Вечером мы ещё ужинаем в отеле с Хейзл Джонсон из Юнайтед Пресс. Позже Лео приносит мою биографию - её сочинила компания "Дисней". Тут уж я должна кое-что изменить. Например, тут так: "Роми получает каждый день 3000 писем от своих фанатов". Смешно! Их же бывает самое большее 600. Или вот ещё одна глупость: якобы мне сделали чуть ли не 10 000 предложений выйти замуж. Ну, парочку я получила, но письменно - ни одного.
Пятница, 31 января
Опять рано вставать! Хотя я бы всё равно не могла долго спать, потому что сегодня снимаются мои кинопробы на студии "Дисней". Я немножко нервничаю, когда мы едем на студию к 7.30 утра. Но в павильоне всё беспокойство просто испаряется. Ведь все киностудии на свете одинаковые, и их воздух для меня уже родной. Но как будет с моим английским? Для болтовни его хватает, но не знаю, может, для актрисы его нужно куда больше?
В 12.30 наконец всё начинается. До этого я гримируюсь, причёсываюсь, для меня устанавливают свет. Текст моего эпизода я уже знаю, и знаю своего партнёра, ужасно симпатичного Джерома Куртленда. Режиссёр Чарльз Бартон. Через час он говорит - стоп. Как всё вышло, как мой английский? Весь день только об этом и думаю.
В 19 часов нас забирает в отеле диснеевская звезда Фесс Паркер и везёт в "Мулен Руж". Ресторан вмещает, думаю, полторы тысячи человек, но сидит тут не меньше чем две тысячи. Понабилось как селёдок К тому же первая часть шоу скорее шумная, чем хорошая. Но потом поёт Мартин Дэвис, красивый негр с отличной фигурой. В 23 часа мы возвращаемся в отель. Уснуть я не могу, всё время думаю о своих кинопробах.
Суббота, 1 февраля
Солнце сияет. Так тепло! После завтрака мы едем в восьмидверном лимузине - ничего подобного я ещё никогда не видела - в Диснейленд. За нами - множество фотографов, как хвост кометы. Вот забавно! Мы катаемся по маленькой железной дороге и любуемся всеми этими аттракционами, перепробовали все. Только в 17 часов возвращаемся в отель, смертельно усталые, но, как говорится, в ударе. Привёз нас опять этот восьмидверный корабль. Мама ложится в постель, и я тоже в её комнате ложусь на диван, и мы всё рассказываем, и смеёмся, и никак не успокоимся, но уже пора. За ужином мы встречаем знакомых из Германии в "Бич Комбер", это очень стильный голливудский ресторан. И опять кругом - кинозвёзды. Мы едим гавайскую еду, вкус довольно-таки своеобразный, но мне нравится. И поскорее - спать.
Воскресенье, 2 февраля
Я основательно выспалась и теперь жду с нетерпением, что принесёт этот день. Может, узнаем результаты кинопроб? После обеда уезжаем в "Мэринленд", чудесный океанариум прямо на море, в крайней точке Лос-Анджелеса. Жаль, с небес снова начинает лить, и мы не можем посмотреть выступление дрессированных дельфинов и китов. После обеда на коктейле у Пауля Конера встречаем Хельмута Койтнера, Лило Пульвер и Курда Юргенса. Здесь правда очень мило и уютно, но в 20 часов нужно срываться: мы обещали ещё зайти к Эриху Поммеру. Дождь всё ещё льёт "cats and dogs" как тут говорят. В 21 час мы уже в отеле, едим с мамой йогурты и калифорнийские апельсины, пьём свежевыжатый фруктовый сок. Лео, истинный кавалер, заказывает ещё одну "Вдову".
Понедельник, 3 февраля
Сегодня последний день. Мне грустно, что всё уже кончилось. В 9.30 нас увозят посетить "Метро-Голдвин-Мейер", там мы уже были. Шеф-продюсер мистер Бенджамин Тау принимает нас для часовой беседы - большая честь. Лео рассказывает, что он подпускает к себе известных звёзд разве что на несколько минут или вообще отказывает. Когда мы уходим, он шепчется с мамой. Потом мама мне говорит:
- Знаешь, что сказал про тебя мистер Тау? Что ты выглядишь на 16 лет, а головка у тебя работает, как у 35-летней.
