Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев 14 стр.


Требует улучшения и организация торговли. Если вам надо купить сразу ряд вещей, то, как правило, нужно обойти несколько магазинов: обувной, хозяйственных товаров, галантерейный и т. д. Представляется целесообразным наряду с развитием специализированной торговли пойти по пути большего распространения универсальных магазинов, создания крупных торговых центров, летних ярмарок, где сразу можно купить все, что вам необходимо. Это будет удобно не только покупателям. В торговом центре, большом универмаге легче наладить складское хозяйство, механизировать труд продавцов, внедрить передовые методы торговли.

Казалось бы, все это небольшие вопросы. Но в таком большом городе, как Москва, мелких вопросов нет. Любая мелочь, если ее упустить, вовремя о ней не позаботиться, немедленно вырастает в крупную проблему. Досадно, если в небольшом населенном пункте вышел из строя на день-два единственный автобус. Очень неудобно. Но, в конце концов, там можно добраться и пешком, так как расстояния невелики.

А представьте себе, что случилось бы, если бы на полдня закрылись двери метро. Вся жизнь города была бы дезорганизована. В 1935 году пошел первый поезд под Москвой. Тогда проблема транспорта не стояла так остро. Но строительство метрополитена в бурно растущей столице было очень предусмотрительной мерой. Ныне московское метро – лучшее в мире – имеет протяженность 90 километров. Оно перевозит в день более 3 миллионов пассажиров. Намечено проложить новые линии. Они пойдут на небольшой глубине, будут сооружены без вскрытия поверхности. Это значительно удешевит стоимость работ.

Но метро не в силах полностью заменить автобус, троллейбус, трамвай. В работе городского наземного транспорта тоже немало проблем, которые настало время решить. Прежде всего, у нас большие претензии к промышленности, выпускающей автобусы. По сути дела, современного, комфортабельного автобуса у нас нет. Порой незаслуженно принижают роль трамвая. Это надежный, верный вид транспорта, особенно для организации перевозки пассажиров в районе новой застройки города. На окраинах надо прокладывать новые трамвайные линии, следует выпускать удобные, бесшумные вагоны.

Очень важно организовать движение городского транспорта, чтобы пассажир продвигался с максимальной быстротой и удобствами. В Москве за последнее время появились чудесные магистрали – Ленинский и Комсомольский проспекты, сооружается Новый Арбат. На год раньше срока вступило в строй Большое автомобильное кольцо вокруг Москвы. Во многих "узких" местах сооружены подземные проезды. Все это значительно облегчило движение транспорта.

И все же движение транспорта в старой части города с каждым годом становится сложнее – день ото дня растет парк машин. Естественно, реконструкция улиц будет проводиться и в дальнейшем. В ближайшее время закончится реконструкция Садового кольца на участке от Таганской площади до улицы Чкалова. Намечается сооружение транспортных пересечений в разных уровнях на Арбатской площади и площади Восстания, будут строиться подземные переходы для пешеходов.

Но многое можно сделать и без затрат. Совсем недавно в центре города было упорядочено движение транспорта. Некоторые улицы стали для машин односторонними. Это сразу повысило их пропускную способность. Необходимо и дальше совершенствовать организацию движения.

Многие западные столицы могут позавидовать благоустройству нашей Москвы, ее коммунальным службам, санитарному состоянию города. Мы к этому пригляделись, привыкли, а многое просто не знаем. Ведь часть коммунальной службы спрятана под землей. Тысячи рабочих и специалистов день и ночь стоят на вахте, заботясь об удобстве москвичей. Создаются и все шире используются в городском хозяйстве умные, высокопроизводительные машины.

Новоселы Юго-Запада, Черемушек, Фили-Мазилова, Кузьминок, открывая кран с горячей водой, вряд ли задумываются над тем, откуда она берется, – ведь ни в одном новом дворе не дымит котельная. А совсем недавно тысячи котельных выбрасывали в воздух Москвы тонны несгоревших частиц угля и продуктов сгорания. Теперь 11 крупных ТЭЦ, десятки квартальных котельных обогревают квартиры москвичей, ежедневно дают более 100 литров горячей воды на каждого жителя столицы, под землей пролегли сотни километров стальных труб теплотрасс. Мощная теплотрасса идет сейчас к центру – ее ведут по Садовому кольцу. Строится две новых ТЭЦ. Скоро наша столица навсегда избавится от всех мелких, пыльных котельных.

Но отравляли воздушный бассейн не только котельные. За последние годы из Москвы "выселены" многие вредные производства. Однако вопрос до конца не решен. Все еще загрязняют воздух и реку десятки заводов. Нам следует принять более энергичные меры для реконструкции этих предприятий либо перевести их в другие места.

Отрадно отметить, что не только коммунальные органы, но все население взялось за благоустройство столицы. Красавица Москва – наш общий дом, и каждый из нас должен заботиться о ней как о своем жилище.

