Лихачев на заседании не был в связи с недавно произведенной операцией (язва желудка). Суть доклада Зимина сводилась к уже известной версии: "Слово" ближе к последней, третьей редакции "Задонщины", а значит, произошло от нее и, хотя содержит события гораздо более древние, чем "Задонщина", описывающая Куликовскую битву, написано оно вовсе не в XII веке, а представляет гораздо более позднюю стилизацию под древность - "пастиш" (этот термин употреблял Мазон). Заседание продолжалось три часа с лишним. И к никакому четкому выводу не пришло. Но "круги по воде" расходились долго и далеко.
Я. С. Лурье в письме Зимину отмечал "нормальную научную обстановку" на этом заседании. Один из авторитетнейших сотрудников сектора, О. В. Творогов писал: "Зимин не дал ответа на основной вопрос: "Как и на каком языке было написано ‘Слово’ Иоилем?"" Действительно, появление такого текста в XVIII веке труднообъяснимо.
"Шум" дошел до "инстанций", и Зимину за его несдержанную (руководство считало - необоснованную) позицию пришлось объясняться перед руководством Института истории АН СССР, где он работал (что, естественно, увеличило число горячих его сторонников, особенно среди молодежи). 12 марта 1963 года Зимина вызвал академик-секретарь Отделения истории АН СССР Е. М. Жуков. Передал просьбу вице-президента Академии наук СССР, члена ЦК КПСС П. Н. Федосеева - больше ни с какими докладами подобного рода не выступать. Аналогичная беседа состоялась у Зимина и с директором Института истории В. М. Хвостовым.
Слегка испуганный Зимин посетил главных "светил" исторической науки того времени, у кого он прежде имел постоянную поддержку - М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, Н. К. Гудзия, Б. А. Рыбакова, но никакого одобрения на этот раз не добился.
Зимин оправдывал свое выступление против подлинности "Слова" аргументами, в которых было больше эмоций, чем научных оснований. Писал: "Нужно "Слово" из мумии превратить в памятник живых человеческих страстей!" Академик Л. В. Черепнин отметил "таинственность его работы".
Но появилось много сочувствующих Зимину молодых историков, филологов, археологов, отыскивающих новые аргументы, наводивших справки в музеях, архивах и библиотеках в поддержку "бунтарской" гипотезы. По "бунту" молодежь стосковалась. "Очень рад, - писал Зимин в письме, - что молодежь занимает такую благожелательную позицию".
Терпения, выдержки, осмотрительности, умения понять доводы оппонентов Зимину явно не хватало - ему казалось, что всё сразу получится так, как хочет он. И такие люди, как правило, терпят поражение.
Обычную сдержанность, корректность внешне невозмутимого ДС он принял за благожелательность: так хотелось ему как можно быстрей отпраздновать победу. Лихачев прокомментировал события так: "Зимин поступил плохо, скрыв тему доклада от меня. Малышев знал и держал в секрете, а в последний день наприглашал кучу народа".
Лихачев никак не мог быть нейтрален: Зимин пытался зачеркнуть (или сильно "омолодить", что было равносильно гибели) "Слою о полку Игореве" - безусловно, самое талантливое в древнерусской литературе (скажем, "Задонщина" написана значительно более тускло). Кроме того, Зимин еще разрушал и вторую "опору" Лихачева - Сектор древнерусской литературы, с такой любовью Лихачевым созданный. Ему казалось, что он подобрал самых талантливых и преданных людей - преданных и работе, и лично ему. И вдруг в замечательном прежде коллективе пошли трещины, появились сложности, инициированные Зиминым.
В мае 1963 года в Секторе древнерусской литературы решили издать сборник статей, посвященный "Задонщине" и ее отношению к "Слову о полку Игореве". В письме Робинсону Лихачев пишет об этом решении, но добавляет, что "во время обсуждения вопроса в секторе были неприятные разговоры. Лурье и Малышев выступили против этой темы. Нельзя, дескать, писать о "Задонщине", не зная работы Зимина. Пусть ее сперва издадут и пр… Разлад по поводу "Слова" в секторе очень меня раздражает".