Между тем приходит результат кинопроб. Бартон говорит, что всё получилось великолепно. О моём английском он сказал: "Роми за пару месяцев может вообще избавиться от акцента". Представить себе невозможно! Я просто сияю. Потом мы оформляем свои документы на выезд из США. И потом ещё съедаем по порядочному куску рыбы в "Беверли-Хиллз". Мы с мамой идём к парикмахеру. После чего - наш последний ужин. Это настоящая прощальная трапеза, и у меня всё время стоит ком в горле. Клер упаковывает нашу тысячу вещей, оркестр играет прощальную мелодию, и мы медленно - опять на восьмидверном чудище - едем в аэропорт.
Наш самолёт стартует в полпервого ночи. Я смотрю в окно, и мне грустно. До свиданья, Лос-Анджелес, до свиданья, Америка. Через четыре с половиной часа - посадка в Виннипеге. Мы с мамой остаёмся лежать в постелях. И только ещё через десять часов, при посадке в Гренландии, мы выходим. Ледяной ветер пронизывает насквозь. Мы укутываемся в шарфы и прямо по снегу топаем в аэропортовский ресторан. Здесь совсем светло, в этой ледяной пустыне. Луна сияет - картина неправдоподобная. Вылетаем дальше, и мне приносят самую вкусную еду. Баранью ножку, грибы и всякие такие штуки. Потом мы опять ложимся на наши койки. Через семь часов мы в Копенгагене. И ещё через девять - в Мюнхене. Закрываю свой дневник. Только нужно ещё раз записать, о чём я думала всю поездку: я бесконечно счастлива и благодарна, что я всё это могла пережить. Но... Если я скажу это вслух, то мне никто не поверит, и в газетах напишут, что я тщеславная и высокомерная. Но я правда так думаю. Я рада увидеть Дэдди - надеюсь, он сядет в самолет во Франкфурте, - и рада вернуться домой и спокойно обо всём подумать. Всё было чудесно - но я не могу дождаться, когда снова буду дома.
1958-1965
После всей этой лжи
"Кристина" - "Полунежная" - "Ангел на земле" - "Прекрасная лгунья" - "Катя, некоронованная царица" - "Послание Лисистраты" - "Нельзя её развратницей назвать" - "Боккаччо-70" - "Поединок на острове" - "Чайка" - "Процесс" - "Победители" - "Кардинал" - "Одолжи мне своего мужа" - "Что нового, киска?" - "Ад" - "В половине одиннадцатого летним вечером"
Роми рада возможности вновь сниматься в Вене и в Париже - в фильме "Кристина" по пьесе Артура Шницлера "Флирт". Её партнёр - молодой, двадцатитрёхлетний Ален Делон. Вспыхивает страстная любовь, и Роми покидает родительский дом - она решает жить в Париже. 22 марта 1959 года в Лугано, под давлением родителей, она обручается с Делоном. В том же году она выполняет свои обязательства по договорам к фильмам "Ангел на земле", "Прекрасная лгунья" и "Катя". Она страдает оттого, что новых предложений нет, что от немецкого и австрийского кино она дистанцировалась. Во Франции она ещё никому не известна. Телевизионная постановка 1960 года "Послание Лисистраты" (режиссёр Фриц Кортнер) для неё - луч света. Лёд сломан только в 1961-м, когда она вместе с Аленом Делоном играет в Театр де Пари спектакль "Нельзя её развратницей назвать" (режиссёр Лукино Висконти). В том же году она снимается в фильме Висконти "Боккаччо-70" и в картине "Поединок на острове". В начале 1962 года Роми ставит перед собой ещё одну театральную задачу, роль Нины в чеховской "Чайке", и совершает трёхмесячное турне по французской провинции. В марте 1962-го начинаются съёмки фильма Орсона Уэллса "Процесс" по Кафке. Работа с Кортнером, Висконти и Уэллсом становится решающим этапом в её развитии и формирует её личность. Голливудский договор с "Коламбия" связывает её со всемирно известными режиссёрами: в 1963-м она снимается в картинах "Кардинал" и "Одолжи мне своего мужа", в 1964-м - "Что нового, киска?" и "Ад" (фильм не закончен), в 1965-м - "В половине одиннадцатого летним вечером". Несмотря на то, что Роми живёт в роскошной вилле в Беверли-Хиллз, в Голливуде, она несчастлива. Долгая разлука осложняет отношения с Делоном, разрыв с ним в декабре 1963-го, после шести лет совместной жизни, становится сенсацией для жёлтой прессы и тяжёлым ударом для Роми. Она чувствует себя как в личном, так и в профессиональном плане глубоко разочарованной и утратившей надежду.