Хотя площадь города, которую приходится убирать, выросла с 1960 года на 65 процентов, общие затраты на благоустройство снизились, а уборка квадратного метра обходится теперь на 40 процентов дешевле. Это объясняется не только все более широким применением уборочных механизмов, но и тем, что чистоту в городе помогают наводить сами москвичи. Весной каждое воскресенье с лопатами в руках выходят десятки тысяч рабочих и служащих, домохозяек и школьников. Они добросовестно трудятся, чтобы украсить свой завод, свой дом, свой квартал, свой город. Все лето многие тысячи москвичей любовно ухаживают за деревьями, кустарниками и цветами.

…Растут, хорошеют города нашей страны, большие и маленькие. Мы, советские люди, гордимся тем, что сделано. Но предстоит нам сделать еще больше!"

В июне 1963 года меня наградили орденом Ленина "за достигнутые успехи в жилищном, культурно-бытовом строительстве, производстве строительных материалов и изделий и внедрение новых прогрессивных методов строительства в городе Москве".

Меня могут упрекнуть в идеализации положения в Москве, в умолчании о длинных очередях, о плохой колбасе, о водке по талонам, о пустых прилавках. Но это уже воспоминания о восьмидесятых годах, когда был забыт опыт шестидесятых и столица оказалась у разбитого корыта.

Когда вновь и вновь вспоминаешь о тех годах, шестидесятых, их свершениях и планах, сравниваешь с тем, что сделано и делается сейчас, видишь, что многое мы предвосхитили. Москва сейчас действительно стала краше, чище. Но перекосы коробят, потому что:

– молодежные кафе шестидесятых – это не теперешние бары с наркотиками, разборками и стриптизом;

– увеселительные учреждения шестидесятых – это не игральные автоматы и казино, с одной стороны, тешащие новых русских, которые просаживают там не нажитые трудом миллионы, и с другой – доводящие до полной деградации бедных и слабых людей (вспомним, что одним из первых декретов советской власти была отмена всех азартных игр и лотерей!);

– бесплатное жилье очередникам и доступные, надежные кооперативы шестидесятых – это не теперешние строящиеся небоскребы с фантастическими ценами за квадратный метр и жуликом-инвестором.

Сравнение можно продолжать…

Продолжите его, читатель! Только при этом сравнивайте по-честному, а не с позиций современных СМИ, бессовестно марающих советское время!..

Время разочарований

Время показало, что от груза культа личности не так-то просто было избавиться. Этот груз давил на каждого из нас.

На XX съезде партии Хрущев подверг суровой и справедливой критике культ личности Сталина, однако глубокого политического анализа причин этого явления и его последствий ни тогда, ни позже сделано не было. Не была разработана и программа проведения коренных политических реформ. Да и общество наше тогда не созрело для их проведения. Партийный актив на местах не был готов к этим реформам, к демократизации в жизни партии.

Брежнев рассказывал мне, как однажды к нему пришел секретарь Владимирского обкома партии М. А. Пономарев и начал возмущаться: "Куда же мы идем?! Уже мне невозможно на партийное собрание приходить – все меня клюют во Владимирской области! Что это за демократизация в партии, когда нет никакого авторитета у первого секретаря?!" А Пономарев, кстати, не самый плохой, наоборот, хороший, дельный работник. Но он еще не понимал, что происходит в партии.

Большой ошибкой Хрущева было то, что после прихода к руководству партией и страной он сохранил старые сталинские кадры, не заменил их сразу же более молодыми работниками, свободными от груза сталинщины, воспринимавшими мир по-новому. Все это привело к тому, что после XXII съезда досадное чувство разочарования заметно обострилось.

Хрущев, выиграв борьбу за власть, резко изменил свое поведение. Процесс демократизации в стране остановился в самом начале своего пути, экономические реформы забуксовали.

Главная причина неудач реформ в тот период заключалась в том, что они проводились волюнтаристски. Усилился диктат со стороны аппарата ЦК. Все чаще стали слышать от Хрущева: "Товарища Сталина мы в обиду не дадим!" Началось безудержное прославление Хрущева. Именно он открыл дорогу "к звездам": у него было четыре, а у Брежнева стало уже пять Звезд Героя. Роль Президиума ЦК КПСС и его лидера в управлении государством осталась прежней, как и в сталинские времена. В ЦК и партии в целом царила обстановка, в которой нельзя было открыто говорить о недостатках и просчетах Хрущева – боялись, так как знали, что он крут на руку. О его ошибках говорили только с самыми надежными товарищами. Наказание за критику привело к чехарде с кадрами, к постоянным перемещениям руководителей.

