- Кажется, нас атакуют торпедные катера…
- Откуда они здесь и зачем? - спросил один из пассажиров-земляков.
Через несколько минут мы увидели, как торпедные катера устремились к теплоходу. Я комментировал их действия:
- Выходят на боевой курс. Когда мы сможем рассмотреть их кормовой флаг, они произведут условный выстрел торпедами и отвернут.
Так и случилось: на расстоянии около километра катера резко отвернули в сторону, красиво выполнили маневр по уходу из-под "обстрела" условного противника, каким они считали нас.
Еще через несколько минут катера подошли к борту теплохода, и немецкие туристы стали шумно приветствовать моряков, перебрасываясь шутками, пивом и жвачкой.
Позднее, когда капитан традиционно пригласил Нину и меня на обед за свой стол, я узнал, что практика "атак" с воздуха и моря в этом районе нейтральных вод вблизи ФРГ была обычным явлением. В вахтенном журнале теплохода о происшествии делалась запись, на основании которой в наш МИД передавалась очередная справка "о провокационных действиях западногерманских ВВС и ВМС в отношении мирного советского теплохода".
Прибыв на четырнадцатый день плавания в Ленинград, мы сразу уехали в Москву, где нас ждала новая квартира в кооперативном доме в уютном глухом переулке зеленой окраины Москвы. За квартиру мы внесли первичный взнос в 40 процентов. На это ушла большая часть накоплений в сберкассе, появившихся за время работы в Канаде.
Мне дали неделю на обустройство, а затем дней десять я отчитывался по "Турниру" и за работу по линии НТР в Канаде. Прямой мой начальник информационную работу оценил вполне положительно, а вот в оперативном отношении - слабо. Я не завербовал ни одного канадца. Но не мог же я сказать ему, что мною было сделано все, чтобы не продолжать работу с моими связями. Я сам расписал в оперативном письме каждого из них как бесперспективного. Таково было требование операции "Турнир".
Многочасовые беседы по "Турниру", наоборот, носили положительный характер. Мои действия по привлечению к себе внимания канадской контрразведки были оценены как профессионально грамотными. Беседовать приходилось на разных уровнях: от начальника направления в управлении внешней контрразведки до начальника разведки. В это время я встретил, причем через тринадцать лет, своего бывшего начальника особого отдела Северного флота, теперь уже вице-адмирала Усатова Михаила Андреевича, который стал заместителем начальника разведки.
Адмирал вручил мне почетную грамоту, подписанную председателем КГБ Юрием Владимировичем Андроповым.
- Анатолий, - сразу перешел на "ты" адмирал, - о грамоте не говори никому. Ты награждаешься за "Турнир", но приказ подписан только для тебя. Нужно скрыть факт особого отношения к тебе руководства разведки. А пока поздравляю и прошу думать о развитии операции в будущем.
Пролетело лето, отпуск закончился, а я все еще не имел конкретных предложений о дальнейшей работе. В двадцатых числах августа у меня истекал трехмесячный срок нахождения в резерве, после чего мне могли не платить должностной оклад, а выплачивать деньги только "за звездочки" капитана 3-го ранга.
Упрекая в душе кадровиков, коллег из НТР и контрразведки, я вынужден был обратиться к начальнику НТР генералу Липатову. Позвонил ему и попросил принять для личной беседы.
- Михаил Иванович, - начал я, - не у дел оказался, без должности.
- И это ты называешь "личным вопросом"? Разведчик оказался в роли просителя работы… Вот что, альтруист от разведки, твой вопрос давно согласован: пойдешь в Минвнешторг, снова в свое объединение. Это для "Турнира" будет полезно?
- Конечно, именно там легче всего создать нужные условия. Ведь основная, линия в работе с канадцами материальная. С позиции объединения, где у меня много хороших знакомых, легче организовать встречи с канадской спецслужбой.
- Приказ будет. И еще: не обижайся, но чтобы не привлечь к тебе внимание твоих коллег по НТР, звание тебе задержим Но в мае, к Дню Победы, ты его получишь. Как бы на общих основаниях.
Через три дня я был в хорошо знакомом "Теххимимпорте", где все мне напоминало активную оперативную работу.
Снова моим прикрытием для канадцев была работа по Внешторгу, а для моих коллег по разведке - работа по НТР. И хотя начальник НТР и руководство разведки по линии "Турнира" рекомендовало мне считать главной задачей эту операцию, я не мог отсиживаться без дела по линии НТР - это было бы не только подозрительно, но и противоречило моим принципам не работать в полсилы. Кроме того, работа по линии НТР увлекала меня и захватывала до последней жилочки.