В отрывке из своих воспоминаний "После всей этой лжи" Роми беспощадно расправляется с этими годами. Она не утаивает ни жёсткой напряженности своей профессии, ни своей страсти и чувств, рассказывает о стремлении работать в мировом кино, о своих отчаянных усилиях стать серьёзной актрисой.
Всё началось гораздо раньше. Наверно, мне нужно было ещё тогда сказать всему этому: ну уж нет!
Но тогда мне всё было нипочем. Всё, что обо мне болтали и сплетничали.
Я хотела просто жить, любить, становиться актрисой и вообще другим человеком. Прежде всего - свободным.
Каждая девчонка в один прекрасный день решает стать самостоятельной. Оторваться от родителей и начать свою собственную жизнь. Кто раньше, кто позже.
Я попыталась "выпрыгнуть", как только мне стукнуло 18. Но ничего у меня не вышло.
Я же не была юной секретаршей, которая может запросто найти себе работу и затеряться где-нибудь в другом городе. У меня были обязательства, договоры, куча советчиков, которые "знали лучше меня, что мне надо".
К тому же я была честолюбива. Не только хотела чисто человеческой независимости, но и просто сгорала от желания открыть что-нибудь этакое в актёрском искусстве.
Но ведь для публики я была "Зисси", для продюсеров - воплощением слащавого "королевского высочества". Режиссёры, критики, коллеги в Германии, Франции и вообще везде и всюду воспринимали меня только как Зисси. Только так! Другие роли мне почти и не предлагались.
И только я одна знала: я - не Зисси. Да, я её играла, но в жизни вовсе не была похожа на эту "девушку-грёзу".
Я и десяти лет от роду уже не была Зисси, а уж в восемнадцать - тем более. Ещё в интернате я твердо решила стать настоящей актрисой и в четырнадцать лет, наверно, прожгла бы маму своей страстью насквозь, если бы она не дала мне шанс сыграть в кино.
Но Зисси? Нет, Зисси я не была никогда.
Не хотела бы, честно, чтобы это выглядело чёрной неблагодарностью.
И пожалуйста, не надо истолковывать мои слова неверно.
Я благодарна - на самом деле. За успех. За чудесные дни рядом с режиссёром Эрнстом Маришкой и его женой - она стала мне второй матерью. И конечно, тут были и деньги, они принесли мне независимость. Я играла Зисси - без вопросов. И всё же: я не желала сливаться с этой ролью. Потому что чувствовала себя проштампованной. А ведь нет ничего опаснее для актрисы, чем нести на лбу вечное клеймо. Моё клеймо называлось - Зисси.
Никто не хотел верить, что я могу ещё и что-то другое. Я должна была играть принцессу в том фильме, и в другом, и в третьем... Зисси - раз, Зисси - два, Зисси - три. Я сопротивлялась уже и второй Зисси, однако играла и третью.
Собственно, почему?
Просто я каждый раз не знала, как мне выпутаться из этой паутины. Барахталась в ней беспомощно и отчаянно.
И тут появился Ален Делон.
Я помню каждую подробность. Тогда я снималась в Мюнхене с Хансом Альберсом в "Последнем человеке", но уже подписала контракт с одной французской продюсерской компанией на фильм "Флирт" ("Кристина").
В соседней студии Макс Офюлс снимал "Лолу Монтес". У Офюлса двадцать лет тому назад снималась моя мать - в первом "Флирте", а сейчас планировался римейк.
Я спросила его:
- Макс, вы сняли бы этот фильм ещё раз?
- Да ни за что! - ответил он. - Потому что сегодня я не сделал бы лучше.
