За оставшееся до вечера время я навестил нескольких своих друзей, один из которых собирался в морской флот, а последние часы отпуска провел с семьей. Мы долго говорили о моем втором брате Сигэру. От него уже несколько недель не было писем, и мы волновались за него все сильнее. Как капитан контрразведки, служивший на острове Ява, он не мог ничего написать нам о своей работе. Некоторое время назад в одном из редких писем Сигэру просто сообщил, что с ним все в порядке. "Если мне не удастся написать вам еще, – закончил он свое послание, – буду ждать вашего посещения священной гробницы погибших солдат".
Вскоре после ужина мы проводили Тосифуми на поезд в Токио. Время неслось с невероятной скоростью. Казалось, я едва успел вздохнуть, как мой отпуск закончился. Незадолго перед полночью я попрощался с мамой и Томикой – в третий раз за три последних месяца. И хотя я возвращался сейчас с большей уверенностью, прощаться от этого легче не стало.
Отец проводил меня на станцию, где, к моему удивлению, собралось около двухсот пятидесяти учеников. Играл духовой оркестр. Когда мы подошли к станции, раздались приветственные крики, и мои друзья обступили меня, стараясь пожать мне руку на прощание. Мой отец еще никогда не выглядел таким гордым.
Меня засыпали подарками, включая школьное знамя и несколько подписанных флагов Японии. Многие ученики на самом деле порезали себе пальцы и написали на флагах свои имена кровью – символы вечной дружбы. Я должен был носить эти сувениры в бою, как талисманы.
Время от времени я поглядывал на поезд и говорил:
– Ну, может, мне пора…
– Ясуо! – крикнул вдруг кто-то. Это Тацуно отчаянно пытался пробиться ко мне сквозь толпу.
Через мгновение мы обнялись, как братья.
– Скоро увидимся, Тацуно, – сказал я. – Запомни, что я тебе сказал! – Скажи нам что-нибудь, Кувахара! – крикнул кто-то, и остальные подхватили этот клич.
Я попытался отказаться, но все было бесполезно. Оркестр нестройно и фальшиво играл "Огонек светлячка", но от этой музыки на меня нахлынули воспоминания, и на глаза навернулись слезы. Глядя в улыбавшиеся мне лица, я пробормотал:
– Надеюсь, многие из вас последуют за мной.
Наконец проводник гнусавым голосом объявил отбытие поезда.
Через несколько минут состав уже мчался в Хиро, а в моих ушах все еще звучали слова отцовского наставления: "В любых ситуациях поступай достойно, сын мой. Помни, что теперь твоя жизнь тебе не принадлежит. Если уронишь свою честь… не возвращайся и не приноси нашей семье позор и несчастье. Будь гордым, воюй отважно за императора. А если тебе будет суждено погибнуть… я приготовлю тебе достойное место погребения". Сжав мою руку, отец спросил: "Ты же знаешь мое сердце?"
Когда поезд окунулся в ночь, я стал смотреть на свое отражение в оконном стекле. Моим глазам предстал прозрачный призрак, сквозь который виднелись проносящиеся огни города. Вдруг я почувствовал, что должен запомнить абсолютно все, сохранить где-то в сокровенном уголке памяти эти картины – семью, друзей, родные места, океан в ветреный день, горы и рисовые поля.
Часть третья
Глава 11
Молящийся Богомол
Подготовка в летной школе, как я и ожидал, оказалась лучше, чем базовая. Хотя наказания и продолжались, мы с ребятами сильно подружились и окрепли физически и духовно.
Я очень обрадовался, узнав, что все наши были поселены в одну казарму, состоявшую из четырех секций. В каждой секции, как и раньше, жили пятнадцать человек, но на этот раз помещения были немного лучше. К тому же мы жили на отдельной территории базы рядом с пилотами. Летчики, которым лет было не намного больше, чем нам, казались нам бесстрашными, гордыми людьми. Каждый день мы с восхищением наблюдали за их полетами. Это были орлы, добывавшие нашей стране победу.