3 декабря 1963 года, без каких-либо объяснений и указания мотивов, на заседании Редакционно-издательского совета (РИСО) АН СССР готовившийся сборник о "Задонщине" был снят из проекта плана редподготовки издательства "Наука" на 1964 год.
Лихачев, понимая, что "подкоп" под дело всей его жизни нужно остановить, действует решительно - и на самом высшем уровне. Лихачев не только большой ученый, но и великий стратег, он умеет разговаривать весомо и убедительно с самым грозным начальством - поэтому ему удались все те большие дела, которые он вел. Он тут же пишет письмо не кому-нибудь, а вице-президенту АН СССР П. Н. Федосееву, члену ЦК КПСС. Заканчивается письмо так:
"…Искренне скажу Вам, что не знаю сейчас гуманитарной работы, которую необходимо было бы издать в защиту русской культуры в более срочном порядке, чем та, о которой я Вам пишу. Ее ждут все педагоги, не только филологи и историки; ее ждут писатели и пр.
С уважением, Д. Лихачев, член-корреспондент АН СССР".
Лихачев умел находить нужные слова, веские и не подобострастные. В результате сборник, посвященный соотношению "Слова" и "Задонщины", подготовленный Сектором древнерусской литературы под руководством Лихачева, был восстановлен в проекте плана редподготовки на 1964 год.
Возникает вопрос, каким образом он, скромный кабинетный ученый, отдающий все силы древнерусской литературе, вдруг стал главным авторитетом страны? Рецепт прост, но труден в исполнении. Лихачев с самого начала своей деятельности находился в неустанной борьбе за справедливость, как он ее понимал - в то время когда другие шли на уступки и компромиссы. Лихачев не отступал никогда.
Книга Зимина, еще не написанная, уже вызвала большой интерес за границей. Для понимания того надо хорошо представлять обстановку тех лет. Всех интеллектуалов Запада (во всяком случае, многих) увлекала тогда чрезвычайно смелая идея: "Всё, что было создано в СССР, должно быть сметено, это всего лишь продукт партийной идеологии! А теперь должен быть дан ход новым людям, отрицающим все старое и создающим новое!" И Зимин с его теорией под эту категорию весьма подходил. Глеб Струве, известный публицист и общественный деятель зарубежья, писал в газете "Русская мысль": "…Со стороны очень трудно поверить, что если бы какой-то советский ученый просто повторял взгляды Мазона, ему дали бы возможность выступить с докладом на заседании ученого совета и был бы поднят вопрос об издании книги".
То есть Струве хочет сказать, что работа Зимина обладает такими достоинствами, что рухнули все советские "стены" и случилось нечто небывалое. Чувствуется, что Струве не бывал на ученых советах в советских учреждениях и явно переоценил уровень нашей научной и политической бдительности. На самом деле на наших ученых советах нередко произносились речи неожиданные, а зачастую и абсолютно абсурдные - при этом "стены" даже не шелохнулись.
Однако с каким-то даже упоением поддавшись слухам о гениальности Зимина, столкнувшего Лихачева с "парохода современности" (а точнее, древности), некоторые зарубежные университеты спешно вычеркивали "Слово о полку Игореве" из программы изучения древнерусской литературы. Для этого, правда, надо быть начисто лишенным литературного слуха - чтобы не расслышать гениальную гармонию "Слова" - но, увы, далеко не все, посвятившие себя литературе (точнее, посвятившие литературу себе), умеют отличить алмаз от стекла.