Вот ужас: значит, я должна ещё раз играть бутафорскую барышню - и при этом ни единого шанса переплюнуть свою собственную мать! Она ведь и правда была чудесной Кристиной. Знатоки и критики меня просто осмеют: мама создала эталон.
Но делать нечего! Нужно было лететь в Париж.
Продюсеры устроили для прессы мою встречу с партнёром по фильму. Прямо в аэропорту.
Я ненавидела всю эту показуху. Как всегда - открывается дверь самолета, подкатывает трап, мама стоит рядом и шепчет мне прямо в ухо: "Теперь - улыбайся, улыбайся..."
И на этот раз всё было точно так же.
Улыбка. Фотовспышки. Неподвижный взгляд.
Внизу, у трапа, стоял слишком красивый, слишком тщательно причесанный, слишком юный парень, разодетый "под джентльмена" - воротничок, галстук, преувеличенно элегантный костюм. Ален Делон.
Букет красных роз в его руках тоже выглядел уж слишком красным.
Я подумала: ну и пошлятина, а мальчик этот - просто тоска!
А его от меня просто потянуло блевать - вот так грубо он потом выразился на этот счёт. Тщеславная, сладкая венская дурочка, без малейшего шарма. И это - немецкая звезда? И вот с этой, не скажу кем, он должен битых шесть недель сниматься?
Он не говорил по-английски, я не говорила по-французски. Пришлось нам общаться на какой-то чудовищной смеси языков.
Вечером нам нужно было встретиться в "Лидо" и танцевать для фотографов. Он учил фразу "Я тебя люблю" по-немецки, произносил её с ужасающим акцентом и находил очень забавным повторять мне её без конца.
На самом деле мы оба совсем не были забавными. Мы были безнадёжно банальными и совсем не понравились друг другу.
Назавтра я вылетела на Ибицу, в своё имение - читать там сценарий.
Ален писал мне туда формальные, до вони скучные письма, я отвечала ему той же монетой. И только потом, в Париже, я рассмотрела настоящего Алена. Просто сумасшедший! Дикий парень в джинсовке, патлатый, неотёсанный. Вечно опаздывал на студию, носился по Парижу на машине, мчался на красный свет, бормотал что-то скороговоркой - о нём рассказывали всякую жуть.
Я держалась: мне он по-прежнему не нравился.
Наш партнёр Жан-Клод Бриали - и тогда, и потом мой добрый друг - с нами просто замучился. Мы с Аленом воевали без перерыва, цапались так, что только клочья летели, - а бедный Жан-Клод пытался нас мирить. Тщетно.
Как раз в этот момент устроили актёрский бал в Брюсселе. У моего отчима там был ресторан (в который, кстати, я не вкладывала денег, хотя об этом и болтали понапрасну). На балу я должна была встретиться со своими родителями.
Из Парижа в Брюссель мы с Аленом поехали поездом. Почему-то в купе мы не ссорились. Наоборот, флиртовали. Стоило мне в Брюсселе выйти из вагона, как моя мама проницательно взглянула на меня и в один миг определила:
- Ого! Да ты попалась...
Вообще-то это случилось со мной не в первый раз. Наоборот, дело обычное: ну, я влюблялась в своих партнёров по съемкам. И тут тоже влюбилась, чёрт побери. Но догадка матери меня разозлила: нечего соваться в мою жизнь. Я огрызнулась:
- Опять ты лезешь куда не надо.
И в тот же самый вечер я взбунтовалась против моей семьи. "Общественность" потом так раздула это дело, что примириться было уже почти невозможно. Мне жаль, правда. Посторонние люди не понимали ничего, но так "стремились помочь", что только ужасно вредили.
Сегодня я знаю точно: именно тогда я попыталась оторвать себя от своей семьи - и моя семья тоже это знает. Сегодня я принимаю свою семью, как и моя семья принимает меня. Такой, какая я есть.
А тогда...
Первый "удар грома" прогрохотал ещё когда я снималась в фильме "Монпти" и флиртовала со своим партнёром Хорстом Буххольцем. Мой отчим тогда заявил тоном театрального трагика: "Выбирай! Или он - или я".
Вот уж чего я тогда совсем не могла, так это выбирать. Я была совсем глупенькой, совсем юной, намертво привязанной к семье. Вообще не могла себе представить, как это - жить без своих родителей. Чувствовала себя как пёс, которому скомандовали: "К ноге!"
