Еще до начала занятий, войдя в аудиторию, мы увидели необычное оживление среди венесуэльцев и колумбийцев. Вскоре стала известна причина. Первым заговорил венесуэлец Маракучо, смуглый, восточного типа парень. Он показал нам венесуэльскую газету и с улыбкой сказал:
– Послушайте, кубинцы, похоже, что вашему генералу Батисте дали по зубам… Этот Фидель Кастро с группой людей атаковал казарму под названием Монкада.
Эта новость поразила нас как гром среди ясного неба за сотни километров от Кубы. Возбужденные этим известием, мы собрались плотной группой. Вопросам не было конца. Лафитте выхватил газету из рук Маракучо и начал вслух читать ее. Колумбиец Асеро, маленького роста, с совсем еще детским лицом (он разобьется но возвращении домой), сказал:
– То же самое хотели сделать с Рохасом Пинильсй. Но старик оказался хитрецом. Он вызвал вертолет на загородную виллу под Боготой, где находился, и оставил пападавших с носом.
В шуме голосов, обсуждавших это событие, можно было расслышать, как кто-то читал вслух:
– "Группа преступных элементов и авантюристов, возглавляемая доктором Фиделем Кастро Рус, воспользовавшись проходившим в Сантьяго-де-Куба, на востоке страны, традиционным карнавалом, под покровом ночи, переодевшись в армейскую форму и сняв часовых у входа, внезапно напала на казарму. Но нападавшие получили отпор, были разгромлены и взяты в плен. До настоящего времени нет данных о числе убитых, но считается, что почти все они уничтожены огнем оборонявшихся солдат и офицеров. Погибших может быть около восьмидесяти человек. Потери армии незначительны. У пападавших изъяли современное вооружение, а их главарь Фидель Кастро арестован. Президент страны генерал Батиста выступит со специальным обращением к нации".
Многочисленные комментарии, шутки и смех последовали за чтением:
– Хорошо, что их вовремя разгромили!
– Было бы хуже, если бы они захватили крепость! Приняв близко к сердцу известие о нападении этих отважных на казарму Монкада, я тем не менее сказал:
– Уничтожено почти восемьдесят человек, то есть почти все нападавшие. Это показатель силы нашей армии. Что такое по сравнению с ней гражданские лица, без дисциплины и соответствующей подготовки?! Это послужит им горьким уроком…
Вскочил Сардиньяс:
– Они же сумасшедшие! Даже если бы они и захватили казарму, то на следующий день американские бомбардировщики превратили бы все в руины, и ни один не ушел бы живым. Нужно это учитывать и здесь, в ходе нашей подготовки. Представляю, как жарко нам будет, когда вернемся на Кубу! Жаль, что там пока нет самолетов, а то мы могли бы стать асами Карибского моря!…
Его слова заглушил дружный смех группы курсантов.
Что-то не давало мне покоя, сомнения мучили меня, заставляя размышлять. Где же правда? На чьей стороне справедливость? Оставаясь один в комнате, я думал о своем детстве и отрочестве, вспоминал приятные минуты тех далеких дней. Перед глазами вставали мои товарищи по учебе в Гаване. Они ненавидели армию, смеялись над военными. Еще тогда я спрашивал себя: неужели так думает весь народ, все простые честные труженики? Почему? Неужели из зависти? Из трусости? А эти… что напали на Монкаду, эти проявили мужество, граничащее с безумием. А ведь они тоже люди простые, из народа, как мои друзья-студенты, рабочие… И у них хватило решимости атаковать самый сильный полк, расквартированный в Монкаде. Они шли уверенно, и это была не просто демонстрация храбрости. Люди знали, на что идут, и десятки из них погибли в бою… Эти мысли выбивали меня из колеи, что-то не получалось в моих сопоставлениях, и - что самое неприятное - не было успокоения.
Я вспоминал Фиделя. Он учился в "Белене", а я в "Кандлер-колледже". Я видел его, когда мы ходили в "Белен" играть в баскетбол. Несколько раз играл с ним… Вот такие сюрпризы бывают в жизни!