В престижнейшем издательстве "Ауфбау" было приостановлено библиофильское издание "Слова" в переводе на немецкий. Даже великий Якобсон просит Лихачева прислать тезисы Зимина. Правда, познакомившись с ними, Якобсон напишет Лихачеву: "Какое убожество - выходка Зимина! - Но потом добавит: -…наименее грамотные расположены кадить Мазону и развенчивать "Слово"". К сожалению, после доклада Зимина в Секторе древнерусской литературы недоброжелатели окрепли в своих заблуждениях. Якобсон пишет Лихачеву: "Мистер Хилл, английский издатель, отказался от английского перевода "Слова", обсуждался вопрос об исключении "Слова" из антологии древнерусских текстов в Оксфорде. Каждый оксфордский студент-славист спрашивал меня, что со "Словом", правда ли, что это подлог. Я рад, что встретил Алексеева, порассказавшего мне о выступлении Зимина. Мне кажется, что по крайней мере протокол заседания с прениями следует опубликовать". Но и с этим все обстояло не просто. Отчет о докладе и дискуссии был написан Л. А. Дмитриевым для публикации в журнале "Русская литература". Изложение доклада, по настоянию Зимина, было исполнено им самим. В том же журнале "Русская литература" просят статью Зимина, чтобы еще более обстоятельно ознакомиться с вопросом. Но Я. С. Лурье предупреждает в письме Зимина: "Несомненно, если статья и будет напечатана, то в сопровождении полемического ответа".
Начинается нагнетание ситуации. Зимин пишет Малышеву: "Это ловушка, ясно и понятно… но дам лишь один из разделов - и только, а в сноске скажу, что это часть большой работы… если на этот вариант не согласятся, то кричать уже буду я".
Сдержанному Лихачеву, воспитанному в прежних традициях, очень трудно вести полемику со столь несдержанным оппонентом. Он пишет в письме Робинсону от 2 июня 1963 года: "…с Зиминым я могу быть еще вежливее (учитывая, что он может пострадать), но разгромить Зимина (научно) я, конечно, хочу - без брани, без обвинений, без копания в психологии противника - только в пределах науки. При случае разъясните это ВВВ - (В. В. Виноградову, академику, секретарю Отделения литературоведения АН СССР. - В. П.). Мне самому об этом писать не хочется. Думаю, что из текста моего письма с предложением издать книгу Зимина - все было ясно. Но что-то он не понял все же. Или он считает, что и научным возражениям работу ААЗ (А. А. Зимина. - В. П.) подвергать не следует?.."
Виноградов был не только замечательный ученый, но и большой мастер научных интриг, отчасти благодаря которым он и занял столь высокий административный пост. В отличие от других академиков, он благоволил к Зимину, поощрял его и даже приглашал к себе домой. Правда, практически никак не поддержал и о книге Зимина не написал ни строчки. Видимо, Виноградов следовал давно известному принципу всех властолюбцев: "Разделяй - и властвуй!", имей союзников по обе стороны конфликта - и тогда будешь неуязвим и в любом случае сможешь предъявить "выигрышную карту". Если понадобится - можно использовать Зимина против Лихачева, который набрал уж очень большой авторитет - таков, вероятно, был тонкий расчет Виноградова. Человек он, судя по воспоминаниям, был веселый, общительный, остроумный, но отнюдь не безобидный. Уже упоминался эпизод о поездке ведущих славистов в 1958 году в Ясную Поляну, когда Виноградов пытался развеселить группу ученых, насмешливо комментируя наряд несколько чопорного, старомодного Лихачева, и получил в ответ его отповедь - с улыбкой, но и с достоинством… Большие ученые зачастую люди далеко не простые, и с ними надо держать ухо востро. И игра вокруг еще не законченной книги Зимина, в которой многие преследовали не только научные, но и всяческие побочные цели, утомляла и раздражала Лихачева. В продолжении того же письма Робинсону Лихачев писал:
"…Эта бедность доклада Зимина меня раздражает, так как спорить совсем неинтересно и даже бесполезно. Если он так обходится с литературой вопроса, то он так же обойдется и с нашими возражениями. Впрочем, я не удивлен: так он спорит и по другим вопросам… Теорию "полезности" работы Зимина по "Слову" выдвигают сейчас Лурье и Дмитриев, Салмина (робко) и пр. лица, находящиеся под влиянием ЯС (Я. С. Лурье. - В. П.). Меня раздражает, что в десятый раз надо будет повторять одно и то же. Сколько бесцельной траты времени и сил предстоит… А между тем многое в этом споре будет решаться для отдельных лиц не научными аргументами, а какой-то "подкорковой" субпсихологией (как у Малышева, который в отношении "Слова" не выдвигает никаких аргументов и только бубнит). Бубнит и ВВВ. Я спрашивал его - какие у него основания? Он сослался на мою рецензию на книгу Бешаровой, где я писал, что в одной и той же фразе в "Слове" могут быть употреблены глаголы в формах разного времени и пр. ВВВ утверждает, что в XII веке это невозможно. А я после этого посмотрел, и нашел и у Кирилла Туровского то же самое, и в Прологе, и в Киево-Печерском патерике. Больше ВВВ, несмотря на мою настойчивость, ничего привести не смог или не захотел. "Подкорка"! Многим нравится "оппозиционность" концепции ААЗ. Со всем этим трудно бороться научной аргументацией".
