In medias res - Лев Мочалов 22 стр.


Сюжеты из повседневности

"Следующая станция – Невский проспект!" – Как так, позвольте? – Да, сэр, Вы едете в обратную сторону. Слишком увлеклись! Продолжали полемизировать с тем, что уже прошло. Знаете, излишняя целеустремленность – это и ограниченность. Шоры!.. А ведь всё Ваша мания искать правду (или, как это в обиходе называется, "качать права"). И где искали-то?! На почте! Полемизировали с девчонками, которые получают гроши и мечтают лишь о том, как поскорее выйти замуж. Да мужья-то перевелись… Как же после этого относиться к клиентам? "Вас много, а я одна!" И вообще: если Вы сами работаете, так чего (какого черта! – подразумевается) приходите на почту в свое рабочее время получать Ваши ("дурацкие" – подразумевается) бандероли?! Ну, зачем Вам было надо впадать в амбицию и кричать девушке – и притом, какой-то бесцветной, высохшей, – что, дескать, не ей Вас учить, где и когда Вам работать? А то, что почта открыта, а на месте никого нет – нормально. Кто хочет работать на почте? Вы же не послали сюда свою дочь! Это Вам хорошо объяснили в очереди. И нечего кричать, скандалить, требовать заведующую! Подумаешь, нашелся правдоискатель! Мы вот стоим полчаса, – терпим, и еще будем терпеть. А он не может! Почему его правда важнее нашей? Заведующую ему подайте! А заведующая – и разгружает посылки. Идите сами сюда работать. Больно много ученых таких развелось. Надо же понимать! Очередь – не просто сумма людей. Это живое существо. Сороконожка! – Где каждое звено сцеплено с другим. И это сцепление тем крепче, чем оно больше выстрадано, выстояно. Очередь – это "мы", то есть коллектив, а, значит, сила. Следует уважать силу! Вот. Люди стоят спокойно, а он портит им настроение! Поезд у него, видите ли, уходит! А у нас – ребенок плачет. И не оправдывайтесь: мол, вы сдаете посылки, а я получаю бандероль и вам – не конкурент. Всё равно, – ученый больно. И не презирайте заведующую, не унижайте ее своими интеллигентскими соображениями: "величественная в своем безразличии, усмиряющая им страсти клиентов". Она правильно усмиряла: "Сколько Вы ждали – всего 15 минут?!" Да, сэр, нехорошо. И – себе дороже! Поволновались – и поехали не в ту сторону…

...

Начало 90-х.

* * *

Вчера, 1 октября 93 г. отмечали день рождения Тани, двоюродной племянницы Нонны. Был там и танин мальчик – Константин. Офицер (очевидно, для маскировки, – без звездочек на погонах), служащий по контракту в Приднестровье. И возник традиционный российский спор "отцов и детей". "Дети", особенно этот мальчик, были очень агрессивны, ратуя за "свободу личности". Этим понятием у Кости уравнивались и ученый, и художник, и Вася-ларечник. Культура для него (Кости) – один из продуктов потребления. Любимый его писатель – Чехов. Прочел от корки до корки. Всё остальное выстраивается "под Чехова" – кто нравится, кто не нравится. Костя – однолюб. И этот жизненный принцип применяет, ничтоже сумняшеся, к искусству. В чем нельзя не увидеть типичный пример отождествления принципа демократии и принципа культуры. А вместе с тем – переноса ценностей первой – в сферу тонких материй художества. Другой мальчик (Григорий), ухажер Лизы, видит беду России в том, что ее народ всегда отдавал предпочтение равенству, а не свободе. Опять же понятие "свобода": его конкретное содержание не расшифровывается. Свобода – кого угодно: спекулянта, рекетира, бандита… Свобода хищников! Таков итог абсолютизации личности как "монады", – самодостаточной, замкнутой в себе, конечной. Отсюда – и общая эсхатология, которая, в свою очередь, делает бессмысленной – по большому счету – заботу о человечестве, о сохранении планеты Земля. Из этой философии вытекает узко эгоистический принцип: "живи в свое удовольствие, кайфуй, пока можешь, а после нас хоть потоп!" Ну, если хочется, выстраивай свой идеальный рай, никак не соотносимый с реальностью. В обществе, построенном одномерно, – по чисто материальным параметрам ("кто богат, тот и умен!"), и не может быть представления об истине как о том, что выражает подлинную (божественную!) общность рода людского. Такое общество в исторической перспективе антиэкологично, а, следовательно, самоубийственно. Здесь царит плюрализм, благословляющий пошлость. До поры пошлость только самодовольна. Но она – потенциально – и агрессивна. Костя стучал на нас с Нонной – кулаком по столу! Смешно и печально. Он, Костя, выражал явное неприятие, больше того, отрицание старшего поколения вообще. В споре "отцов и детей" он вожделел совершить "отцеубийство"; физиологически вожделел! Но, – приноравливаясь к цивилизованным рамкам, милостиво предоставлял нам свободу выживать, (то есть, умирать) самостоятельно. И это было живым наполнением его демократической программы.