Мой профессиональный опыт обогатился и по линии НТР, и по линии Внешторга, а отсюда мое огромное желание принять участие во "взломе" строгого эмбарго пресловутого КОКОМ. Профессионал не имеет право упускать возможности в разведывательной работе, иначе он потеряет профессионализм.
Конец семьдесят второго года ушел на вхождение в круг вопросов по линии Внешторга, восстановление контактов с оперативными связями за рубежом. Снова стал встречаться с японцами, с которыми активно работал до отъезда в Канаду.
В это время я много думал об организации разведывательной работы с позиции Внешторга, приводя в порядок свои мысли.
Так начался мой последний период под "крышей" Внешторга.
Объект разработки
Естественно, КККП хотелось знать, где оказался их "объект разработки" после возвращения в Союз, чем он занят, его планы на будущее, в частности, по выезду за рубеж.
Через два месяца после отъезда из Канады Джеффри написал на мой московский адрес письмо. В том, что я дал адрес Джеффри, не было ничего удивительного - адрес фигурировал в анкете для получения визы при въезде в Канаду. Теперь по нему проживал мой родственник.
В письме Джеффри сообщал, что "в качестве генерального председателя он чрезмерно занят подготовкой международной технической конференции, организуемой Обществом инженеров пластмассовой промышленности". Конференция должна состояться весной следующего года в Монреале. Джеффри просил содействия в налаживании контактов с советскими организациями, которые могли быть приглашены на конференцию.
Письмо было составлено по всем правилам переписки деловых людей. Его же основной смысл для канадской контрразведки заключался в последней фразе: "…если случится так, что вы в ближайшее время посетите страны западного блока, будьте столь любезны дать мне знать и предоставить возможность встретиться с вами снова".
На бланке общества был приписан адрес конторы Джеффри на Метрополитен-бульваре в северной части Монреаля. Только позднее совпадение района расположения этой конторы и кубинского торгпредства навело на зловещее предположение.
В августе в адрес моей бывшей квартиры последовало еще одно письмо, но уже на бланке фирмы "Импрувд машинери инк", изготавливающей оборудование для переработки пластмасс. Адрес фирмы был опять припечатан, и по бланку было ясно, что Джеффри обосновался на этой фирме в качестве управляющего в регионе.
В письме Джеффри представлял мне двух якобы наших общих знакомых - Боба и Иллому Хендерсенов. Эта пара должна была посетить Союз по туру, организованному географическим клубом Канады. Их приезд в Москву ожидался в первых числах октября. Джеффри писал, что Боб и Иллома "горят желанием" повидаться со мной и моей женой.
Кто они такие, припомнить я не смог. Некоторый свет проливала приписка о том, что эта пара большие друзья "хорошо известного" мне Джима Годберга. Да, да, того самого Годберга, с которым мы встречались еще во время "Экспо-67" на его даче у озера Джорджвилл на границе с США. И снова в письме: "…Когда вы предполагаете опять побывать в Западном блоке? Надеюсь услышать об этом в недалеком будущем".
После окончания отпуска, в начале сентября я ответил на оба письма сразу. Однако послал по официальному каналу и на бланке своего объединения в Минвнешторге. А так как это было обстоятельное пожелание по существу затронутых в письмах деловых вопросов, пассажам об "общих знакомых" в ответе места не нашлось.
Согласно писаным законам Минвнешторга, частная переписка по официальным каналам категорически запрещалась, а личная с иностранцами - наказывалась отстранением от работы. Кроме того, личная переписка с большой долей вероятности попадала под перлюстрацию. Таковы были правила игры в нашей стране в то время. Работая с канадцами, я должен был учитывать их осведомленность в наших правилах, а значит, тщательно соблюдать. Именно на таких "мелочах" можно было поскользнуться в нашей игре.
Случай с засылкой в мой адрес на дом письма следовало рассматривать не только как попытку установления моего местожительства и работы, но и как проверку на особую "привилегию" в переписке с Западом, которую могло дать только КГБ.
Ответ Джеффри не заставил себя ждать. На бланке ежегодной конференции упомянутого общества генеральный председатель Джеффри Вильямс благодарил "своего русского друга" за вклад в дело организации конференции и выражал надежду увидеть его самого на ее открытии в мае 1973 года. Одновременно Джеффри сообщал, что днями в Союз выезжает для участия в товарищеских встречах канадская хоккейная команда. В составе ее в Москву прибудет некий его друг Питер Стефен. Его статус в команде не объяснялся. Джеффри выражал надежду, что встреча с этой личностью доставит мне "большое удовольствие". Он просил помочь Стефену и вновь не объяснял, в чем эта помощь будет заключаться.
