И, конечно, хотел сказать. Но после того, когда Керенский обрушился на Рузского (в то же время Лукомский не оспаривает утверждения "Очерков Русской Смуты" о том, что выступление Алексеева предшествовало речи генерала Н. В. Рузского, вызвавшей бурную реакцию А. Ф. Керенского. - А.К.)… не хватило гражданского мужества.
А роль его во время революции?
Если действительно у него в Севастополе были общественные] деятели, говорившие о предполагаемом перевороте, то начавшиеся в Петрограде события должны были его побудить определенно заставить Государя, с места, дать ответственное министерство и затем принять решительные меры для подавления "петроградского действа".
И он это сделать мог, но… что-то ему помешало.
Вообще, по-видимому, в исторической оценке личности М. В. Алексеева мы с Вами не сойдемся…"
Деникин: "Оценка Алексеева. В ней мы, очевидно, не сойдемся. Факт, сообщенный Вами (об нем Вы мне раньше не говорили), произвел на меня тяжкое впечатление. Но, зная многих первостепенных деятелей революции, знакомясь теперь еще ближе с письменными следами их деятельности, видишь ясно, как мало людей соблюли "чистоту риз" даже среди тех, кто казались непогрешимыми. Я знаю хорошо и слабые, и положительные стороны характера Алексеева и их не замалчиваю. Если, тем не менее, отношусь к памяти его тепло и сердечно, то это в силу искреннего убеждения. Ведь вот Вы, например, как защищаете память покойных государя и государыни даже от обвинений не предъявленных…
Вы говорите, что Алексеев 16 июля не сказал того, что следовало бы, потому что побоялся, услышав, как Керенский обрушился на Рузского… Это не верно. Кроме нездоровья, между прочим, была еще одна причина, о которой мне сказал Алексеев и о которой упоминаете и Вы (в "Воспоминаниях"): что я в своем подробном докладе исчерпал все его темы, и ему трудно было сказать что-нибудь новое. Но об этом я могу написать в частном письме, а никак не в своей книге (в этом - весь Деникин! - А.К.).
Вы упрекаете Алексеева за то, что он якобы мог сделать, но не сделал: заставить государя пойти на реформы и подавить "петроградское действо". Нет, не мог - по слабости своего характера и по неустойчивости государева характера. Наконец, Вы же сами пишете (стр[аницы] 22 и 23), что "подавить революцию силою оружия" нельзя было и… "это могло бы временно приостановить революцию, но она, конечно, вспыхнула бы с новой силой" и т. д.
А кто мог, кто сделал? Кто даже из тех, которые, стоя на крайнем правом фланге русской общественности, и до революции, и теперь, на исходе ее, боготворят и идею, и династию?.. Кто ударил пальцем о палец, чтобы хоть выручить несчастных людей из застенка и спасти их жизни? А ведь это было возможно и не так уж трудно"…
…Приведенный обмен репликами интересен не только своим содержанием и теми дополнениями, которые он дает к самым, быть может, спорным главам "Очерков Русской Смуты". В нем чрезвычайно рельефно предстают оба собеседника - осторожный Лукомский, даже защиту Императора выстраивающий как будто по принципу "не поздоровится от эдаких похвал" (Антон Иванович впоследствии напомнит ему о небезупречности позиции, которую занимал Лукомский в февральские дни 1917 года: ведь тогда он выступал решительным сторонником отречения Государя, фактически предложив в качестве инструмента давления - угрозу безопасности Царской Семьи), - и Деникин, отнюдь не лишенный авторского самолюбия и не склонный безропотно пасовать перед критикой, но открытый для замечаний ("я всегда признателен Вам за откровенную критику моей книги и воспользуюсь ею, если придется возобновлять издание, как для исправления некоторых фактических ошибок, так и для уточнения тех мест, которые могут быть неправильно истолкованы"), и - что очень важно! - почти всегда не приемлющий стремления собеседника читать между строк, искать скрытые намеки и додумывать за автора: на бой и на суд ("выхожу на суд читателя, заранее готовый ко всякому злому глаголу") Деникин неизменно идет с открытым забралом.
