Из этого же родился и другой фильм - "Дмитрий Лихачев. Я вспоминаю", снятый замечательным питерским документалистом Владиславом Виноградовым. Тот написал: "На съемках этого фильма Лихачев сам греб по соловецким каналам, чтобы показать печально знаменитую Секирку (место ужасного карцера. - В. П.). Потом мы долго поднимались по крутой деревянной лестнице к вершине горы".
Лихачев сказал Виноградову тогда: "Сделайте фильм так, чтобы было видно - я им не продался".
Лихачев был не одинок, было еще несколько великих фигур, на которых с надеждой глядели люди, учились у них мужеству и стойкости.
О. В. Панченко, один из учеников Лихачева, сотрудник Древлехранилища, вспоминает:
"…Дмитрий Сергеевич рассказал, что обычно он приходил к Ахматовой вместе с В. М. Жирмунским. В Комарове она принимала их, сидя за письменным столом, расположенным поперек окна, слева от которого была полочка со сборниками ее стихов. Не поднимаясь, Ахматова доставала один из этих сборников и начинала разговор о стихах… По словам Дмитрия Сергеевича, это был удивительный праздник, во время которого у него возникло ощущение, будто они перенеслись совсем в другую, давно ушедшую эпоху".
Общество выбрало кумиров, за которыми готово было следовать. И Лихачев был среди них.
В 1964 году он становится почетным доктором наук Университета имени Николая Коперника в Торуне (Польша).
В 1965 году он участвует в симпозиуме "Юг - Север", организованном ЮНЕСКО в Дании.
В 1965–1966 годах он - член оргкомитета Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.
В 1966 году его награждают к шестидесятилетию орденом Трудового Красного Знамени. Награда для знаменитого ученого - далеко не самая престижная.
В 1967 году он издает книгу "Поэтика древнерусской литературы", удостоенную в 1969 году Государственной премии. В этом же году он избран почетным доктором Оксфордского университета и приглашен в Англию для чтения лекций.
В 1970 году избран академиком, действительным членом Академии наук СССР.
В 1971 году избран иностранным членом Сербской академии наук и искусств. А также ему присуждена степень почетного доктора наук Эдинбургского университета. В том же году издает книгу "Художественное наследие Древней Руси и современность" (совместно с дочерью Верой).
С 1971 по 1999 год является председателем редколлегии серии издательства АН СССР "Литературные памятники" и проделывает там огромную работу.
В 1973 году становится иностранным членом Венгерской академии наук. Издает книгу "Развитие русской литературы X–XVII веков: Эпохи и стили", награжденную в 1975 году золотой медалью ВДНХ.
В 1975 году он издал книгу "Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси".
Власть понимала, что все больший авторитет в обществе завоевывают ее противники. Порой она пыталась вступать в диалог, но чаще предпочитала действовать нахрапом.
Когда однажды Лихачев спросил Романова прямо - почему он препятствует его делам и поездкам, Романов ответил так же прямо: "Потому что ваши друзья на Западе - наши враги!"
Партийный вождь Толстиков, несмотря на возражения общественности и даже на телеграмму, пришедшую из Москвы, взорвал церковь на Сенной площади, сказав своим подчиненным: "Я никакой телеграммы из Москвы не видел!" Лихачев откликнулся на это так: "Постоянное разрушение русской культуры, начавшееся с войны 1914 года".
В том же 1975 году произошло знаковое событие: Лихачев открыто заявил о своем несогласии с происходящим в стране. Ему позвонил академик-секретарь ОЛЯ АН СССР М. Б. Храпченко и предложил подписать письмо членов Президиума Академии наук против "художеств", как выразился он, академика Сахарова, с предложением исключить Сахарова, великого физика, из академиков. Храпченко предложил за это некий куш, правда, не очень понятный: "С вас будут сняты все подозрения и претензии". Не очень было понятно, о чем идет речь. Впрочем, Лихачев даже не стал вникать в суть предложения и сразу отказался. "Я не могу этого подписывать, тем более не читая!" - сказал Лихачев. "Ну, на нет и суда нет!" - сказал Храпченко.
Потом Лихачева спрашивали: "Правда ли, что вы демонстративно порвали письмо Храпченко на глазах у всех?" - "Надо знать, что такие предложения делались по телефону. Кроме того, - заметил Лихачев с мягкой улыбкой, - это не мой стиль".
Действительно - пафос не был его стилем, скорее, ему была присуща ирония, именно поэтому он и пользуется такой любовью - пафосные персонажи кажутся фальшивыми и быстро надоедают. С той же иронией он рассказывал и о последующем - вслед за отказом подписать письмо - покушении на него.