И я снова размышлял. С одной стороны - настоящий боевой полк. Крепость, в которой тысячи солдат и офицеров, выпускников высших училищ, сержантов, прошедших специальную подготовку. Лучшие кадры армии, мощное вооружение…
С другой стороны - небольшая группа, не больше ста человек, многие, конечно, без всякой военной подготовки, со старым оружием. Они не занимались огневой подготовкой в армии, не изучали тактику, не занимались строевой подготовкой, но они решилась штурмовать казарму Монкада. В этой схватке мужество, отвага были у людей, нападавших на нее, у того, которого зовут Фидель!
И тогда как молния мелькнула мысль: "Эти люди - повстанцы!…"
В то воскресенье мы с Куэльяром отбывали последний наряд на авиабазе Лекланд, а назавтра нам всем предстояло выехать на новую базу. Нас ждали тренировочные полеты. Наконец-то я сяду за штурвал стальной птицы, своего будущего друга. Я вдруг затосковал по тем товарищам, с которыми мы делили месяцы трудных дорог и с которыми теперь расстанемся навсегда. Что станет с моими друзьями - французами Жаком Нигоном, весельчаком Декортье, импульсивным Сереном, Тессано, Сольвишем, Деульстером, Фума? С колумбийцами, венесуэльцами и многими другими? Все ли добьются своего? Этого никому из нас знать было не дано… Время притупит боль разлуки, воспоминания поблекнут, только отдельные эпизоды останутся в памяти навсегда…
Глава 11. ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ
На рассвете следующего дня наша группа по приказу командования отправлялась на базу ВВС Марана, в 25 милях от Тусона, штат Аризона. Там мы наконец приступим к настоящим тренировкам и полетам. Новая база имела славу одной из самых лучших в ВВС.
После доклада о прибытии и представления каждому вручался план базы, па котором было указано расположение различных объектов. Например, склад личного имущества, госпиталь, медпункт, прачечная, парикмахерская. На плане также указывался номер комнаты в бараке. Кроме того, каждому вручили так называемый "собачий номер" - небольшую металлическую пластинку из тугоплавкого металла с отверстием у края. Ее нужно носить на шее. Она служит для опознания трупа при авиакатастрофе. На плане было указано также помещение, где находился капеллан.
Капелланом базы оказался Роберт Коэдель, улыбающийся человек в форме с эмблемами в виде маленькой позолоченной библии с крестом. Он считался "духовным отцом" всего личного состава курса. Ему мы были обязаны раскрывать душу, рассказывать обо всех проблемах. Этот "посланник божий" был католиком.
Личный состав эскадрильи "Фалкоп" маршировал по узкой шоссейной дороге, распространяя запах новых нейлоновых комбинезонов ярко-синего цвета. Эти комбинезоны под воздействием высоких температур при авариях становятся грубыми и жесткими, как металл. Каждый курсант имел новый планшет черного цвета. Старая песня неслась над колонной. В этом строю, почти в его центре, шагал и я, бывший курсант пехотного училища Кубы Альваро Препдес. Я шел с гордо поднятой головой и с большим трудом сдерживал охватившее меня волнение.
Несмотря на сомнения и неуверенность, появившуюся в моем характере с некоторых пор, действительность была захватывающей. Наконец-то я был близок к осуществлению своей юношеской мечты. Поэтому, когда вдали показались выкрашенные желтой краской самолеты, в моих глазах заблестели слезы.
Да, мечта воплощалась в конкретную реальность. А это значило, что я должен был познакомиться с инструктором, освоить самолет и парашют, научиться многому другому. Предстояла борьба, и мне непременно нужно было одержать победу. Многие возвращались, не закончив учебу. По ладу ли я в их число? Не слишком ли много у меня оптимизма и самоуверенности?
