Дама посмотрела укоризненно и грустно. А она подумала, что если это просто, то лучше сразу встать и уйти. Соседка-китаянка бодро залепетала, глядя на листок. Для неё призыв "читайте!" имел смысл.
- Нет, нет, наши языки совсем непохожи! - отрицательно замотала головой китаянка, еле выговаривая английские слова. - Конечно, письменность подобна, я могу прочесть, но смысл написанного не всегда совпадает. И грамматика…
Она не надеялась добраться до таких тонкостей. Дама-хризантема заметила наставительно:
- Вам следует начать с изучения хираганы.
А ей хотелось спросить по-рязански: - Ась?
Она не знала, кто это - хирагана. На помощь пришла другая соседка, американка Джейн.
- У японцев три алфавита. Два простых, слоговых: хирагана - для исконно японских слов и катакана - для слов иностранных; а третий алфавит сложный - китайские кянджи.
Джейн улыбнулась ободряюще и рассказала шёпотом, что они с мужем приехали в Японию заработать. Здесь хорошо платят за частные уроки английского - пятьдесят долларов в час, года за три супруги надеялись собрать на дом в Америке. Парень, сидевший рядом с Джейн, весело кивнул, соглашаясь с женой, и тут же прилежно склонился над своим листком - ему надо было хоть немного освоить японский, чтобы разговаривать со своими будущими учениками.
Хирагану в классе не учили. Наверное, предполагалось, что такую простейшую вещь учащиеся должны были знать с пелёнок.
- Я Вам помогу! - ласково сказала дама-хризантема.
И пошла к ксероксу, стоявшему тут же в классе, чтобы сделать для новенькой копию страницы учебника, посвящённую хирагане. Разложив на столе картинки, учительница быстро называла по-японски то, что нарисовано. Первые пять слов она ещё кое-как приняла. Потом в её мозгу опустилась глухая заслонка, отразив последующую сотню слов, должно быть, из инстинкта самосохранения. Дама, пытаясь побороть её тупость, достала из сумочки новую пачку картинок. Милая профессорская жена искренне полагала, что хорошее знание японского и сносное английского - вполне достаточный багаж, чтобы учить. И никак не могла понять, почему ученица так туго воспринимает?
Оказалось, хирагана - это цветочки. Хирагану можно было выучить - один значок - один слог. Тут было нечто похуже. Вот слово "ками", например. Ками - это бог. Но ещё и бумага. Конечно, можно поискать объяснение этому двусмыслию - древние японцы к бумаге относились трепетно, держали её только в монастырях, использовали как ритуальное подношение, квадратный лист бумаги считали символом мира, потому что шинтоисты представляли мир квадратным… Но эти тонкости никак не помогали понять, о чём ведёт речь собеседник, произносящий "ками" - о бумаге или о боге? И что имеет в виду тот, кто говорит "хаши"? Это слово могло обозначать палочки для еды, мост, край стола и, кажется, что-то ещё. В зависимости от обстоятельств. А что когда, надо было догадаться. Но даже японцы догадывались по-разному. Деревенский парень, никогда не видевший зонта, заткнул его за пояс, и пошёл под дождь, потому что понял слова "открой зонт" как "заткни за пояс" - это звучало похоже. Парень мок под дождём и удивлялся - зачем людям нужен зонт? Это была японская сказка. И надежды иностранцу она не оставляла.
Она барахталась в зыбкой хляби расплывчатых понятий и плывущих значений - двойных, тройных… И недоумевала - как японцы управляются со своим языком в армии? А вдруг половина роты поймёт команду так, а другая иначе? И не меняется ли смысл команды в зависимости от обстоятельств?
- Гора по-японски - "яма", - говорила дама-хризантема. - Например, Фудзи-яма. А эта гора, - дама показывала в окно, - называется Тайхак-сэн.
Никто не удивился. Только она.
- Значит, "сэн" - тоже гора?
- Ну конечно, - учительница слегка поморщилась.
Японцы не любили тех, кто задаёт вопросы. Воспитанные китаянки никогда ни о чём не спрашивали. Но она спросила опять, чтобы выяснить в конце концов.
- Так когда же гора называется "яма", а когда "сэн"?
- В зависимости от обстоятельств, - терпеливо сказала дама.
И попыталась объяснить, что это за обстоятельства. Сбилась, призвала на помощь товарку. Та начала было с жаром и тоже сникла. Наконец они пришли к согласию.
- Мы, японцы, знаем, когда "яма", а когда "сэн"!
Они закивали, глядя на русскую с опаской, с недоумением - чего она хочет?
А она хотела ясности. Однозначности. Чего в японском нет.