И вот теперь, в Брюсселе, гром грянул во второй раз. Только куда сильнее.
Делон сидел на том приёме за французским столом, а я с родителями - за немецким.
Ален пригласил меня танцевать, ну, мы танцевали, а потом он попросил меня пересесть за его стол. Но я пока ещё не решалась выйти из роли послушной дочки. Сказала, чтобы он отвёл меня назад, к родителям.
Усевшись, я выпила громадный бокал шампанского, чуть поразмыслила, и тут до меня вдруг дошло, что пора кончать с опекой мамы и Дэдди. Что-то там внутри меня взъерепенилось.
Встала и громко объявила:
- Я иду за стол к Алену. Хочу сидеть там.
Даже если бы я шарахнула по столу из огнетушителя, то и тогда не вышло бы больше "пены". Все завопили:
- Это неслыханно! Ты же не можешь отправиться за стол к мужчине! Что скажут люди!
Ну ладно, я ещё раз дала себя уговорить. Но грозовые тучи уже просто закрывали небо, пусть до явного разрыва дело тогда ещё не дошло.
Мы снимали "Флирт" на натуре в Вене. Мама и я жили в отеле "Захер". Ален тоже там жил. Отработали последний день съёмок, и я повезла Алена в аэропорт. У меня был специальный пропуск на лётное поле, и я могла проводить его прямо до самолёта.
И вот я стою у трапа. Он целует меня на прощанье, поворачивается и поднимается по лестнице.
Я смотрю, как он уходит. Как закрывается за ним дверь. Ещё успеваю в последний момент увидеть сквозь иллюминатор его лицо. И машина выруливает на старт. Как она взлетает, я уже не вижу: слёзы застилают глаза.
В отеле я бросаюсь к маме и просто вою. Но оказалось, Ален оставил маме для меня письмо. Держу его в руках, но читать не могу. Буквы расплываются перед глазами.
А назавтра мне надо лететь в Кёльн - домой, к благонравной бюргерской жизни: отдыхать перед новым фильмом, гулять, раздавать автографы, читать сценарии...
Вот уж этого я не могу.
И я не лечу в Кёльн.
Вместо этого я покупаю билет в Париж. Приземляюсь в Париже и звоню Алену прямо из Орли.
И только положив трубку на рычаг, я соображаю, ЧТО на самом деле произошло. Я - свободна.
Я вырвалась.
И я была счастлива, потому что поверила, что и он меня любит. Пока я в венском отеле рыдала в мамину жилетку, Ален изливался своему другу Жоржу Бому. Изнывая точно так же, как и я.
Разлуки не выносили мы оба. Мы принадлежали друг другу - и теперь мы были вместе, такие молодые, оба - без тормозов.
Поначалу мы жили в квартире Бома. По этой причине фабрика слухов работала сверхурочно.
Ах, вдруг между Аленом и Жоржем - кое-что ещё, кроме просто дружбы? Ах, бедная Роми, как она страдает! Невинная венская барышня, как она выглядит в этой щекотливой ситуации?
Гнусная ложь.
С самого начала это была именно дружба, и мы, все трое, сохранили её на долгие годы. Кстати, и после того как Ален женился. Кроме дружбы - ничего.
Так вот, это была одна сторона медали: любовь, страсть, упоительное чувство свободы.
Другую сторону той же медали я тоже познала, но чуть позже. Когда дошли первые слухи.
Признаюсь: я переоценила свои силы. Конечно, внешне я была свободна. Сожгла за собой мосты, уехала в Париж против воли мамы и отчима и вообще открыто жила с мужчиной, но не была за ним замужем. Всё это - на виду. Но внутри?
Легко говорить - я наплевала на свою семью. Наконец-то я живу своей собственной жизнью.
Но на самом деле во мне как бы спорили два разных человека. Совсем не мирно спорили. Как воевали бы два разных мира. Один - тот, откуда я пришла. Добропорядочный, приличный, бюргерский в самом точном смысле слова. Мир, где предусмотрено буквально всё. Соглашения, договоры, даты - и постоянное занудство по поводу моего благополучия.