Нас объединили в 4-ю эскадрилью, и первая часть нашей полугодичной подготовки заключалась в интенсивном изучении воздухоплавания. Также мы начали изучать устройство парашюта. Только через три месяца мы начали летать на "акатомбо" ("Красная стрекоза") – маленьком биплане с двумя кабинами для инструктора и курсанта. Наш новый сержант и его товарищи обращались с нами не лучше, чем Боров. Первого сержанта и летного инструктора Рэнтаро Намото мы прозвали "Молящимся Богомолом". Он действительно был неуклюжим и чем-то напоминал насекомое. А еще у него был очень твердый характер. Личность Намото было трудно определить. Сержант редко шутил, и я не помню, чтобы он когда-нибудь смеялся. Хотя в мастерстве и храбрости ему отказать было нельзя. Довольно высокий для японца, с гибким, стремительным телом, непроницаемым лицом и змеиными глазами, Намото был самым хладнокровным и расчетливым человеком из всех, кого я знал. Когда он прибегал к наказаниям, это всегда происходило без малейших эмоций. Это была настоящая машина, методичная и точная.
Во время базовой подготовки мы были сбиты с толку и страшно напуганы. Возникшее после расставания с родными чувство опасности, наша мягкотелость и слабость духа, унижение от того, что мы чувствовали себя лишь безымянными пешками, – все это вместе превратило нашу жизнь в настоящий кошмар.
Однако в летной школе с нами произошла метаморфоза. Тайком мы стали сопротивляться тиранам. Конечно, трудно назвать более тяжкое преступление в вооруженных силах, чем неподчинение старшим. Тем более в японской армии. В ответ на неподчинение и месть мгновенно следовало страшное наказание. Но мы сопротивлялись не явно, и потому наше поведение никогда не выглядело вызывающим.
Открытый вызов командирам автоматически означал жестокую кару, а то и просто физическое истребление. Он расценивался даже не как вопиющее неподчинение, а как прямая попытка унизить начальство. Грубость в адрес сержантов приводила к страшным выводам. Это означало, что нерадивый курсант не подчинялся еще главнокомандующему в Токио и даже самому императору.
С другой стороны, наши мелкие преступления совершались в духе японского характера, сотканного из скрытности и хитрости. Хотя это никто не осознавал, но наши проделки с Богомолом стали чем-то вроде игры и обычно воспринимались с огромным интересом.
Наш первый трюк мы разыграли однажды перед ужином сразу после того, как нас изрядно поколотили винтовочными прикладами. После того как еда была готова, от кухонного наряда требовали разносить блюда по комнатам сержантов. Несколько бесстрашных ребят из нашей эскадрильи, включая Накамуру, Оку, Ямамото и меня, составили план. Как-то вечером мы остановили парня из кухонного наряда по дороге к сержантским казармам, и Ока прошипел:
– Эй! Подождите! У нас есть кое-какая приправа к рису для наших сержантов.
– Что? – переспросил парень. – Эй, вам лучше бы этого не делать. Не надо! Ничего не делайте! Вы хотите, чтобы меня убили?
– Никто ничего не узнает, – прошептал Накамура, – если ты хотя бы на минуту перестанешь пищать, как беременная мышь.
По очереди мы стали старательно массировать и чесать свои головы над блюдом с дымящимся рисом. Несмотря на отчаянные протесты парня из кухонного наряда, нам удалось начесать довольно много перхоти.
– А теперь, – Накамура похлопал по плечу сжавшегося от страха парня, – как следует перемешай приправу. Это наш специальный подарок Богомолу. Парень перемешал рис, покачивая головой и цедя сквозь зубы проклятия.
Мы с осторожностью проследили за тем, как он вошел в комнату сержанта. Оттуда не донеслось ни звука, и через несколько секунд парень вернулся с пустыми руками.
– Он ест свой рис? – спросил я.
– Да, да, да! – прорычал парень и гордо прошествовал обратно в столовую.
– Эй, ему понравилось? – крикнул Ока с порога казармы. – Он поцеловал тебе в знак благодарности руку?
Никакого ответа.