В другом письме А. Н. Робинсону Лихачев опять возвращается к больной теме: "Зимин силен только своей позицией (соблазнительной для всех любителей оппозиции)".
Тем не менее вокруг Зимина собрались люди отнюдь не слабые. Первый - это, конечно, всемогущий, влиятельнейший, авторитетнейший академик Виктор Владимирович Виноградов, лингвист и литературовед, человек яркий, незаурядный. В 1934 году был арестован, с 1934 по 1936 год отбывал наказание, в 1940 году защитил докторскую диссертацию. С 1941-го по 1943-й был в ссылке, но продолжал свои научные исследования, и в 1944 году стал профессором, деканом филологического факультета, завкафедрой русского языка МГУ. Он - создатель и главный редактор журнала "Вопросы языкознания", председатель Международного и Советского комитетов славистов, член нескольких зарубежных академий, академик-секретарь Отделения литературы и языка АН СССР. Считал нужным, из каких-то своих соображений, поддерживать Зимина.
Второй - профессор, доктор филологических наук, научный сотрудник Сектора древнерусской литературы Яков Соломонович Лурье, исследователь русского летописания, древнерусской публицистики XIV–XVI веков, истории внешней политики Московского государства, а также творчества русских писателей XIX–XX веков (Льва Толстого, Михаила Булгакова, Ильи Ильфа и Евгения Петрова).
Третий - тоже весьма почтенный и заслуженный человек, Владимир Иванович Малышев, литературовед, археограф, на момент дискуссии - кандидат филологических наук, собиратель древнерусских рукописей, создатель Древлехранилища Пушкинского Дома, которое в настоящий момент носит его имя. Лихачев всегда относился к Владимиру Ивановичу с величайшим уважением, проводил после его смерти "Малышевские чтения", написал вступительное слово к сборнику памяти Малышева. Но в то время, о котором идет речь, из-за гипотезы Зимина отношения Лихачева и Малышева испортились.
Кроме перечисленных, было еще немало ученых, в той или иной степени поддерживающих Зимина, было много сочувствующих, советующих, помогающих ему в работе, в поисках материалов. "Бунтарское" поведение Зимина в те годы встречало горячую поддержку в обществе, бурно стремящемся к переменам.
Противостоять этому, как бы "передовому" мнению, Лихачеву было нелегко. Однако и в этой критической ситуации он держался безупречно, не совершил ни одного некорректного поступка, нигде "не ставил ножку" Зимину. И даже искренне возмущался, когда нечто подобное было. Он пишет: "Я получил от секретаря академика Тихомирова его возражения на тезисы Зимина. Возражения его столь же грубы, сколь и беспомощны… Если только эти возражения станут известны, то позиции Зимина еще больше укрепятся".
Лихачев пишет письмо академику-секретарю ОЛЯ АН СССР В. В. Виноградову с предложением не делать секрета из работы Зимина, опубликовать ее, дать возможность спорить с ней.
Однако время тогда было глухое - и победила "партийная" идея закрытого обсуждения книги. А. А. Зимину было предложено представить в Отделение истории АН СССР рукопись книги для закрытого обсуждения, чтобы успеть закрыть эту проблему до сентябрьского Всемирного съезда славистов.