Какой-то крепыш с наклеенными усами и в шапочке подскочил к нему на лестнице и ударил в живот - но новое двубортное пальто из толстого драпа смягчило удар, после чего он ударил кулаком в сердце - но там как раз лежала папка с докладом про "Слово о полку Игореве" и смягчила удар. ""Слово" спасло меня!" - шутил Лихачев. Шутил, хотя, как выяснилось, тогда ему сломали ребра, но он пришел на заседание, сделал блестящий доклад и только после этого обратился к врачу.
Было совершено и еще одно нападение - в этот раз на квартиру Лихачева. Связано оно было, несомненно, с публикацией в 1974 году в книге Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ" материалов Лихачева о СЛОНе. Лихачев передал Солженицыну свой лагерный дневник. Это был смелый шаг. Автора дневника легко вычислили - хотя Солженицын прямо не называл его имени, но код, которым Солженицын "зашифровал" имя Лихачева, легко разгадывался.
Агония режима, как называют некоторые историки 1970–1980-е годы, отличалась событиями довольно драматическими. "Бои" шли во всех сферах жизни. Наступление "нового искусства" встречали бульдозерами - именно так была разогнана одна из выставок художников-неформалов. В 1976 году в Ленинграде произошло несколько явных поджогов мастерских художников, неугодных власти. При одном из таких поджогов погиб художник Евгений Рухин, уже набиравший известность, входивший в моду и, главное, "нарушавший идеологию", пользовавшийся спросом за границей.
Тем же способом воздействовали и на Лихачева.
Юрий Иванович Курбатов рассказывает, как однажды приехал на машине с дачи и еще с улицы увидел, что дверь на балкон распахнута и в комнате горит люстра - тогда как на самом деле в квартире никого быть не должно. Он поднялся наверх, почувствовал резкий запах, увидел, что дверь и стена рядом с ней чем-то заляпана. Тут же поднялся сосед снизу, с которым Юрий Иванович дружил, и рассказал, что поздно вечером накануне вдруг загудел "ревун" - сигнал тревоги на лихачевской двери. Когда все двери на лестницу стали отворяться, какие-то люди побежали вниз.
Вскоре подошел капитан милиции, объяснил, что это они вместе с вневедомственной охраной открыли дверь, поскольку сработала сигнализация. Он сказал, что, по всей видимости, была сделана попытка поджога квартиры. Были обнаружены на месте происшествия канистры с зажигательной смесью, резиновая трубка, через которую, по-видимому, пытались закачать жидкость в квартиру и потом поджечь. Но дверь оказалась железной, и чтобы как-то раскачать ее и расширить щель, злоумышленники вставили в щель ломики - и в этот момент сработал "ревун", о существовании которого они не знали. Видимо, они действовали так нагло, потому что были уверены в отсутствии сигнализации. Это наводит на мысль, что действовали они в контакте с правоохранительными органами, которые сказали им, что сигнализации нет. Действительно, охраны, зарегистрированной на имя Лихачева, в квартире не было - и это и ввело в заблуждение поджигателей (и их вдохновителей). Проще говоря, подвела обычная расхлябанность, плохая подготовка. Охрана квартиры была зарегистрирована на имя Юрия Ивановича Курбатова, которого Лихачев попросил установить систему сигнализации. Но до этого "разведка" не докопалась - из-за чего план сорвался. Обычная халатность! Но чувство угрозы, разумеется, осталось. Власти почти демонстративно "спустили это дело на тормозах". Куда-то вдруг исчезли канистры, и не удалось определить состав зажигательной смеси, многочисленные отпечатки на стенах не заинтересовали следствие… все это наводит на мысль, что имена поджигателей "органы" и так знали, более того - они и заставили уголовников совершить поджог. Власти не собирались прощать Лихачеву его независимости.
Сам Лихачев понимал это ясно и четко: "Майский поджог - за мое участие в написании черновика главы о Соловках в "Архипелаге ГУЛАГ"".
А слава Лихачева все росла. Самый пик его популярности произошел при его "воцарении" на телевидении. Одно лишь появление такого человека на экране - учтивого, старомодного, с "прежней", "дореволюционной" изысканной речью уже наносило советской власти непоправимый удар, превосходящий воздействие всех "вражеских голосов". "Вот как надо! - говорило все его поведение. - А не так, как это делаете вы!" Советские идеологи, безусловно, это чувствовали. В те годы на телевидении были чрезвычайно популярны транслируемые на всю страну встречи знаменитостей с публикой в Колонном зале. Времена менялись, на телевидение приходили новые люди, и на эту встречу в Колонном обычно приглашались личности не просто известные, но прогрессивные, одним своим существованием отрицающие прежний застойный дух.