Это был изумительный способ мести. Для нас было не важно, что Богомол не знал о своем унижении. Главное заключалось в существовании факта этого унижения. Очень даже хорошо, что сержант не чувствовал нашего презрения к нему. По крайней мере, репрессии нам не грозили.
Столь успешной была наша эскапада с приправой для риса, что мы решили повторять эту процедуру регулярно. Почти каждый вечер мы сдабривали таким образом ужин Богомола. Через некоторое время Ока предложил для разнообразия использовать немножко человеческих экскрементов. Мы серьезно обсуждали эту идею, когда случилось неожиданное.
Парень из кухонного наряда по имени Морияма в тот вечер, когда мы подошли к нему, стал особенно осторожничать. Нас было чуть ли не двенадцать человек.
– Все вы не можете насыпать туда перхоть, – простонал он. – Богомол заметит. Может, забудем о вашей забаве на время? Вы перегибаете палку. Правда перегибаете.
Ока и Ямамото, как всегда, проявили настойчивость.
– О да, – сказал Ямамото. – Действительно, почему бы нам не забыть пока о нашей забаве… Просто потому, что на кухне оказался ты. Для всех нас подойдет очередь заступать в наряд. И всем нам придется сделать это. Не будь трусом.
– Ладно, – уступил Морияма. – Только перхоть сыпать не всем. Вы все блюдо засыплете.
– Нет, каждый должен внести свою лепту, – заявил Накамура. – У некоторых из нас уже перхоть закончилась! – Бросив обсуждение, он наклонился над блюдом и начал чесать голову, затем сказал: – Следующий, пожалуйста.
Я сделал шаг вперед. Несмотря на возражения Мориямы, каждый дождался своей очереди и исполнил ритуал.
– Теперь смешай все, Морияма, – сказал я, – если не хочешь, чтобы Богомол заметил.
– Чем? – взвизгнул он. – Я должен торопиться, а то он выйдет из комнаты.
– Руками, конечно, – посоветовал я.
– Боже, да ведь он горячий! – Морияма коснулся пальцами риса и поморщился.
– Отважный самурай, – успокоил его Ока. – Будь храбрым самураем.
Несчастный дежурный по кухне, гримасничая, продолжил перемешивать еду.
– Ну, обо что теперь я вытру руки?
– Оближи, – предложил кто-то.
Морияма открыл рот и облизал пальцы, а затем вдруг замер с высунутым языком. Нас всех затрясло. Многие закрыли себе рот руками, чтобы сдержать хохот.
– Проклятье! – выругался Морияма и с видом человека, которого ведут на гильотину, вошел в комнату Богомола. Дверь осталась немного приоткрытой. Мы прижались к стене, напряженно прислушиваясь. Морияма и Богомол обменялись несколькими словами, разобрать которые мне не удалось. Затем дежурный по кухне, видимо, повернулся, чтобы уйти, когда Богомол сказал:
– Будь любезен, задержись на минуту, друг мой.
– Да, господин! – Голос Мориямы дрогнул.
Наступила длинная пауза. Наконец мы услышали, как Богомол произнес:
– Этот рис… от него воняет. И почему он такой масляный? От него ужасно воняет! Откуда ты его достал, из сортира?
– Давайте-ка уберемся отсюда, – мудро посоветовал Накамура.
Мы стремительно пронеслись по коридору и свернули за угол к двери. Через мгновение до нас донесся грохот, а через секунду он уже звучал как ужасный топот ног.
– За дверь! Быстрее! – прошипел я.
Тут же на нас налетел Морияма с остатками ужина Богомола, прилипшими к его затылку и стекавшими вниз по лицу и шее.
– Мы попали! – задыхаясь, пробормотал он. – Мы все! Богомол нас убьет!
На этот раз никто не произнес ни слова. Мы просто молча смотрели, как Морияма направился к туалету.
Узнав о происшествии, мы ждали реакции сержанта, трясясь от ужаса. Она проявилась на следующий день и оказалась не такой уж страшной. На утренней поверке Богомол устроил нам досмотр. Ни один человек не пошевелился.
– Кажется… – произнес сержант.
В этот момент звено истребителей пронеслось прямо над нами и стало заходить на посадку.