"Я задержал несколько ответ, - пишет он Лукомскому, - в предположении, что Вы прочтете (возможно, имелось в виду "перечитаете". - А.К.) книгу на досуге и тогда, быть может, многое в ней покажется Вам в другом свете. Вы отнеслись к ней с большим интересом, что весьма приятно автору, и вместе с тем во многих случаях с большой страстностью. На мой взгляд - где слова и факты, там можно спорить; где вопрос касается мыслей и восприятия автором факта - там область догадок, весьма субъективная и скользкая. К фактам я относился весьма осторожно: много исторически важных и интересных не приводил только потому, что было маленькое сомнение (по смыслу - в подлинности факта или достоверности источника. - А.К.). И при таком отношении от ошибок трудно уберечься - Вы сами это знаете хорошо"…
Так же будет подходить генерал Деникин и к следующим своим работам.
* * *
Причины, по которым Антон Иванович через несколько лет после завершения "Очерков Русской Смуты" снова обращается к активному литературному труду, сложно установить со всей определенностью, но правдоподобным выглядит предположение, что это было связано с известным разочарованием в общественно-политической и публицистической деятельности. Осенью 1926 года он приходит к выводу о наличии широкомасштабной советской провокации против боевой организации генерала А. П. Кутепова, и эта уверенность не только должна была повлиять на взаимоотношения двух старых соратников (Кутепов, по-видимому, обращался к Деникину за консультациями), но и в значительной степени сводила на нет работу Деникина в "одной интимной противобольшевистской организации", сплотившейся вокруг мельгуновского журнала "Борьба за Россию" (где сотрудничал и Антон Иванович), но далеко не ограничивавшейся литературными задачами и, по некоторым указаниям, причастной даже к планированию актов возмездия в отношении советских главарей: теперь использование кутеповских каналов становилось немыслимым.
Трудно было найти и трибуну для публицистических выступлений - милюковская газета "Последние Новости" отталкивала Деникина пренебрежением к понятию "национальный" и "полупризнанием" Советской власти, а более "правое" "Возрождение" - тем, что иные из его авторов допускали уступки русской территории будущим союзникам в борьбе против большевизма; кроме того, очевидно, существовали и противодействующие "подводные течения" - так, Ильин, выступая фактически против создания широкого фронта антисоветских сил, писал влиятельному сотруднику "Возрождения", бывшему члену Государственной Думы и участнику Первого Кубанского похода Добровольческой Армии Н. Н. Львову: "комбинация Струве - Рысс- Мельгунов - Деникин… - это будет уже не белая, а розовая комбинация…" Поэтому вряд ли случайно, что Антон Иванович (как будто в ответ на сделанное семь лет назад замечание Руднева: "На палитре ген[ерала] Деникина нет ярких красок для характеристики порядков дореволюционной армии") вновь обращается к области, где его опыт мемуариста - участника событий сочетается с желанием дать пусть и не всеобъемлющую, но достаточно развернутую картину "дел давно минувших дней"… причем "давность" до некоторой степени подчеркивается самим заглавием - "Старая Армия", под которым два сборника деникинских очерков увидели свет в 1929 и 1931 годах.
Реакция на книги вновь оказалась неоднозначной. На их страницах как бы воскрес молодой офицер "Ночин", живо и критически воспринимавший недостатки современной ему армейской жизни, неустанный правдоискатель и обличитель, - и израненные души многих русских военных эмигрантов, нередко склонных воспринимать былое в ностальгически-приукрашенном виде, испытали чувство недоумения и даже неприязни к автору и его труду. Еще строже оказывались критики "с идеологией", считавшие правду, подчас горькую, о старой России и ее Армии - "несвоевременной" и вредной для поддержания боевого духа и воспитания эмигрантской молодежи. Показательно сравнение, которое провел в рецензии на вышедший в Париже в 1933 году роман А. И. Куприна "Юнкера" генерал П. Н. Краснов - недруг Деникина в годы Гражданской войны (несмотря на общую цель - борьбу против большевизма) и, как можно судить по его сочинениям, личный недоброжелатель Антона Ивановича (неприязнь, впрочем, была взаимной).