Приблизившись к самолетам, стоявшим на площадке, и пройдя мимо, я сравнил их с животными, отдыхающими на пастбище. Вблизи они выглядели ужасными монстрами с огромными черными клювами. Эти монстры глядели на меня с удивлением и любопытством. Однако это мне только казалось. Нужно было совладать с самим собой, не потерять присутствия духа и веры в себя. Что же будет дальше? Ведь мне предстоит совершить первый полет в этой стране, где меня будет учить иностранный инструктор. Поймем ли мы друг друга?
Когда мы пришли в здание, где должны были размещаться, я постарался выбросить из головы пессимистические мысли. Открыв входную дверь, я впервые в жизни попал в комнату предполетной подготовки. Здесь пахло свежемолотым кофе, лежали где попало плитка шоколада, пачки жевательной резинки, пахло нейлоном парашютов.
Летчики разговаривали вполголоса; изредка вспыхивали взрывы хохота. В распахнутое окно со стороны взлетно-посадочной полосы доносился рев двигателей. Пахло бензином.
Вдруг раздалась команда "Смирно". Поданная высоким и сильным голосом, она вырвала меня из оцепенения. Я быстро вскочил на ноги. Через главную дверь в помещение вошла группа людей. Я понял, что это командир эскадрильи и наши будущие инструкторы.
Гейр, командир эскадрильи, провел небольшое инструкторское совещание в связи с началом занятий на курсе. Он рассказал о деталях полета, радиочастотах, напомнил о мерах предосторожности. Напомнили о длине взлетно-посадочных полос, сложности рельефа. В качестве аварийных для посадки мы могли использовать запасные аэродромы. При полете серьезную опасность представляла огромная гора Лемон высотой 10 тысяч футов, с покрытой вечными снегами вершиной.
Командир сказал, что завтра перед полетами нам зададут много вопросов. Если мы на них не ответим, то летать нам не разрешат.
Сделав необходимые записи и приведя все в порядок, мы уселись за стол, который на протяжении всего курса обучения будет отведен нашей группе, и вместе с инструктором принялись за обсуждение всех деталей завтрашнего полета.
Моего инструктора, светловолосого человека среднего роста, звали Хофмастер. Мне показалось, что он пытается завоевать мое доверие. Я был единственным иностранцем в группе из четырех человек. Меня назначили лететь первым из пашей группы. Беседа с инструктором продолжалась минут сорок, а затем мы распрощались, чтобы вновь встретиться на следующий день в семь утра…
Я сидел у бассейна в курсантском клубе. Свежесть прозрачной воды вызывала приятные ощущения. Я даже забыл о том, что мы находились в пустыне. Только на горизонте, в северном направлении, можно разглядеть пе-болыпие возвышенности. Их выветренные каменистые вершины были похожи на скелеты огромных доисторических животных. На востоке поднималась величественная громада горы Лемон с белоснежной вершиной. На юге лежала плоская равнина, а на западе сквозь плотную голубоватую дымку просматривались очертания залива.
Мне казалось, что Куэльяр (он был в другой группе), так же как и я, пребывал в состоянии напряжения в связи с завтрашним днем. До нас долетал шум голосов из деревянного здания клуба. Слышались печальные звуки немецкой песенки. Медленно опускались сумерки, солнце уже спряталось за горизонт. Я сказал Куэльяру:
– Пойду приму душ и сегодня пораньше лягу спать. Завтра у нас трудный день.
Куэльяр с трудом поднял на меня глаза и, насупив брови, ответил:
– Я еще посижу недолго.
Быстрым шагом я направился в сторону барака. Оглянувшись, увидел, что Куэльяр по-прежнему задумчиво смотрит на далекие горные вершины.
В бараке было достаточно уютно. Правда, с заходом солнца стало прохладно. Поэтому приятно было включить калорифер и забраться под синее одеяло, которое выдается каждому курсанту…
От решетчатого пола общей душевой поднимались слабые испарения. Я включил душ, и струи теплой воды побежали по телу, снимая накопившуюся за день усталость. А теперь нужно уснуть. Уснуть глубоким безмятежным сном, ведь завтра самый важный день в моей жизни. Завтра я начну летать. Я не верил, что такое возможно. Завтра утром станет реальностью то, о чем я мечтал уже более пятнадцати лет… Этой ночью я понял, что накануне выполнения очень важного задания летчику обычно не спится.