Организатор тех встреч, редактор Татьяна Земскова, вспоминает, что первую встречу с Лихачевым в Колонном зале они организовали еще в 1984 году. Авторитет Лихачева в обществе и особенно среди интеллигенции был очень высок. Астрономы, открыв неизвестную малую планету, решили назвать ее "Лихачев" - "конкурентов" Дмитрию Сергеевичу не нашлось. Выступлений его - впервые перед столь широкой аудиторией - ждали с нетерпением. Уже были распроданы, причем мгновенно, все билеты. Все жили тогда переменами, жаждали их - и огромные надежды возлагались на Лихачева. Но тогда, в 1984 году, несмотря на то что билеты были полностью раскуплены (а может, и именно поэтому), последовал внезапный приказ Лапина, тогдашнего начальника радио и телевидения: "Лихачева - не надо!" Никаких объяснений не последовало. Все и так всё понимали.
В то время наше неугомонное руководство чрезвычайно настойчиво готовило новый гигантский проект - поворот северных рек. Кто стоял когда-нибудь на берегу Енисея, видел эту бескрайнюю, стремительно несущуюся массу воды, тот понимает, что это такое: остановить, а тем более развернуть назад эту мощь! Но такие проекты были чрезвычайно важны для советской власти, для идеологии: если не удается сделать обычное - накормить страну, нормально одеть людей, то поразим весь мир необычным, таким, на что другие страны не способны: запустим спутник, экономя на еде, в невероятных, нечеловеческих условиях выстроим БАМ (как вскоре окажется, не очень и нужный)… что бы еще?.. Повернем северные, самые мощные реки! Зачем? Объяснение подберем. Например - для орошения пустынь, превращения их в цветущий сад!..
Но в 1986 году (жизнь тогда менялась очень быстро) выступление Лихачева в Колонном зале с трансляцией на всю страну состоялось. И это воспринималось тогда с колоссальным восторгом: "Уже можно и такое! Новое побеждает!"
- Как можно поворачивать северные реки, - говорил он со сцены Колонного зала, - если при этом исчезнут старинные русские города, наша история, жемчужины Севера: Каргополь, Тотьма!..
Увидев, как огромный зал аплодирует Лихачеву и потом встает, власти сдались и отменили указ. Север был спасен. И не только Север. Может - впервые за все время тоталитаризма частный человек одолел систему. И с этого дня началась его не только научная, но и всенародная слава. И открылась его настоящая сила. Только Лихачеву, больше никому, удавалось своим словом не просто влиять на людей, но и отменять уже принятые постановления правительства!
Одно только появление на экране учтивого, старомодного, седого, красивого, здравомыслящего человека не совмещалось с "совковым", серым и одновременно наглым стилем подачи казенных материалов. И победил - он. "Вот как надо жить и говорить!" - поняли все, увидев, наконец, Лихачева на голубом экране! И жизнь наша перевернулась. Оказалось, что он гораздо важнее и ближе миллионам телезрителей, чем все прочее, что "варили" на этой кухне.
Он сделался кумиром. Вся страна теперь знала его в лицо, и не только знала, но восхищалась им.
Конечно, были завистники, считавшие, что Лихачев похитил их славу незаслуженно и что он специально подбирает лишь самые резонансные дела, чтобы прославиться. Ходила байка: правительство специально поворачивает реки, чтобы Лихачев разворачивал их как надо. Это, конечно, злая шутка. Отношения Лихачева и власти благостными не были никогда. Он показал нам всем пример настоящей стойкости. Он не изменял ни своей научной, ни гражданской позиции, вел упорную работу по охране памятников культуры, он продвигал проекты восстановления церкви Спаса-на-Сенной и Путевого дворца на Средней Рогатке, защитил храм Святой Екатерины в Мурине, боролся против вырубок в парках Царского Села и реконструкции Невского.
Он написал: "Достаточно посмотреть список моих газетных и журнальных статей, чтобы понять, как много сил и времени отнимала у науки борьба в защиту русской культуры".
Лихачев пережил, преодолел "барский гнев" - и не сбился с дороги, сделал свое. Впереди у него было испытание тоже непростое - "барская любовь".
"БАРСКАЯ ЛЮБОВЬ"
Первой приметила Лихачева Раиса Максимовна Горбачева, ей чрезвычайно понравилась его книга "Письма о добром и прекрасном". И вскоре на даче Лихачева вдруг появился, к всеобщему изумлению, государственный фельдъегерь и торжественно вручил Лихачеву письмо от Раисы Максимовны. Лихачев прочел весьма лестное для него письмо, был, естественно, доволен, но никаких "оргвыводов" не сделал и хотел просто отложить его в сторону. Пришлось присутствующему там Д. Н. Чуковскому пояснить хозяину, что просто так, в порыве эмоций, первые лица государства писем не пишут и с фельдъегерями не присылают: наверняка предстоят очень серьезные изменения в отношениях Лихачева с государственной властью, и, похоже, в лучшую сторону.
