускользнуть от них, как это было в Веллетри. Вскоре Чезаре с горечью осознал, что попал в западню, и предпринял мужественную попытку повлиять на события, в то время как его камергеры, не обладавшие его силой воли, не могли скрыть охватившей их тревоги. Один из них, "очень способный человек", описывая почести, оказанные Валентинуа королем, закончил письмо в Рим следующим образом: "Позвольте надеяться, что они не закончатся подобно почестям, оказанным Христу в Вербное воскресенье, после того как в пятницу его распяли". Сравнение, возможно, непочтительное, но это не преуменьшает его значения.
Играть роль жениха, прибывшего издалека, но не достигшего цели, уязвляло чувство собственного достоинства Чезаре. Март не принес никаких изменений в положение герцога Валентинуа; ему безуспешно предлагали одну за другой французских принцесс, а папа в разговорах с французским королем перешел на язвительный тон. Александр VI, будучи хорошим политиком, понял, что поездка Чезаре может самым губительным образом отразиться на Борджиа и нанести его семье моральный ущерб. Прошел слух, что не менее пяти коронованных особ унизились до того, что написали королю, объясняя, что королевская кровь Карлотты "не должна быть осквернена", подразумевалось, проходимцем. Папа был так раздражен, что в какой-то момент решил отозвать Чезаре и дать ему в жены итальянскую принцессу, тем самым связав его судьбу с Италией. Он заявил, что "хочет, чтобы он [Чезаре] женился в Италии и оставался в ней [в Италии]". Различные информаторы подтверждали пристрастие папы к Италии в этот период, и легко вообразить, каким образом национализм папы мог бы отразиться на Италии, собиравшейся защищаться от иностранного вторжения. Но в действительности Александр VI не обладал достаточной властью, чтобы отозвать сына: французы не дали бы Чезаре уехать. Лучше было оставить все как есть, притворившись, что его забавляет их игра.