* * *

На днях, проходя мимо аптеки, что у площади Льва Толстого, увидел рыженького паренька – в длинном белом балахоне. Он стоял с листовкой-плакатом, на котором была представлена Мария-Деви-Христос, возвещающая – уже в нынешнем году! – о Конце Света, и продавал какую-то свою газету. Висящие по всему городу эти листовки намозолили мне глаза, и я с простодушием далекого от жизни интеллигента (вокруг парня кучковались какие-то люди) рубанул: "Как вам не стыдно!" – За что и был тотчас же предан анафеме и низвергнут проклятиями во ад, где меня ждут страшные муки. На меня физически ощутимо дохнуло энергией фанатизма, я почувствовал ее как некую угнетающую силу, как инфекцию, способную поразить, и невольно отпрянул, понимая, что явно проиграл поединок. Доводы разума здесь были бы ни к чему… Правда, "народ" (проходивший поблизости довольно молодой мужчина) – поддержал меня: "Правильно, отец, говоришь!" Немного опомнившись от психической атаки, я начал казнить себя за дурацкую прямолинейность. Надо было отреагировать совсем не так. Подойти смиренно, вступить в разговор: "Женщина-проповедница, пророк? Как интересно! А где бы ее можно увидеть?" И т. д. А после уже спросить, например, – если в ноябре нынешнего года Конец Света, то стоит ли мне копать грядки, разводить огород? Кстати, о грядках. Я вскопал и засеял их целых пять. В Карташевке, на участке литфондовской дачи, – четыре маленьких и одну – побольше. Посадил: морковь, лук, сельдерей, петрушку, кинзу, щавель, укроп, редьку (черную и белую), редиску, салат, репу. Еще надо посадить свеклу – Анна, тамошняя Королева-домоправительница обещала дать рассаду. Во мне явно оживают крестьянские гены… Май – нынешний – взметнулся во всем своем блаженном неистовстве. Теплынь. Всё цветет одновременно, а не последовательно, как обычно. И запахи словно возвращают состояние тех дней, когда был моложе. Запахи – в них нечто ностальгическое! Цветущий барбарис, тут же у грядок – нарциссы. А то сиренью повеет или уж совсем пронзительно-щемяще прихлынет чуть кисловатый аромат цветущих яблонь. И это всё – под аккомпанемент всевозможного щебетанья, щелканья, чириканья и – потонувшего где-то в лесной глубине и размытого пространственным отдалением – метронома кукушки… Может быть, высшее счастье – возиться с землей, пребывая в единстве со всем космосом, с природой. Ведь в проклевывающихся нежных зеленых остриях – есть что-то космически упрямое, закономерное. Не говоря уже о чуде возрождения, воскресения… Не знаю, хватило ли бы у меня силы духа вскапывать грядки даже тогда, когда о Конце Света объявили по радио, как объявляют прогноз погоды, так сказать, научно? Но именно так и надо было бы поступить – вскапывать, не взирая ни на что! Сейчас эсхатологические пужания вновь (конец века!) вошли в моду и стали хорошо идущей на рынке всего и вся психологической пряностью. Но вот какие соображения приходят мне на ум: да, теоретически – "всё, что имеет начало, имеет конец". Помню, как эту истину своим элегантно-квакающим голосом произносил Н. И. Альтман. И все же, – практически – жизнь человека и жизнь Вселенной, даже в масштабе солнечной системы, включающей Землю, едва ли соизмеримы. И аналогия между жизнью Вселенной и человеческой жизнью могла возникнуть лишь на основе гипертрофированного представления о личности. Удел личности был экстраполирован на весь мир. Мир как бы отождествлялся с человеком. Такое понимание связано, однако, только с иудео-христианской традицией. Идея векторного времени в сочетании со сверхценной идеей свободы личности не могла не привести к формуле прогресса, основанного на принципах техногенной цивилизации. Свобода личности – безгранична и проявляет себя в освоении мира, в покорении природы. И для этого все средства хороши. К тому же, если личность сверхценностна, то логична и формула: "После нас хоть потоп!" Так техногенная цивилизация оказалась антиэкологичной. Человечество подошло к грани самоубийства, отравив свой собственный дом, испакостив его. И в данном варианте апокалипсические пророчества как бы оказались наиболее адекватными драматургии истории, ее реальной и весьма грозной! – диалектике. Сомнение вызывает лишь то, что этот вариант – единственный и неизбежный. В средние века, да и в древности многие великие технические открытия искусственно тормозились, замораживались. Сейчас цивилизация пытается своими силами оградить себя от своих же вредных последствий. Отсюда – ставка на безотходную технологию, проекты общества постиндустриализма. Но нужна еще и соответствующая идеология…

...