Стоило председателю Московского городского совнархоза, члену ЦК Константину Дмитриевичу Петухову высказать неосторожную критику в адрес Хрущева, о которой последнему стало известно, как он тут же и без всяких объяснений оказался директором завода в Харькове, и ничто и никто помочь ему не мог, а Москва лишилась хорошего работника. Только через пять лет он вернулся в Москву директором завода "Динамо".

Несколько ранее был освобожден от своей должности председатель Моссовета Н. И. Бобровников, чем-то не угодивший Хрущеву, хотя москвичи относились к Николаю Ивановичу с большим уважением за его скромность, честность, работоспособность и знание городских проблем. Московскому партийному руководству пришлось выдерживать сильное давление "сверху", чтобы не допустить расправы с теми, кого Хрущев критиковал.

Волюнтаризм руководства все отчетливее брал верх над трезвым расчетом, реализмом, коллективной волей. Такие плохо продуманные, негодные меры, как искусственное разделение партии на промышленную и сельскую, шли вразрез с лозунгом о союзе рабочих и крестьян.

Ликвидация машинно-тракторных станций и продажа сельхозтехники колхозам сильно подорвали экономику села. Урезка приусадебных участков больно ударила по сельским жителям. Все это привело к резкому снижению производства мяса, молока и картофеля. В 1963 году стране пришлось сделать первые крупные закупки зерна за границей.

В поисках решения продовольственной проблемы Хрущев обратился к науке. Он решил реорганизовать науку, приблизив ее к производству. Отсюда появился план перевода на село Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева.

Я думаю, это было крайне неверным решением. Когда молодой человек приезжает учиться в Тимирязевку из деревни в Москву, то его воспитывает, учит не только вуз, но и сама столица – крупнейший культурный центр страны. Перевести академию куда-нибудь за 400–500 верст от столицы значило лишить студентов всего этого. Да и профессура не поехала бы в село. Уж если говорить честно, то тогда практически все, кто имел отношение к решению этого вопроса, его просто саботировали. И городская парторганизация сделала, в свою очередь, все, чтобы Тимирязевка осталась в Москве.

В научных кругах мгновенно распространилась реплика Хрущева на июльском пленуме ЦК 1964 года, когда он, обиженный "непослушанием" академиков, забаллотировавших выдвинутую ЦК в академики кандидатуру сторонника Лысенко – украинского селекционера В. Н. Ремесло, заявил в сердцах, что такая, мол, Академия наук нужна была буржуазии. А нам такая академия не нужна!

А дело было так. На пленуме ЦК 11 июля 1964 года, который по традиции собирался накануне открытия очередной сессии Верховного Совета СССР, в своем выступлении Хрущев высказал претензии ученым, которые слабо ведут работы по семеноводству, в результате чего при нашем разнообразии климатических условий "мы ввозим лук из Египта!".

Распалившись, Хрущев стал жестко критиковать Академию наук, которая вмешивается в политику, вместо того чтобы заниматься своими прямыми делами. И вот тогда-то он и произнес эту злополучную фразу, что "такая Академия наук нам не нужна". Сказать так об Академии наук с вековыми традициями, с высокими понятиями о чести ученого, об академии, вырастившей цвет русской науки, – это уж слишком! Сидевший рядом со мной на этом пленуме президент АН СССР Мстислав Всеволодович Келдыш (мы всегда садились рядом) возмутился:

– Все! Пишу завтра заявление об отставке! Я работать не буду!

– Вы что? Какое заявление об отставке?! Вы сейчас как раз Академии наук и нужны, иначе Хрущев действительно ее разгонит. А при вас этого не сделает. Потом имейте в виду, что вы не один будете бороться за Академию наук – мы вас поддержим!

Я с Келдышем потом два дня сидел на сессии Верховного Совета СССР – все уговаривал его не подавать в отставку. И убедил его. Трудно было бы придумать что-либо худшее, что могло бы так восстановить научную общественность против Хрущева…

Полагаясь на свой авторитет, Хрущев стал поучать всех направо и налево по всем вопросам. Однажды я встретился с академиком В. А. Каргиным у своего товарища за ужином. В этот день он с коллегами был у Хрущева, который вызвал их для обсуждения проблем развития химии в нашей стране. На эту беседу Хрущев пригласил самых крупных химиков страны. Все они, конечно, готовились к этой встрече, обсуждали вопросы в своих коллективах, чтобы поставить их перед Хрущевым, перед правительством, перед ЦК.

Валентин Алексеевич с возмущением рассказывал: "Он пригласил нас сесть и сразу начал: "Вот что, дорогие товарищи ученые. Я недоволен тем, как у нас развивается химия. И вы несете за это прямую ответственность". И дальше стал нас поучать, как нужно развивать химическую науку. Мы сидели и ничего не могли понять: для чего он нас пригласил? Эти его "указания" о развитии химии настолько были примитивными, что нам было просто жалко Хрущева и неудобно за него. Он нам слова не дал сказать! А в заключение заявил: "А теперь, ребята, идите, начинайте работать!" Мы пожали плечами и разошлись".