Книга "Письма о добром и прекрасном", сыгравшая столь важную роль в жизни Лихачева, - это сорок шесть его писем, адресованных молодежи, где он размышляет о том, что же делает человека счастливым. Названия глав привлекают и интригуют - "Большое в малом", "Молодость - всю жизнь", "Самая большая ценность - жизнь", "В чем смысл жизни?", "Цель и самооценка", "Быть веселым, но не быть смешным", "Когда следует обижаться?", "Честь истинная и ложная", "Про карьеризм", "Человек должен быть интеллигентен", "Искусство ошибаться", "Как говорить?", "Как выступать?", "Как писать?". То есть это не высокомерные нравоучения, а практические советы человека, много повидавшего и много добившегося. Лихачев спокойно и мудро рассказывает, как не навредить, в первую очередь - себе, как стать успешным, уважаемым, авторитетным, как в трудных жизненных испытаниях не потерять себя. Там же он пишет об "экологии культуры", затрагивая не только гуманитарную, но и материальную сферу - науку, производство. Он говорит о недопустимости лжи в точных науках и производстве, где присутствие лжи - лжи ради сиюминутной выгоды - может привести к огромным убыткам, к тупикам в науке и жизни. Он пишет: "Все большее значение приобретает качество, а не количество".
Должна быть, утверждает он, тесная связь между наукой и доброй совестью. "В жизни надо иметь служение… - утверждает он, - …увеличивать добро в окружающем нас".
Переходя к весьма важной для него теме - теме искусства, он отрицает модный тезис об "имморализме искусства", утверждая, что доброе и прекрасное должны быть всегда рядом. Лихачев не боялся показаться устаревшим, немодным - в те времена было принято как раз проповедовать "свободное искусство", свободное от каких-либо обязательств, а уж тем более "служений" - ни правящей партии, ни государству, ни морали и никаким прочим обузам, сковывающим свободный полет.
И тут вдруг Лихачев с его моралями! И - последовавшее за этим его приближение "ко двору"!
А в моду тогда входили совсем другие ученые. Создание самых волшебных стихов они объясняли каким-нибудь "кастрационным комплексом Пушкина" - в духе нахлынувших тогда "передовых" теорий… а "поучения" Лихачева воспринимались с высокомерной усмешкой: "…размяк дедушка!"
Порой действительно хочется с Лихачевым поспорить: такая ли уж неразрывная связь между совершенством и добром? Как прекрасен лермонтовский Демон - а ведь он гений зла, "тот, кого никто не любит, и все грядущее клянет".
Помню, и мне привелось участвовать в одной из модных дискуссий, и я, помнится, защищал необходимость греховности в искусстве… а как же без нее? Благостности мы наелись уже в советской школе! Долой!
Помню, я приводил такой пример: юная девушка сидит на скамейке, а когда встает, сзади на ее ногах выше сгиба остаются ровные розовые вмятины от реек скамейки… что же - художник, писатель не должен этого видеть, не может об этом написать? Надо отводить взгляд? Нет!! Художник не должен отводить своего взгляда ни от чего, находить красоту во всем - и в том, что морально и что аморально! Лихачев, однако, проповедует лишь чистое, святое. "Не собирайте себе сокровищ на земле… - цитирует он, - …но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют…" "Возлюби ближнего своего, как самого себя…" Возлюби? И только?
А как же, думаю я, мои любимые строки: "Есть упоение в бою, / И бездны мрачной на краю…"? Или - еще более любимые, но еще более страшные: "Швед, русский - колет, рубит, режет"? Это - что? Не искусство?! А Лихачев призывал нас к умиротворению, благостности!
Зато это пришлось по душе начальству - сперва Раисе Максимовне, а потом и Михаилу Сергеевичу. И их тоже можно понять: им нужно было срочно как-то образумить "свихнувшуюся" страну, теряющую мораль, становившуюся бандитской. Им нужно было как-то гасить то и дело возникающие очаги межнациональных конфликтов. И теперь понимаем: может, Лихачев специально сделал этот "непопулярный" шаг - вовсе не для того, чтобы впасть в милость начальству, а чтобы как-то воспитать народ, впадающий в дикость? Тут Лихачев с его пропагандой добра и совести был как нельзя более кстати. Может, хоть его услышат? Кстати, терпимости и доброты не хватало тогда и "распоясавшейся" прессе, смакующей грязь, "жареные" факты… может быть, призыв Лихачева к прекрасному как-то угомонит их?.. Большие надежды связывали Горбачевы с Лихачевым. Оправдал ли он их?
Дмитрий Сергеевич чувствовал, что попал в сети, но понимал, что и уходить от диалога нельзя… слишком много было у него дел, которые без поддержки власти было не решить.