20. 05. 93.

* * *

Мой "роман" с Марией-Деви-Христос продолжился. Возвращаясь с покупками, у дверей нашего дома встречаю молодого человека в белом балахоне и с портретом новоявленного (новоявленной?) мессии. Парнишка видит, что я заинтересованно остановился и начинает проповедовать: "Второе пришествие Христа… В ноябре сего года – Конец Света… Огненное преображение…" Тут-то я и спрашиваю вполне серьезно: "Да?.. Действительно так? А скажите, копать мне грядку или не копать?" И он сходу заглатывает блесну: "Нет, не копать! Всё равно всё сметет огненным ураганом!" – "Так вы хотите, чтобы всё летело прахом, разрушалось?" – "Нет, мы предупреждаем". – "А вам известно, что в Библии сказано: нам не дано знать о сроках Конца Мира?" – "Богу – всё известно". – "Там сказано еще, что явится много антихристов…" Он усиленно – широким жестом крестит меня. – "А Вы, – нет, кажется, он уже перешел на "ты, брат", – ты, брат, ты, брат, пропадешь, если не покаешься!" – "Что же вы угрожаете человеку, оказываете на него психическое давление? Разве не Бог даровал нам свободу?" – "Мы не подавляем, мы призываем". – "А кто вас финансирует? Кто платит деньги?"… Это я произношу, когда он уже разворачивается от меня и отходит. Я вижу его удаляющуюся спину. Молодой и, видно, еще не очень опытный в своем деле паренек, и тоже – рыжеватый… Такой вот случай – на мой день рожденья.

...

24. 05. 93.

Один среди всех; песочные часы

Как сказано у Омара Хаяма – в переводе Глеба Семенова, выразившего, несомненно, и собственный опыт – "От общенья с людьми – несогласье одно". Трудно договориться двум самостоятельно мыслящим интеллигентам. Объединяют людей общие беды. Это хорошо поняло христианство, обратившееся к несчастным, к нищим, к "малым сим".

* * *

Общность между людьми и возможна на наиболее элементарных, низших уровнях: борьба за хлеб, за место под солнцем. Но с усложнением и дифференциацией интересов и устремлений людей – возможности общности между ними всё сужаются. Становление, углубление мира личности – это и разобщение с другими людьми. Ствол дерева (детство, юность) – объединяет всех. Но затем (зрелость) – ветви расходятся в стороны. – Без этого не было бы кроны! А еще позже (старость) – листья опадают, чтобы на следующий год уступить место другим… Всё за нас додумали деревья…

* * *

Наиболее прочная общность рождается под угрозой смертельной опасности, в тяжелых испытаниях. Может быть, люди и ищут испытаний (пусть на уровне альпинизма, даже туризма, совместных походов) именно в жажде общности, в желании братства. Или же наша общность светит нам из нашего прошлого, из того прошлого, когда мы еще начинали свой путь к самим себе. Но она – во многом иллюзорна, мифична…

* * *

Похоже, что дружба – это своеобразная конвенция о взаимном прощении. Тут как нигде уместен тезис: "Понять – значит, простить" Мы и надеемся на особое понимание друга. Дружба – взаимообмен прощениями. Непримиримость в дружбе, как правило, не выдерживает испытания временем. Тут и происходит ссора, разрыв, а зачастую, – отталкивание, становящееся предпосылкой новой степени самоопределения.

* * *

Что поделаешь, углубленное развитие личностей приводит не к их сближению, а к их разъединению, больше того, к взаимному отталкиванию. Суть развития – в выявлении своего, особенного. Потому-то удел интеллигенции – разобщенность. И по той же причине каждый истинный интеллигент должен уважать и ценить самобытность другого, его "особость". Это как-то смягчает отношения.

* * *

Среди самых "простых" людей почти не встречаешь глупых. Они умны в своей сфере. Глупость – это несоразмерность. Несоразмерность претензий человека и его возможностей. Не так много глупых и среди людей, которые благодаря образованию и, главное, самостоятельности мышления, остро осознают тщету претензий. Более всего претенциозны люди среднего слоя, едва вкусившие культуры. Люди – "четверть-культуры".

* * *

Массовая культура – средство достижения единства на основе оглупления, подравнивания по достаточно низкому духовному уровню. В сущности – это эрзац духовности.