Время шло. Её японский - нет. Она решила сменить женские курсы на мужские, университетские, тоже бесплатные. Там учили мужей тех дам, что ходили в Шимин-центр. У преподавательницы Танаки была хватка профессионала. Она учила выжить. И ученики послушно, благодарно повторяли: "охайо госаймас" - доброе утро, "коничива" - добрый день и "сайонара" - до свидания. И тянули нараспев: "сумимасэн" - "извините" и "аригато", "аригато госаймас" - "спасибо", "спасибо большое". И облегчённо вздыхали, узнав, что в магазине можно заменить пышные благодарности простеньким "домо". Клиент в Японии - бог, и рассыпаться в любезностях перед продавцом ему не пристало. Они зубрили то, что годилось на все случаи жизни: "доко-деска?" - "где?" и "коре-ва-икура-деска?" - это почём? Запоминали числительные в пределах тысячи - более дорогих покупок на рынке они не делали. А спросить "почём?" и понять ответ требовалось только там, в магазинах цены писали на этикетках.
Танака была хорошим проводником по японским лабиринтам. Она не удивлялась бестолковости своих белокурых учеников, но помочь им пыталась по-японски, с помощью наглядных пособий, лихо нажимая на кнопки магнитофонов и видео, доставая дорогие книги - университетский арсенал был мощнее Шимин-центровских рукодельных картинок. Умная Танака понимала мучения бледнолицых и чувствовала, когда их мозги начинали дымиться. В этот момент она прерывала занятия и угощала учеников кофе с пирожными, купленными на собственные деньги. Это был очень важный элемент обучения. Он спасал от отчаяния. Танака утешала - по крайней мере, произношение в японском труда не представляет, оно гораздо легче, чем в русском языке, где японцу невозможно различить на слух слова "муж" и "мышь" и трудно выговорить слово "мать", в устах японца звучащее как "матч". В японском языке всё проще: в нём не было этих ужасных "ж" и "щ", и звука "л", вместо него произносили "р", так что из "Людмилы", получалась "Рюдмира". Но главное, что требовалось - не рычать, не рокотать, на чёткость и силу не напирать, а говорить мягко, даже вяло. Лучше всего это выходило, если принять характерную японскую позу - слегка согнуть спину, склонить голову. Получалось, вроде кланяешься. Правильно получалось.
И всё-таки даже с Танакой дело шло медленно и трудно, словно что-то выталкивало японский язык прочь из головы, никак не желавшей уразуметь, почему сегодняшнее утро, утро завтрашнего дня и тем более послезавтрашнего - абсолютно разные слова. Голову надо было перестроить, выкинув прочь убеждение, что на один вопрос есть только один ответ - ясный и прямой, а на освободившееся место положить мысль, что есть и другая логика, кроме нашей, привычной. А ещё лучше было бы вообще не забивать это место в голове какими-то жёсткими правилами, а оставить его пустым, чтобы кроме толстого японского словаря уместить в свои прямолинейные западные мозги восточные извивы вроде: "я хочу видеть твоё лицо" вместо "я тебя люблю". Надо было превратить свои мозги в нечто жидкое, чётких форм не имеющее… Но она опасалась - а вдруг такое насилие не пройдёт бесследно для её бедной головы? Не зря же не падкая на импорт Япония ввозила физиков-теоретиков и программистов.
Как-то вечером они с Танакой вместе шли домой.
- Зайдите в гости! - пригласила она учительницу.
Танака глянула удивлённо, даже обиженно и поторопилась уйти.
- Японцы говорят "приходите в гости!", если не хотят видеть кого-то и желают поскорее от него отделаться, - объяснила Джейн.
А она ужаснулась - неужели Танака поняла её так? Умная Танака!? И что же такое ей надо было сказать, чтобы это означало "зайдите в гости"! Танака, кажется, обиделась. И аспирант Танабу тоже. Он показал ей формулу, спросил - правильно ли?
- Я подумаю! - ответила она.
Джейн объяснила опять:
- Слова "я подумаю!" японец воспринимает как отказ.
Действительно, Танабу исчез и больше к ней не заходил.
Японцам нелегко было понимать её слова, которые она использовала попросту, как они есть. И ей трудно было понять японцев - западные языки существовали, чтобы прояснить смысл, японский - чтобы его вежливо прикрыть. И мало что менялось, если японец говорил по-английски.
- Меня не интересуют Ваши старые результаты, - говорил Хидэо. - Мне нужны новые результаты. Совершенно новые. - Из изложенной им программы действий выходило, что его слова следовало понимать так: - Меня не интересуют Ваши новые идеи (меня не интересуют Ваши старые результаты). Мне нужны новые подтверждения моей старой идеи (мне нужны новые результаты). И именно в той форме, к которой я привык (совершенно новые).
Кажется, она начинала понимать японский язык.
Время - не деньги!
Верно, эта цикада
Пеньем вся изошла? -
Только скорлупка осталась.