Восхищаясь "прелестным романом" Куприна - "…Роман "Юнкера" - песня, поэма в прозе, звучная, стройная песня о далекой нашей молодости, о прекрасной, покойной поре, о домовитой, крепкой в любви и привязанности, семейной, радушной, гостеприимной и патриархальной Москве", - Краснов, даже отмечая некоторые фактические неточности, утверждал: "Этот роман - история недавнего прошлого. Милого, спокойного прошлого, увы, ушедшего от нас; история такая точная, сильная, яркая, подробная, что может служить документом…" И на этом фоне суждение о книгах Деникина, в заключительных пассажах возвышающееся, пожалуй, до обличительного тона, звучит еще более уничтожающим: "В очерках ген[ерала] А. И. Деникина - "Старая Армия" - Русская армия в лице ее старших представителей изображена безотрадно черными штрихами. Но, читая эти очерки, поражаешься, как или не везло их автору, и он постоянно натыкался на непорядки, хищения и гнусности, или по складу своего характера он умел и хотел подмечать, запоминать и изображать только теневые стороны, опуская светлое. Как же мог тот темный, мрачный армейский режим, какой отразился в "Старой Армии", воспитать, обучить и одухотворить ту удивительную 4-ю стрелковую дивизию - "железную" дивизию, которая дала первую славу ген[ералу] Деникину и его Георгиевский Крест (Антон Иванович заслужил во главе "Железных стрелков" IV-ю и III-ю степени Ордена Святого Георгия; кроме того, он был награжден Георгиевским Оружием и "Георгиевским Оружием, бриллиантами украшенным". - А.К.) и которая надолго снабдила его доблестнейшими его сотрудниками и победоносными начальниками славной Южной Добровольческой армии? Откуда же взялись те чудо-офицеры, перед которыми преклонился А. И. Деникин и которые положили и самое основание Добровольческой армии и святой белой идее? Ведь не все там была молодежь, созданная Временным Правительством, но основу ее положили старые офицеры: - Кутепов, Врангель, Марков, Дроздовский, Покровский, Эрдели, за Россию вступились Юденич, Колчак, Миллер, Родзянко, гр[аф] Пален, Арсеньев, Дитерихс и т. д., все представители "старой" армии, все выкованные в той "неприглядной действительности", в которой было, пожалуй, много больше героизма и жертвенной любви к Родине, чем это теперь думают".
Надо сказать, что "Юнкера" далеко не всеми оценивались столь восторженно, как Красновым, и другой эмигрантский автор (боевой офицер) считает нужным даже рассматривать книгу в связи с "рассказами из военной жизни Куприна, написанными им до революции", которые относит к категории "полных злобой", "клевещущих на военную среду", "марающих армию и рисующих военный быт в самых неприглядных и уродливых формах": "Выгнанный судом чести из полка за пьяный скандал, Куприн мстил армии и одновременно искал популярности в редакциях левых изданий. После революции, очутившись в эмиграции, он осознал свою вину перед армией и, чтобы загладить и заставить забыть ее, он выпустил повесть "Юнкера", в которой впал в другую крайность, изобразив жизнь юнкеров Александровского Военного Училища в таких сусальных тонах, что его герои больше походили на институток, чем на настоящих юнкеров". И тем неожиданнее звучит сопоставление (хотя и не отождествление) деникинской "Старой Армии" как раз с… самым известным примером дореволюционного творчества Куприна - "Поединком", о котором в военной среде передавали крылатую фразу: "Выведенные в книге типы офицеров могут существовать в любой армии, но такого полка не было и нет в русской армии" (ср. у Деникина: "…Если каждый тип в "Поединке" - живой, то такого собрания типов, такого полка в русской армии не было").
Сопоставление "Старой Армии" с "Поединком" принадлежит никому иному, как хорошо знакомому нам генералу Лукомскому. В пояснительной записке, составленной в августе 1937 года в сопровождение подборки документов, которые Лукомский передавал на хранение в Русский Заграничный Исторический Архив в Праге (тетрадь "Переписка А. С. Лукомского с А. И. Деникиным"), он подробно изложил свои, да и не только свои впечатления о книге Антона Ивановича:
"У меня, к сожалению, не сохранилась копия с моего письма А. И. Деникину по поводу его книги "Старая Армия".
Мое письмо, как видно по прилагаемому ответу (приложение № 12), сильно задело А.И.Деникина.
Без моего письма - ответное письмо в некоторых своих частях не ясно и не всегда видно, о чем идет речь.
Моя основная мысль такая: в каждом большом деле есть, во всяком сложном организме (как, напр[имер], армия) есть и светлые стороны, есть и темные стороны. Жизнь всегда будет являться сочетанием добра и зла, хорошего и дурного… Общая окраска, общий вывод зависит от того, чего больше: светлого или теневого…
Молодым офицером генер[ального] штаба я служил в штабе 12-й пех[отной] дивизии в Проскурове. Хорошо узнал жизнь захолустного, провинциального городка, гарнизонную жизнь в такой дыре войсковой части…
Куприн, написав свой "Поединок", описал Проскуров и Днепровский полк, в котором он служил…
Никто не скажет, зная хорошо, как протекала жизнь в Проскурове, что Куприн налгал. Но Куприн выдвинул главным образом теневые стороны и еще их несколько сгустил… Получилась талантливая гадость…
В книге "Старая Армия", конечно, ген[ерал] Деникин не следует полностью примеру Куприна, но, считая необходимым быть честным, необходимым писать правду, выставляет слишком много теневых сторон, не оговаривая, что эти теневые стороны почти всегда стушевывались от выявления той-же жизнью светлых сторон.