Друзья советовали Зимину уклониться от этого явно "разгромного" мероприятия, но того "увлекла идея, - как писал его ученик Каштанов, - покорить читателей и слушателей смелой гипотезой и стройной системой доказательств… А. А. был страстным полемистом, любил споры и рвался в бой, веря в правоту своих выводов".
Книга его росла стремительно. В своих письмах друзьям и сочувствующим в марте 1963 года Зимин сообщает о семи авторских листах рукописи, в начале мая - о шестнадцати, в конце июня - о двадцати, а 11 июля - уже о двадцати двух авторских листах.
Один из сторонников Лихачева, Владимир Борисович Кобрин, в своих воспоминаниях удивлялся: "Как этот человек успевал за год, а иногда и в считаные месяцы создавать книгу объемом 25–30 авторских листов?"
9 июля книга в объеме 22 авторских листа была представлена Зиминым в дирекцию Института истории. Уже на следующий день Отделением истории (совместно с вице-президентом АН СССР и Идеологическим отделом ЦК КПСС) было принято решение - напечатать рукопись в двенадцати экземплярах и устроить узкое, закрытое обсуждение.
Лихачев действует решительно, отстаивая главное: свою репутацию и репутацию "Слова", он пишет члену ЦК КПСС академику П. Н. Федосееву, от которого зависела судьба книги: "Хотя я всей работы А. А. Зимина не читал, но я убежден, что нужно опубликовать всю работу Зимина, не делая из нее никакой секретности. Так как читать ее будут не только специалисты, а люди, которым по неосведомленности может показаться, что в аргументах А. А. Зимина много нового и убедительного, то публиковать ее надо не отдельно, а в составе сборника "К вопросу о подлинности ‘Слова о полку Игореве’", где должны быть напечатаны ответы и доказательства подлинности "Слова" - членкора В. П. Адриановой-Перетц, мои, некоторых лингвистов, востоковедов и фольклористов".
Однако все пошло по-другому - хуже и для Зимина, и для Лихачева, заинтересованного, чтобы книга была издана и покров таинственности и значительности исчез. Но вместо этого обиженный Зимин забирает книгу, поскольку его обманули: обещали 150 экземпляров, а теперь печатают 20.
Эта история еще долго будет интриговать всех: как же все было на самом деле? События тогда особенно накалялись из-за того, что приближался Пятый международный съезд славистов в Софии в сентябре, и власти, курирующие эту тему, конечно, хотели до этого решить вопрос относительно одного из главных столпов славистики - "Слова о полку Игореве". Но они все сделали, как и обычно, с медвежьей грацией.
С подачи В. В. Виноградова возобладало такое мнение: "…автор честный, но увлекающийся… надо до съезда обсудить книгу". В ЦК созрело решение: отпечатать книгу на ротапринте в количестве двадцати экземпляров и раздать на отзыв специалистам, и затем устроить обсуждение. Сторонники Зимина всячески советовали ему уклониться - но Зимин, опьяненный чувством своей правоты, рвался в бой.
Зимин просит Лурье набросать список авторитетных специалистов, на чье мнение можно положиться, чтобы пригласить их на обсуждение. Этот список всячески варьируется. Лихачев, ознакомившись с ним, отмечает, что в нем почти нет специалистов по "Слову о полку Игореве". Если бы послушались Лихачева и напечатали книгу, напряжение давно бы спало, а так история все более накаляется и запутывается.
Уже измотанный, отчаявшийся Зимин пишет Л. А. Дмитриеву, также сотруднику сектора, ученику Лихачева: "Я дал 180 человек… подскажи, кого еще. Хотят провернуть до Съезда славистов".
Обсуждение снова переносится в Институт истории, но оттуда следуют все более и более абсурдные предложения. Читая их, вспоминаешь горькую шутку той поры: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!" Следуют такие предложения: напечатать 26 экземпляров!.. но на руки никому не давать. Затем: напечатать 100 экземпляров, но пригласить 30 человек… и на руки никому не давать!
Умеют у нас издеваться.