– Смотреть мне в глаза! – прорычал Богомол, затем украдкой взглянул на первый самолет, приземлившийся на взлетно-посадочной полосе и сейчас тормозивший с громким визгом резиновых шасси. – Не умеет как следует садиться, верно? – Это сержант сказал больше себе, чем кому-то из нас, затем продолжил: – Как я уже сказал, кажется, некоторые из вас озаботились состоянием моего здоровья и решили разнообразить мой рацион. Может, вы считаете, что я слишком худой? Так или иначе, я хочу, чтобы те из вас, кто так думает, знали: я ценю вашу заботу. Полагаю, вполне естественно любить своих наставников. Когда я был курсантом, мы тоже любили своих наставников и так же, как и вы, заботились об их здоровье.
Ока издал тихий сдавленный звук.
– Тсс! – предупредил я его.
Богомол продолжал:
– Однако вы можете быть спокойны. Нас, наставников, хорошо кормят, и вам не нужно за нас волноваться. На самом деле вчера вечером, когда дежурный принес мне ужин, я вовсе не был голоден. Я отдал ему весь рис. Между прочим, он оказался очень неряшливым едоком.
На этот раз Ока и Ямамото не сдержались и фыркнули.
– Сегодня, – продолжал сержант, – просто чтобы показать, как я ценю вашу заботу, я приготовил тост. Сержант Китимура! Сержант Маки!
Два сержанта поспешили к нам, неся маленькие чашечки для сакэ.
– Спокойно! – сказал Богомол.
– Мы в изумлении следили за тем, как они начали наполнять чашечки из огромной синей бутылки. – Отлично, – произнес Богомол, когда сержанты наполнили чашечки. – Это сакэ из самой Окинавы!
Я был ошарашен. Могло ли такое быть? Богомол торжественно заявил:
– А сейчас я поднимаю тост за всех вас. За 4-ю эскадрилью.
– Ура! До дна! За 4-ю эскадрилью! – хором рявкнули мы.
Чтобы все понять, потребовалось несколько секунд. Губы каждого из нас вдруг стали синими. Отвратительная на вкус жидкость оказалась чернилами!
На некоторое время мы прекратили свои выходки. В Хиро приехал Тацуно и окунулся в ад базовой подготовки. Поселили его в той же казарме, в которой недавно жил я. Правда, он знал, что его ждет, и подготовился как мог. Встречались мы редко, потому что ни у кого из нас не было свободного времени. К тому же нам не позволяли заходить в чужие казармы. Однажды вечером я тихо разговаривал с Тацуно на улице, когда мимо с несколькими битами в руках прошел Боров. Я думал, что он меня не заметит, но сержант остановился у стены и оперся о биты.
– О, Кувахара вернулся! Смотри, как привязаны эти ребята к родному дому. Особенно когда их оттуда увозят! Они любят его. Не могут долго жить вдали от родины… Да, Кувахара?
Боров дружески хлопнул меня по плечу и вошел в казарму.
– Да, господин старший сержант, – улыбнулся я в ответ. Моя ненависть к Борову пропала, и я испытывал легкое волнение при мысли о том, что теперь мы с ним стали едва ли не равными.
– Похоже, Боров собирается немного укрепить наш боевой дух, – сказал Тацуно. – Я, пожалуй, пойду.
– Подожди, – остановил я друга. – Если он выведет всех из казармы, значит, сигнала к построению не будет. Еще нет восьми часов. Сержант не заметит, что тебя нет.
Тацуно испытывал вполне понятный страх, но я предложил ему спрятаться за зарослями кустарника в тридцати ярдах позади казармы.
– Если они дадут сигнал к построению, ты сможешь просто выйти и встать в строй.
После некоторых колебаний мой друг успокоился. Мы побежали за кусты и сели на землю. К нашему удивлению, ничего не произошло. Через некоторое время Боров вышел и направился к своей казарме.
– Вот идет самый странный человек из всех, кого я знал раньше, – сказал я.
Мы с Тацуно проболтали довольно долго, потом расстались.