* * *

Когда-то Ася прочла мне несколько стихотворений одного популярного поэта. Были в них остроумные ходы, хлесткие строки. Но всё – досказано за слушателя, читателя. Читатель испытывает поначалу радость оттого, что за него досказали (и ловко!) то, что он знал, но не удосужился выговорить, не собрался додумать. А автору это удалось. И происходит эффект "короткого замыкания" между ним и аудиторией. Не всякий читатель догадывается, что он был не собеседником, а потребителем, обывателем, за которого уже всё сделали. Перед ним не осталось никакой загадки. Читатель получил готовую (разжеванную) пищу, а автор самоутвердился в своем превосходстве над читателем.

А искусство должно подводить к ощущению того, что тайны в нем есть, и они – рядом…

* * *

По закону природы, талантливого (в искусстве) – всегда меньше. Талант – в дефиците. Но он говорит сам за себя. И вот тут-то – в определенной системе общества возникает необходимость дополнить диапазон "талантливое – неталантливое" другим: "правильное – неправильное". И почему-то так получается, что чаще всего талантливое оказывается "неправильным", а неталантливое – "правильным". Равновесие – как будто бы! – восстанавливается. Но это восстановление мнимое. Ибо истинно талантливое не может быть "неправильным". Возможно, оно "неправильно" с точки зрения большинства, а большинство не только не может целиком состоять из талантов, но как раз и выражает в наибольшей степени стереотипное, массовое представление о том, что кажется "правильным" сегодня.

* * *

Нехитрая мораль, высказанная одним моим знакомым художником в частном разговоре: "Ты начальник – я дурак. Я начальник – ты дурак" Отсюда вывод: чтобы быть умным, надо стать начальником. Ныне, в связи с приходом новой власти, эта формула видоизменилась: "чтобы стать умным, надо стать богатым". (Американская пословица: "Если ты умен, то почему – не богат?"). То есть на место власти поставлено богатство. Но смена этих категорий существа дела не меняет…

* * *

Очевидно, сама природа никогда не даст людям равенства. Но столь же очевидно и то, что люди никогда не согласятся с неравенством по отношению друг к другу. Право личности на своеобразие, на неповторимость оно-то и уравнивает людей. Однако уравнивает лишь духовно!

* * *

В неприятии друг другом двух сильных личностей, двух творческих индивидуальностей проявляется универсальный закон разветвления, дивергенции (по Тейяру де Шардену). Но их размежевание, их прижизненный разлад взывает к слиянию в ком-то другом, третьем. Обычно это происходит после смерти антагонистов. Они не только мирно соседствуют на книжной полке, но и дополняют друг друга в нашей душе. (В душах живущих). Для кого-то они могут послужить той взрывчатой смесью, которая обеспечит его взлет.

* * *

Неслиянность и нераздельность – и есть формула взаимосвязи личности и коллектива (общества). Человек не сливается с ним, но в то же время неотделим от него, так как несет его – идеально – в себе самом. И в этой формуле нет чего-то сверхестественного, мистического. Разделенность физическая и спаянность духовная – закон человеческого мира.

* * *

Одиночество – не бедствие, а естественное состояние на определенном этапе жизни, вернее, духовного развития. До одиночества нужно дозреть. И спокойно нести его бремя. Ибо только так ты сможешь отстоять себя. А вместе с тем – сохранить и оставить что-то свое для других, для той поры, когда тебя уже не будет.

* * *

Корни одиночества – всё углубляющееся понимание конформности любой общности, коллектива. А кроме того – нежелание подчиниться другой личности, принять ее деспотизм, пусть хотя бы и интеллектуальный. Художник (писатель) всегда одинок. И это нормально.

* * *

Не надо бояться одиночества. Оно – естественная форма развития самосознания ("самостояния", по Пушкину). Наверное, это понимали пустынники, отшельники. Отшельничество и было способом духовного совершенствования.

* * *

Но одиночество не есть абсолютная замкнутость, изолированность. Оно подразумевает диалог, разговор с самим собой. И это диалог – без масок. Он может быть беспощадно искренен. Ибо сам от себя не спрячешься, не затаишься. Отсюда – напряженность внутренней духовной жизни, делающая отшельника отнюдь не одиноким. Разумеется, уход от мира подразумевает опыт общения с миром. Голоса, которые говорят в нас, – голоса людей.

* * *

Может быть, общение – это не путь к объединению, а скорее, – путь к уяснению различий.

У старых друзей остается лишь привычка общения, в частности, как возможность относительно свободного и беспрепятственного самовыражения-самоутверждения.

* * *

Наверное, душевная общность может быть только в прошлом. Как очищенное временем, высветленное воспоминание, как память. Но это тоже очень важно, так как без памяти личность теряет самопреемственность, а с нею вместе и перспективу, ибо память становится неким идеалом, проецируемым на будущее.

Назад Дальше