В поднятой во Втором главке анкете Питер Стефен был представлен следующим образом: 1936 года рождения, уроженец города Гамильтон провинции Онтарио, канадский гражданин, по образованию - инженер-механик, управляющий по продаже фирмы "Дансон кор" под Торонто. Ехал он по туристической визе в составе команды для встреч между хоккеистами Канады и СССР. С фотографии смотрел приятного вида улыбающийся человек.
Стефен позвонил мне на работу. Не отклоняясь от принятого в деловом мире тона, я спросил его, какую организацию он представляет и готов ли он к переговорам? Немного замявшись, Стефен ответил, что он приехал со сборной канадской командой.
- Так вы еще и хоккеист? - спросил я его.
- Нет, нет, - засмеялся он. - Я в административной группе команды.
От встречи в городе, которую он просил, я уклонился. Со своей стороны предложил провести переговоры в здании министерства. Он обещал позвонить.
Конечно, было несколько странным, что инженер-механик оказался в административной группе команды, но ведь это была любительская сборная.
Возможно, Боб и Иллома пытались связаться со мной, но не застали - мне много приходилось работать и вне здания Минвнешторга. А вот физическое присутствие меня на этой работе и ее точное место выяснил Стефен.
Предполагалось, что вызов на встречу в город со стороны Стефена мог быть проверкой. На встречу я мог прийти один, а это прямое нарушение правил встреч с иностранцами, которое гласило: встречаться только вдвоем с разрешения руководства. Но даже приход на встречу вдвоем означал, что кто-то санкционировал ее без достаточного обоснования деловой необходимости. Вот тогда у канадской контрразведки и возник бы вопрос: кто стоит за моей спиной?
Такого удовольствия мы канадцам доставить не имели права, и не доставили.
Всей этой перепиской и звонками Джеффри оказал канадской контрразведке еще раз услугу, выведя ее снова на "объект разработки".
Почти сразу после возвращения с Канадской национальной ярмарки на мое имя от Джеффри пришло письмо. Как обычно, оно было деловое. В то же время он писал, что в конце сентября в Москве с канадской тургруппой побывают его мать с сестрой. Возможно, они позвонят мне, чтобы передать привет. И снова высказывалось пожелание встретиться, например, в Европе, если я туда поеду. Ответ был дан по официальной линии.
В начале декабря в адрес моей работы в министерстве от Джеффри снова пришло письмо. Он направлял мне вырезку из монреальской газеты, в которой говорилось об удачной сделке советской стороны с итальянской фирмой "Монсанто". А в конце письма - традиционная приписка: "…Путешествуете ли вы, где бываете, сообщите". Однако на бланке стоял уже другой адрес - на Метрополитен-бульвар.
Еще в начале 1972 года мне показалось странным, что Джеффри снял для нескольких представляемых им фирм помещение в столь неудобном для деловых контор районе города. Место было непрестижное, а фирмы, в которых Джеффри подвизался управляющим, - достаточно солидные.
Незадолго до окончательного возвращения из Канады я побывал в этой конторе Джеффри. Тогда я обратил внимание, что ее окна располагались напротив помещения кубинского торгпредства. Их отделяло менее пятнадцати метров. А через некоторое время взрыв в торгпредстве Кубы оборвал жизнь двух его сотрудников. Случай со взрывом Джеффри обошел молчанием, хотя обычно обсуждал со мной и менее значительные события.
Видимо, забегая вперед, следует рассказать подробнее об этом террористическом акте.
В июньском номере за 1974 год канадского журнала "Маклинз" была помещена статья двух журналистов под названием "Как ЦРУ мистифицируют нас". Она начиналась с изложения трагических событий в Монреале в апреле 1972 года: взрыв бомбы в помещении торгового представительства Кубы.
По окончании разбирательства министерство иностранных дел Канады выступило с заявлением, в котором указывалось, что эта акция была совершена антикубинской организацией "Молодая Куба". Она якобы считала кубинское торгпредство в Монреале центром деятельности кубинской разведки как в самой Канаде, так и в США.
Однако расследование, которое провели авторы статьи, привело к иным результатам: акция против кубинской торговой миссии была совершена ЦРУ с целью получения секретных документов, хранящихся там. Авторы также выяснили, что КККП помогало ЦРУ в проведении этой и подобных операций на территории Канады.
Они сообщили, что раз в неделю из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли направляется очередная партия разведывательной информации в Канаду. Представители канадских разведывательных органов с помощью работников резидентуры ЦРУ в Оттаве изучают и реализуют эти материалы.