Первые три месяца в летной школе прошли гораздо быстрее, чем во время базовой подготовки, я действительно учился летать. Наконец-то я оказался в настоящем самолете с мотором. У меня появились новые инструкторы. Точно так же, как во время полетов на планерах. Я тщательно изучал воздухоплавание, и время от времени Богомол или другие наставники предупреждали меня, чтобы я немного унял пыл. Приборную панель да и весь процесс полета я знал уже так хорошо, что в глубине души чувствовал готовность взлететь самостоятельно с первой же попытки.
Поднимаясь в воздух, я видел, как мчалась и менялась земля подо мной. В такие моменты я ощущал радость и силу, которая отгоняла прочьвсе мои боли и неприятности. Беды оставались на земле. Небеса были совершенно иной сферой. Ничто не могло причинить мне здесь вреда. Я принадлежал небу.
По сравнению с полетами жизнь на земле представляла собой яркий контраст. Постоянно и неустанно Богомол наказывал нас. Поскольку сломать курсантов теперь было нелегко, сержант ужесточал меры наказания, и наша злоба стремительно росла. Уже несколько ребят хотели убить его. Не знаю, как это удалось сделать, но кто-то раздобыл немного яда. Группа курсантов решила подлить отраву нашему надзирателю, и отговорить их удалось лишь после довольно горячих споров.
Однако мы начали сопротивляться более активно и уже не так утонченно, как раньше. Четверо или пятеро обычно придумывали способ мести и осуществляли его до тех пор, пока нас не наказывали. Только потом мы начинали разрабатывать новый план.
Богомол ходил с огромным хлыстом и щелкал им при каждом удобном случае. Владел он им великолепно и не очень сильным ударом мог причинить нестерпимую боль.
Однажды, получив хорошую порку, мы собрались в уборной, чтобы придумать новый план. Каждый вечер Богомол поздно возвращался из города, где пьянствовал и развлекался с проститутками. От него воняло спиртным и дешевыми женскими духами. Похоже, по ночам он поглощал огромное количество алкоголя, но утром в его лице и манере поведения не было никаких следов похмелья. Его способности в общении с женщинами, видимо, были еще более внушительными. По словам одного из пилотов, Богомол заслужил себе репутацию величайшего распутника, совершавшего невероятные сексуальные подвиги. Огонь похоти не затихал в нем никогда. Все это, казалось, противоречило нашему представлению об этом хладнокровном человеке со стальным взглядом, которым он представал перед нами днем.
Тем не менее мы решили извлечь выгоду из постоянных отлучек сержанта. Почти каждую ночь наш инструктор около полуночи плелся по коридору к пролету лестницы, который вел в его комнату в дальнем конце казармы.
Мы составили новый план и стали ждать, внимательно прислушиваясь к каждому шороху в нашей казарме. Долгое время стояла полная тишина. Минуты текли очень медленно. Наступила полночь, а Богомол все еще не возвращался.
– Может, он не уезжал сегодня с базы? – предположил я.
– Нет, уехал, – убедил меня Накамура. – Я сам видел, как он смотался сразу после ужина.
– Да, – яростно прошипел Ока, – Богомол ни за что не упустит своей… Ну, вы сами знаете чего!
На нас постепенно начал наваливаться сон. Он окутал нас, как туман, когда дверь казармы вдруг распахнулась. В тускло освещенном коридоре прозвучали гулкие шаги, а через несколько секунд послышался страшный грохот. Испуганные, но очень-очень довольные, мы расползлись по своим койкам. Туго натянутая поперек лестницы проволока сделала свое дело.
На следующее утро Богомол появился с перебинтованным носом. Как обычно без единой тени улыбки на лице, он произнес:
– Я рад отметить, что некоторые из вас оказались превосходными шутниками. Хорошее чувство юмора часто помогает расслабиться. Все ребята из 4-й эскадрильи уже знали, что произошло.
– Сегодня, – продолжил сержант, – я тоже приготовил одну небольшую шутку. Просто для того, чтобы показать вам, что я внимательный человек и оценил ваши старания. Сегодня, пока стоит превосходная, теплая погода, во время физической подготовки вы наденете свою прекрасную летную форму. Смешно, правда?