Полная тишина. Как медленно тянется ночь! Кажется, что время остановилось. Я понимаю, что сон просто необходим мне в эту ночь, но не могу заставить себя уснуть. Наутро мне нужно быть в лучшей форме. Чем больше думаешь о необходимости спать, тем меньше этого хочется. Ласковое тепло исходит от калорифера. Приятно пахнет чистая наволочка и свежая простыня. Но сна нет как нет. Видимо, бесполезно даже надеяться на то, что удастся заснуть. Лунный свет озаряет пустынный пейзаж за стеклами окон. Мерцающий фосфором циферблат моих часов показывает, что уже 3 с лишним часа утра. Медленно наплывает забытье. Проваливаюсь куда-то в темноту, мысли прерываются…
Подъем!… Команда прозвучала неестественно громко. Сон мгновенно слетел с меня. Одним прыжком вскочив с постели, я подошел к окну. Ногтем соскоблил иней со стекла и через образовавшееся круглое пятно вгляделся в утреннюю мглу пустыни. Ночь подошла к концу. Уже стали видны вдали фантастические силуэты гор. От света фонаря под крышей барака иней на стекле переливался разноцветными искорками. Я растолкал своего соседа Стауглера, затем быстро сдернул с него одеяло. В ответ послышалось ворчанье, и он свернулся в клубок на койке.
Несмотря на то что я спал всего три-четыре часа, мне показалось, что отдохнул я хорошо. Заправив постель, одевшись и приведя все в порядок, я встал в строй и отправился на завтрак. Свет в столовой мне казался тусклым, а смех официанток доносился будто откуда-то издалека. За завтраком я думал: "Что чувствует летчик, находясь в воздухе и глядя вверх на облака или вниз на землю через плексиглас маленькой кабины?"
Инструктор Хофмастер внимательно посмотрел на меня. Вокруг его голубых глаз залегли глубокие морщины, которые обычно появляются у людей, долго работающих па сильном ветру. Он запомнил мое имя и, войдя, прямо с порога сказал, обращаясь ко всей группе:
– Эл полетит со мной в первую очередь. Сегодпя прекрасная летная погода. РА-18 машина надежная, так что не беспокойтесь, все будет хорошо…
Он говорил долго. Рассказал несколько случаев из второй мировой войны. Тогда он был летчиком и воевал в Европе в составе 8-й воздушной армии. Летал он на самолете Р-47 "Тандерболт". Похлопав по плечу Миллера и Микки, инструктор закончил:
– Пока мы с Элом будем летать, вы хорошенько изучите правила полетов. - Затем, улыбнувшись, он резко встал и, бросив монету, сказал: - А ну посмотрим, кто сегодня платит за орехи и кофе!
Я все еще ощущал вкус кофе во рту, когда мы с Хофмастером, надев тяжелые парашюты, взяв шлемофоны и карты, направились к темному самолету с надписью "ВВС США" на фюзеляже. Утренний холод проникал внутрь меховых перчаток, и руки мои дрожали. Только бы ничто не помешало моему первому полету! Мне хотелось побыстрей взлететь. Я знал, что не успокоюсь, пока нос самолета не разрежет густой утренний воздух. До самолета оставалось не более десяти метров.
И вот наконец я оказался в кабине. Сел на переднее сиденье. Передо мной была панель с бесчисленным количеством приборов, переключателей и рычагов, и я вдруг с ужасом понял, что не могу найти указатель скоростей.
А я ведь сдал экзамен по оборудованию кабины, причем успешно. Неужели кто-то снял этот прибор? Чем больше я метался, пытаясь обнаружить прибор, тем меньше надежд у меня оставалось. Я лихорадочно пытался обнаружить его, пока инструктор поудобнее усаживался на заднем сиденье, но найти не мог.