Журналисты приводили данные, что связь КККП с ЦРУ осуществляется в области военной разведки и проведения тайных операций. Подчеркивалось, что ЦРУ на территории Канады могло действовать и самостоятельно, не ставя в известность канадские спецслужбы. По этому поводу бывший сотрудник Агентства национальной безопасности США Пек Уинслоу сказал: "Американское разведывательное сообщество и военная разведка считают Канаду не чем иным, как продолжением США в северном направлении".
А что, если контора Джеффри Вильямса не случайно оказалась рядом с кубинским торгпредством незадолго до взрыва? В момент взрыва Джеффри находился якобы в Ванкувере. Алиби? Не отводили ли от него подозрение в связи с реализацией акции ЦРУ против кубинцев?
Логика подсказывает, что в момент моего отъезда из Канады присутствие Джеффри было необходимо для завершения работы со мной на данном этапе. Значит, были какие-то очень важные причины в ответственный момент работы со мной вывести Джеффри за пределы Монреаля. Алиби в "кубинском деле" перевесило необходимость быть в Монреале во время нашего отъезда.
В узком кругу профессиональных разведчиков всего мира хорошо известна американская фирма "Рэнд корпорейшн". Именно она подвизалась в качестве главного консультанта по стратегии ЦРУ. Ее многочисленные филиалы во всем мире далеко не так безобидны, как выглядят на страницах проспектов и в лице обладателей визитных карточек ее сотрудников.
В Канаде эта фирма известна как "Канадиен интер-солрэнд компани лимитед". Ей подчинены, с частности, филиалы "Импрувд машинери инк" и "Импко-Негри боззи". Не служили ли обе эти фирмы для Джеффри прикрытием, от имени которых он выступал управляющим? Ведь прикрываясь ими, Джеффри в течение ряда лет сотрудничал с КККП, а значит и с ЦРУ. Он изучал попадавших в его поле зрения советских людей и граждан социалистических стран, прибывших в Канаду.
Не случайно же и Дэнтермонт и Клифф неоднократно поднимали в беседах со мной вопрос о целесообразности моей работы на американскую разведку.
Вот откуда большая вероятность, что нити трагического взрыва в кубинской торговой миссии вели и в контору Джеффри Вильямса на Метрополитен-бульваре Монреаля, где незадолго до событий он снял помещение в расположенном напротив доме, а по завершении акции сменил адрес этого прикрытия.
В 1974 году попытки привлечь внимание спецслужб Канады, США и Англии к моим выездам в Европу не увенчались успехом. Направленное весной того года из одной европейской страны в адрес Клиффа условное послание осталось без ответа. Как выяснилось позднее, Клифф якобы отсутствовал в городе в момент прихода сигнала, а когда получил его, то выезжать было поздно.
Вернее всего, КККП хотело убедиться в серьезности намерений с моей стороны, и условный сигнал - вызов на встречу из Европы позволил им уверовать в мое согласие "сотрудничать". Ехать же на встречу по вызову Клиффу было не с чем - документы готовы не были.
Таким образом, в концу 1974 года в игре наметилась тревожная пауза.
Торг здесь уместен
Весной семьдесят третьего года я побывал в одной из европейских стран в надежде, что канадская контрразведка, ЦРУ, а может быть, и СИС выйдут на меня снова.
Надежды не оправдались. Видимо, обмен информацией о появлении советского гражданина, "интересного" в оперативном отношении, в капиталистических странах-союзницах по НАТО в то время еще не был достаточно эффективным. Или КККП не хотела рисковать в разработке русского, а может быть, она не была готова к встрече со мной.
Поэтому было принято решение мне выехать в краткосрочную командировку на Канадскую национальную ярмарку, где наша страна была представлена павильоном советской печати и полиграфии.
Прикрытием была избрана должность заместителя директора павильона, которая позволяла в оперативном отношении иметь необходимую свободу действий.
Порядки для советских стендистов и сотрудников павильона были весьма строгие: о каждой отлучке из павильона нужно было докладывать, в город выходить не менее чем по два человека, поздно в гостиницу не возвращаться. Мне было проще в этом отношении не только потому, что я был из руководства, но и потому, что директору павильона я был представлен как сотрудник органов.
Но главное, нужно было думать о впечатлении, которое я произвожу на фоне инструкций о поведении советских за рубежом на канадскую контрразведку. Представлялось, что мои одиночные визиты в город могут быть достаточно хорошо обоснованны моей предыдущей работой в этой стране в торгпредстве. Но к вопросу о моей свободе передвижения я должен был готовиться.
Для канадцев отлично организованная на живописном берегу озера Онтарио ярмарка в Торонто носила и познавательный характер, и имела символическое значение при проводах лета. По многолетней традиции ярмарка завершалась в воскресенье всенародным гулянием и красочным фейерверком. А в первый понедельник сентября, вместе с началом "индейского лета", начинались трудовые будни.