Вот так начал Хрущев вести себя с учеными после XXII съезда партии. Работать с ним стало просто тяжело. В итоге вокруг него образовалась пустота.

Звонит он мне однажды:

– Что вы в Кунцеве делаете с дорогой?

– По Генеральному плану спрямляем дорогу.

– Какой бортовой камень кладете?

– Дорога эта капитальная – кладем гранит.

– Я категорически запрещаю класть гранит – только бетонный камень.

На следующий день получаем распоряжение Совета министров СССР: категорически запретить повсюду класть гранитный бортовой камень. Правда, потом мне удалось пояснить ему, почему мы кладем бортовой камень из гранита:

– Никита Сергеевич, гранитный борт стоит дороже бетонного в три раза, но через два года эта выгода уже утрачивается, и дальше идут убытки. Каким образом? Когда мы кладем бетонный бортовой камень на активную дорогу, то его очень быстро выбивают, и он трескается. Его нужно или каждый год, или через год перекладывать. Но работы по замене бортового камня за такой же срок съедают всю разницу в себестоимости. У нас стоит гранитный бортовой камень на улице Горького еще дореволюционный, и мы горя не знаем.

Он все это молча выслушал, но решения так и не изменил.

Одна из последних бесед с Хрущевым у меня была незадолго до его отъезда в Пицунду. Дело было во время заседания Верховного Совета Российской Федерации – я тогда был членом Бюро ЦК РСФСР. Накануне Хрущев сказал мне, что у него есть ко мне ряд вопросов, просил проследить за ним на заседании и, когда он будет выходить, следовать за ним. Я так и сделал. Он посидел немного на открытии, и мы вышли с ним в садик.

– Почему вы строите пятиэтажки? – недовольно спросил он и тут же начал выговаривать мне за расточительство. Я ответил, что это не моя политика и я могу доказать это стенограммой моего выступления, в котором я не очень одобрительно об этом говорил.

Он помолчал, потом спрашивает:

– Вы что, намекаете, что это моя политика?

Теперь настала моя очередь помолчать. Тогда он начал рассказывать о том, как он был с Булганиным в Англии и видел, что англичане, предвидя опасность ядерной войны, строили дома не выше трех этажей.

– После этого и мы решили строить пятиэтажки, – добавил он. – Да и денег у нас в то время не было.

Я ответил, что все это понимаю, и рассказал, что мы сейчас переоборудовали всю строительную промышленность и уже в этом, 1964 году строим 85 процентов жилья повышенной этажности – девять – двенадцать этажей, причем улучшенного качества.

– А почему я этого не знаю? – спросил он.

– Потому что мы все это делаем за счет наших внутренних резервов, – пояснил я.

– Ну ладно, молодцы, – удовлетворенно сказал он, и тут же новый вопрос: – А почему вы не хотите организовать зону отдыха на Московском море?

Это была его идея. Стоила она не один миллиард рублей. И все это – для 10 тысяч отдыхающих.

– Знаете, Никита Сергеевич, если у правительства есть такие деньги, – ответил я, – то пусть оно даст нам половину этих денег, и мы организуем зону отдыха для сотен тысяч москвичей вокруг всей Москвы.

Никита Сергеевич перешел к новой теме – стал упрекать в том, что мы расточительно освещаем Москву.

– Это только с высоты Ленинских гор, где вы живете, Москва кажется хорошо освещенной, – не сдавался я. – Или на трассе, по которой вы ездите. На самом деле Москва освещена плохо, особенно в новых районах. Мы стараемся экономить, вводя новые светильники, улучшая коэффициент мощности.

Хрущев слушал внимательно, потом подвел черту:

– Напишите мне об этом.

Расстались мы с ним весьма дружелюбно. Он даже поблагодарил меня за интересную беседу, и мы разошлись.

Начались звонки. Первым позвонил Демичев:

– Что ты там ему наговорил? Он тут тебя критиковал на обеде.

Потом – Брежнев:

– Николай, что ты ему сказал? Он говорит: "Вот какой у нас секретарь горкома партии – все знает".

Хрущев был человеком крайних решений. Если железобетон, то долой кирпич, металлоконструкции, дерево в строительстве. Если кукуруза, то долой овес, травосев. Если стратегические ракеты, то долой авиацию, флот и т. д.

Беда была не в одном Хрущеве. На разных уровнях руководства партией и страной было слишком много подхалимов, которые с показным усердием поддерживали и выполняли эти крайние меры. Например, в Тамбовской области бездумно закрыли большинство кирпичных заводов и, таким образом, остались без основного местного стройматериала, в том числе и в жилищном строительстве.

Назад Дальше