Деникин пишет: "(Правду) по-моему (писать) нужно. Ибо славословить прошлое не только в его светлых сторонах, но и в грехах, преступно".
Никто и не рекомендовал Деникину "славословить прошлое в грехах…", но полезно относительно "правды" помнить известный рассказ об Императоре Вильгельме I, который, при составлении описания Франко-Прусской войны, дал указание: "Писать только правду, но не всю правду…"
Книга Деникина "Старая Армия" сильно огорчила старое офицерство. После всего пережитого прочитать произведение ген[ерала] Деникина, бывшего Главнокомандующего во время борьбы с большевиками, было тяжело.
Всем известно, что Деникин очень высоко ставит рядовое офицерство русской Армии и солдат, но ярко выявилось его всегда проявлявшееся оппозиционное отношение к верхам, к высшим штабам и ко всему привилегированному…
Я настолько задел А. И. Деникина, что [он] в пункте] 17 (ответного письма. - А.К.) напоминает мне, что мне "известные круги инкриминируют "бросание" не "камня" даже, а увесистого булыжника в Государя в дни, предшествующие отречению…"
Он этим намекает на обвинение меня некоторыми отдельными лицами в том, что я, в разговоре по прямому проводу с ген[ералом] Даниловым, высказал, что, по моему мнению, кроме отречения Государя, ника[ко]го иного выхода нет (разговор был вовсе не так безобиден, о чем мы упоминали выше. - А.К.)…
В действительности же, как конечно знает Деникин, ника[ко]го значения это мое "мнение" не имело, ибо дальше ген[ерала] Данилова никуда и не пошло…
Прилагаю это письмо ген[ерала] Деникина, полагая, что оно для исторического очерка может иметь некоторое значение".
Лукомский, на наш взгляд, преувеличил, когда утверждал, что без его пояснений ответное письмо Деникина от 31 мая 1929 года "в некоторых своих частях не ясно". Основной смысл читательских возражений вполне понятен из ответов на них Антона Ивановича, само же его письмо представляется исключительно ценным как своего рода комментарий к первому выпуску "Старой Армии", что и побуждает привести документ целиком, дополнив лишь отсылками к соответствующим страницам настоящего издания:
"Многоуважаемый Александр Сергеевич,
Перечитал внимательно Ваше письмо о книге "Старая Армия" и вынес впечатление еще большего недоумения от Вашего толкования того, что в ней изложено, и того, чего в ней нет. Я буду говорить о той лишь части письма, в которой высказаны Ваши личные взгляды. Тем более что в городе (очевидно, имеется в виду Париж, где с 1926 года жил Деникин с семьей. - А.К.) мне пришлось слышать некоторые суждения в тождественной редакции.
1) Вопрос о "свете" и "тенях" и их пропорциональности - чисто субъективный. Как Вы справедливо изволили заметить в разговоре со мною, - пользуясь нашим служебным опытом, мы могли бы нарисовать "теней" во сто крат больше. Да и в письме Вашем "теней" этих не мало… Дело, следовательно, в том, - нужно или не нужно писать правду. По-моему, нужно. Ибо славословить прошлое не только в его светлых сторонах, но и в грехах, преступно. Тем более в наше время, имея в виду перестройку в будущем русской армии. Наконец, один только 1-й том не дает еще цельного освещения…
2) Я написал (см. с. 95 настоящего издания. - А.К.): "за последнюю четверть века существования Императорской армии сменилось 8 лиц на посту военного министра, менялись часто и системы военного управления" (сноска А. И. Деникина: "Кстати: Сахаров убит не в должности военного министра, а после увольнения, в качестве генерал-адъютанта, командированного в район беспорядков". - А.К.)… И только. Ни осуждения, ни выводов. Голый факт. Вы, доказывая, что смены происходили или в силу необходимости, или по причинам "не нормального порядка", бросаете мне упрек: "Ведь это камень в Верховную власть". Недоумеваю.
3) Я пишу о недоверии Сухомлинова к Поливанову (см. с. 97. - А.К.). Вы уточняете: сначала доверие, потом сомнение, но использование, наконец - недоверие и увольнение. Не прекословлю.