Басё
- Есть у вас туфли двадцать пятого размера? - спросила она в магазине, старательно произнеся только что выученное "ни-джу-го" - двадцать пять.
И почувствовала себя во всеоружии. Продавщица улыбнулась, поклонилась, пролепетала:
- Давайте посмотрим…
И пошла вдоль полок, внимательно изучая надписи на коробках. На полках двадцать пятого не было. Она только что в этом убедилась. Она ожидала, что девица пойдёт в подсобку, на склад… Но та вяло пошла вдоль полок, словно не зная, что продаётся во вверенном ей отделе, а, изрядно нагулявшись, сообщила, наивежливейше улыбаясь, что именно сейчас и именно такого размера в магазине почему-то не имеется. Она поверила слову "сейчас" и отправилась в другой магазин, в третий…
Процедура повторилась. Ей хватало минуты, чтобы установить - самый большой размер в женском отделе двадцать четыре с половиной, продавщицы же тратили на это куда больше времени. Они мямлили:
- Давайте посмотрим…
И брели по залу, шаря по коробкам. Обход неизменно кончался изумлённо разведёнными руками и извилистыми фразами:
- Почему-то как раз сейчас я не смогла найти… Возможно, в другой раз мы смогли бы…
Сообщение сопровождалось обильными поклонами, улыбками, извинениями и благодарностями. Лучше бы разобралась, что стоит у них на полках, чтобы не тратить столько времени впустую!
Прежде чем открыть дверь следующего магазина, она подошла к телефону-автомату и позвонила Намико. Та запротестовала:
- О нет, девушки точно знают, что стоит у них на полках! А "давайте посмотрим" - это вежливая форма отказа! Мы, японцы, это понимаем!
- Значит, сказать прямо, что такого размера в принципе нет, нельзя?
- Нельзя! - горячилась Намико. - Если продавец скажет "нет", покупатель обидится и в такой магазин никогда больше не войдёт! Мы, японцы, деликатны!
Значит, враньё - деликатность, а честное "нет" - обидное, грубое слово? И чтобы убежать от него, продавщицы готовы были подолгу бесцельно бродить вдоль знакомых полок и притворяться, будто что-то ищут. И щедро швырять на ветер время! Ну хоть бы объяснили, что её размер - очень большой для Японии, бывает редко и за ним надо идти в специальный магазин и платить дорого. Но продавцы в этом сознаваться почему-то не хотели.
- Нет, нет, так нельзя! Вы же их не спрашивали, где купить туфли большого размера? - Намико защищала продавцов, как родных. - Если бы спросили, Вам объяснили бы, куда идти, а по своей воле никто своих объяснений не навяжет! Это - насилие над покупателем!
Объяснить, где купить нужную вещь - насилие?! Да, непростое это будет дело - выучить японский язык, где нет слова "нет". Нет, оно, конечно, было здесь - коротенькое "йе", но произносить его было, похоже, строжайше запрещено. С ностальгической грустью вспоминала она грубых московских продавщиц. Они бы врезали, не церемонясь:
- У нас такого размера сроду не было, нет и не будет!
По крайней мере, это спасло бы её от насморка, заработанного на свежем океанском ветру, продувшем её насквозь во время бессмысленных блужданий из магазина в магазин. Она свернула к вывеске с зелёным крестом. А что, если спросить ботинки в аптеке? Они тоже не скажут "нет"? Тоже ответят "давайте посмотрим!" и пойдут перебирать пузырьки?
Она едва успела в университет к началу зачёта. Студенты готовились продемонстрировать построенные ими модели кристаллов - пластмассовые шарики, соединённые тонкими виниловыми трубочками. Чтобы ребята лучше старались, Хидэо решил устроить конкурс с премией для победителя. Лабораторные сэнсэи образовали жюри. Её пригласили тоже.
- Напишите формулу того вещества, модель которого Вы сделали! - задала она совсем простой вопрос. - Студент Таманага удивлённо поднял глаза, заметался в тревоге, посмотрел на сэнсэя. Сэнсэй занервничал. - Вы что, не знаете, что сделали? - опешила она и поспешила на помощь студенту. - Ну, напишите хотя бы, из каких элементов это вещество состоит. Вот эти красные шарики - что это?
- Медь…
Студент неуверенно вывел на доске первую букву химического символа меди. Он не умел обозначить медь!? На третьем курсе инженерного факультета! Сэнсэи потупившись молчали. Хидэо глянул на неё сердито, бросился на выручку студенту.
- Сколько времени Вы потратили на изготовление модели?