И вдруг я увидел указатель на том самом месте, где он и должен быть, - в левом верхнем углу приборной панели. От неожиданности из моих рук вывалилась карта и упала под сиденье. Я хотел поднять ее, но не смог - помешали ремни безопасности, которые я уже пристегнул. Я вертелся, привязанный, чуть не плача от злости. В это время инструктор опросил, готов ли я к полету.
Я сделал для себя первый вывод: я глуп и для авиации не гожусь. Промелькнула мысль: если я не годен для полетов на простом самолете, то какие могут быть разговоры о реактивной авиации?
После продолжительных покашливаний и металлического скрежета, вызвавшего у меня тревогу, мотор завелся. Рев стоял ужасающий.
Самолет запрыгал по полосе. Нужно было сдерживать его и направлять по рулежной дорожке. Голос инструктора требовал от меня быстрых действий. В это же время с вышки непрерывно поступали команды на английском языке. Одновременно шел обмен связью с десятками самолетов на земле и в воздухе. Сильная вибрация, дым от масла, пыль, поднятая винтами, и капли пота, стекающие по лицу, заставили меня сделать второй вывод: я слишком глуп для работы в авиации!
Взлет осуществил инструктор, я лишь следил за его действиями по приборам. Самолет пытался свернуть со взлетной полосы в сторону. Ускорение вдавило меня в спинку сиденья. Инструктор приказал мне следить за курсом, одновременно контролируя и другие приборы. Я делал это, но фактически не замечал ничего. Мне нужно было следить за курсом по компасу, сличать маршрут ио карте, не выпускать из поля зрения взлетную полосу. Кроме того, необходимо было также внимательно смотреть вокруг, чтобы не столкнуться с другими самолетами, которые иногда приближались на достаточно близкое и потому опасное расстояние. И вот в довершение всего после нескольких виражей я услышал как бы издалека донесшийся голос инструктора: "Начинаем снижение". Это походило на преодоление какого-то барьера. Мне было уже не до коитроля за приборами. Я схватился за первый попавшийся под руку рычаг, которых много в кабине, и сделал третий за сегодняшнее утро вывод: я чрезвычайно, патологически глуп для авиации.
Возвращаясь в казарму, я чувствовал себя подавленным. Смутные воспоминания среди сплошного шума и резких звуков - вот и все впечатления, которые отложились в моей памяти в связи с первым полетом. Перед глазами стояла оплошная серая масса - приборы, пляшущие в диком танце. Я испытывал горечь, понимая, что есть нечто неподвластное моим силам. И, естественно, был в высшей степени удивлен, когда Хофмастер, который шел рядом со мной, вполне серьезно сказал мне:
– О'кэй, Эл, для первого полета неплохо. Мне понравилось твое самообладание и умение управлять самолетом.
Я ничего не мог ответить ему в ту минуту. Даже если бы хотел, не смог бы этого сделать…
Шло время, и я быстро набирался знаний и навыков в летном деле. Постепенно приходила уверенность. Виражи, развороты, выполнение некоторых элементов фигур высшего пилотажа, взлеты и посадки… Обучение летному делу шло на современном уровне. Все было направлено на то, чтобы сделать из курсанта настоящего боевого летчика. Занятия в классах проходили параллельно с полетами и практическими занятиями. В свободное время, которого было крайне мало, мы шли в клуб, а иногда выезжали в Тусон или другие городки, по своим условиям напоминавшие Вилья-Акунью. Чаще всего ездили в Вилья-Ногалес. Как и Вилья-Акунья, этот городок был расположен на границе с Мексикой.
Распорядок дня у нас начинался с раннего утреннего подъема. Затем следовали завтрак, полеты, обед, занятия в классе, спорт, подготовка к следующему дню и отбой. Исключения составляли суббота и воскресенье. В эти дни полетов не было, но вместо них устраивались различные построения. Но этом неделя кончалась.