Таманага приободрился, словно его вывели на знакомую, твёрдую тропу, принялся подсчитывать, шевеля губами. Получилось тридцать часов. Сэнсэй обвёл собрание торжествующим взглядом и объявил, что допрос окончен. Тридцати часов вполне хватило бы, чтобы выучить краткий курс кристаллографии. И уж наверняка за это время можно было бы узнать, что лепишь, и как пишется медь. Но студент предпочёл сделать аккуратную, добротную вещь. Да и надо ли Таманаге знать, как пишется медь? Он собирался трудиться на заводе роботов. А там ему, пожалуй, нужнее, чем формулы, будет умение прилаживать мелкие, скользкие шарики к неудобным, тонким трубочкам. Высший балл она поставила смышлёному Адачи. Его модель слегка косила. Но он знал, что сделал, и где используют это вещество. Голосование было тайным, но Хидэо, принимая бумажки из рук членов жюри, не стеснялся тут же их открывать, а, открыв, глядел на написавшего то одобрительно, то зло. Ей достался очень сердитый взгляд. Но большинство оказалось на её стороне, и расстроенный сэнсэй отдал премию - небольшую денежку в конверте - студенту Адачи. И сообщил, что он предназначал награду студенту Таманаге, работавшему дольше всех.
Хидэо ушёл, к его кабинету направлялись элегантные господа. Их встреча длилась долго. Проводив гостей, Хидэо поставил на студенческий чайный стол коробку с дорогим печеньем. Хидэо часто баловал студентов, тратил на них много денег!
- Денег? - удивился Шимада. - Кобаяси не покупает эти сладости, их приносят люди с фирм. В подарок.
- За что фирмачи дарят сэнсэю такие подарки?
Шимада удивился опять - она не понимала простых вещей!
- Фирма, которая собирается взять на работу нашего выпускника, хочет получить хорошего студента. Это особенно важно теперь, когда в промышленности спад и фирмы не могут позволить себе набирать много новичков. Вербовщики приходят к сэнсэю, чтобы он назвал им имя самого способного. За это и дарят дорогие сладости, купленные на деньги фирмы.
Вечером лаборатория вид имела странный: студенты спали. Спал Ода, спал Таманага, прикорнув на пачке фотографий. Пачка была толстая - сэнсэй любил, чтобы результатов было много. И чтобы работали долго. Может, потому он проводил беседы со студентами поздно вечером? В девять Хидэо появился в студенческой, окинул взором комнату, словно проверяя, кто на месте, остался доволен многолюдством в столь поздний час. Сонный вид студентов его не разжалобил:
- Ничего, молодые должны трудиться, - бодро бросил он ей и принялся выговаривать: - Вот Вы всё хвалите Адачи, а его уже нет, он уходит рано, в восемь! А вот он - хороший студент, всегда работает до десяти! - Хидэо указал на дремлющего Таманагу.
Значит, сэнсэй сортировал студентов в соответствии со временем прихода-ухода? И откуда-то это время знал, хотя все дни проводил на собраниях. Следовательно, в лаборатории был некто, кто эту информацию сэнсэю поставлял, а сэнсэй её запоминал, считая важной? И вербовщикам с фирм он, наверное, рекомендовал не смышлёного Адачи, а сонного Таманагу. А может, даже нерадивого Оду, который обычно спал допоздна у своего компьютера, уронив голову на сложенные руки.
В десятом часу, когда она уходила домой, на факультете всюду ещё горел свет. Двери кабинетов были открыты. Сэнсэи любили делать так, то ли проветривая помещение, то ли почему-то ещё… Кабинеты были разными, как сами сэнсэи. Элегантный кабинет Хидэо был обставлен в западном стиле: письменный стол тёмного дерева, крытый зелёным сукном, кресло, обтянутое кожей, кремовый шёлк штор… Он сам вместе с Намико выбирал обстановку в магазинах, хотя платил за неё из лабораторных денег. Кабинет приверженца старинного стиля Сато походил на японский дом. На стульях лежали пёстрые подушечки, платки фуросики. В кабинете Такасими стояла модная металлическая мебель. Здесь все устраивались в соответствии со своими вкусами, как дома. Да университет и был их настоящим домом, где сэнсэи проводили все дни, возвращаясь в семью только на ночь. Несмотря на открытые двери сэнсэев не было видно - согласно местной моде проход перегораживал шкаф.
- Шкаф ставят для того, чтобы у хозяина было время проснуться, пока посетитель увидит его, - усмехался Шимада.
А, не поспав, как высидеть на работе двенадцать часов? Из двери Шимады валил табачный дым, а на его столе стояла, как всегда, большая кружка. Табак и кофе помогали Шимаде продержаться до десяти вечера у компьютера и не уснуть. Ведь шкафа перед входом у Шимады не было.
В автобусе все спали. Японские приличия велят долго работать и мало спать. Дома. Поэтому японцы спали в автобусах, в метро, в поездах, на лекциях, собраниях - всюду. Засыпали, едва присев. Глаза у спящих были припухшие, лица усталые. Усталое лицо - такая же неотъемлемая черта приличного японца, как белая рубашка…