В начале 1992 года Николай Тимофеевич издал брошюру "Незабытое о жизни и деятельности М.С. Горбачёва на Ставрополье". Все мои попытки найти её не увенчались успехом - уж больно мизерный был тираж. Я связался с автором по телефону и рассказал о своих затруднениях. Через неделю ко мне домой приехал его сын Владимир и привёз уникальное издание - сборник избранных статей, интервью и выступлений Николая Тимофеевича за 1955–1995 гг. Тираж - 300 экземпляров. В сборнике был и текст брошюры "Незабытое…". Сын Поротова привёз экземпляр, который ему подарил отец с дарственной надписью. Практически это единственный уцелевший экземпляр. Можно представить, с какой теплотой откликнулся я на необычно щедрый подарок, сколь откровенными были наши дальнейшие беседы.
- На мой взгляд, трудно безапелляционно утверждать, - считает Н.Т. Поротов, - что Горбачёв, о чём повествуется в некоторых публикациях, якобы с самого детства, ещё в школе, проявил ярко выраженные черты лидера, которые он умело развил, укрепившись как человек с присущими ему бесспорными чертами масштабной личности. Мечтал он всего лишь о профессии врача или инженера железнодорожного транспорта. И потому после окончания Молотовской средней школы с серебряной медалью он решил поступить в Ростовский институт железнодорожного транспорта, в который и направил свои документы. И лишь в результате вмешательства и проявленной настойчивости деда Пантелея с требованием ехать на учёбу только в Москву, Горбачёв, отказавшись от поступления в Ростовский институт, прошёл собеседование и стал студентом юридического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
И тем не менее, он всё же выделялся из среды своих молодых сверстников - в 18 лет стал членом РК ВЛКСМ, а через год его приняли кандидатом в члены ВКП(б).
В 1991 году центральный еженедельник "Собеседник" (№ 21) опубликовал интервью с Юлией Карагодиной (Чернышевой), первой юношеской любовью Михаила Горбачёва. Эта публикация уже порядком подзабыта и потому есть смысл воспроизвести некоторые её фрагменты, потому что она - одно из немногих свидетельств, что называется, из первых рук.
"В 48-м году всех старшеклассников нашего района свели в одну школу, в село Красногвардейское, - рассказывала Юлия. - Каждый день ходить туда из нашего поселка мне было далеко - 18 километров, и я поселилась у нашей учительницы русского языка и литературы Юлии Васильевны Сумцовой. Надо сказать, эта женщина сыграла в нашей жизни огромную роль. Она несла в себе удивительный заряд человечности и интеллигентности. Она была дочерью священника и скрывала это своё происхождение, по тем временам опасное. Юлия Васильевна организовала в нашей школе драмкружок, который стал для нас настоящей отдушиной, местом чудесного дружеского общения. Мы репетировали дома у Юлии Васильевны, там же часто все вместе готовили уроки. Вот там мы и познакомились с Михаилом.
Те, кто пытался говорить что-то о нём, о наших отношениях, не входили в этот круг друзей. Может быть, они завидовали нам, может, им не нравилось, что мы выделяемся. У них сохранилось стремление показать это всё с какой-то обывательской точки зрения, низвести всех до своего уровня. Вот, дескать, и Горбачёв был вполне заурядным, а потом его вынесла наверх слепая номенклатурная карьера. Это совсем не так. Уже тогда он был несомненным лидером и в школьном комитете Комсомола, и в любой компании.
Мне он поначалу не то чтобы не нравился, а казался каким-то чересчур напористым, резким, хотя я чувствовала его особое внимание ко мне. Я тогда была уже десятиклассницей, а Михаил учился в девятом. Да к тому же у меня уже был друг - Володя Чернышев - тот, что потом и стал моим мужем, а тогда он учился в лётной школе в Краснодаре.
Михаил был такой крепкий, коренастый, решительный. Он обладал удивительной способностью всех подчинить своей воле. Это задевало мою гордость. Однажды он зашёл к Юлии Васильевне. Я сидела за уроками. Михаил попросил помочь ему с какой-то теоремой. Математика у меня шла хорошо, а он больше склонялся к литературе, истории, читал он просто уйму всего. Ну вот, я ему стала объяснять теорему, а он тем временем увидел пустую рамку от нашей школьной стенгазеты, я её редактором была. "Ты, - говорит, - почему до сих пор газету не сделала, ведь завтра она должна висеть. До завтра сделай". А я думаю: "Тоже мне - командир нашёлся. Ничего делать не буду". Дня через два Горбачёв собирает комитет комсомола. Мы недоумеваем - что, почему? Оказывается, он выносит на комитет моё персональное дело. И начинает: об отношении к общественным делам, о безответственности… Я сижу красная как рак. Короче, вынесли мне выговор или что-то в этом роде. Обиделась я страшно. Иду из школы по аллейке, чуть не плачу. Михаил меня догоняет: "Ну что, пойдём сегодня в кино?" А мы часто ходили в кино всем драмкружком, смотрели одни и те же фильмы по нескольку раз, и Юлия Васильевна объясняла нам тонкости актёрской игры… Я ему: "Да как ты можешь вообще ко мне подходить, ты же меня так обидел!" А он: "Это совершенно разные вещи. Одно другому не мешает".
Вообще-то я отходчивая была, зла не держала. Ну и, конечно, драмкружок нас сближал. Я Нину играю в "Маскараде", он - Звездича. Я - Снегурочку, он - Мизгиря. И мало-помалу я "оттаяла". От него такая сила исходила и целеустремлённость! Он словно взял меня за плечи и повернул к себе. И всё как будто исчезло, остались только его лицо и глаза… Конечно, у нас были не такие отношения, как бывают сейчас. Вы понимаете, о чём я говорю. Мы были совсем другими, даже прикоснуться друг к другу - это было что-то такое!.. Наша дружба запомнилась мне как действительно что-то высокое и чистое".
Вопрос журналиста "Собеседника" Руслана Козлова:
- Юлия Никифоровна, а как у Михаила складывались отношения с учителями? Ведь его независимый характер наверняка не всем был по нутру.
- Он, может быть, один из нас позволял себе спорить с учителями. Я знала, что он мог встать и сказать учительнице истории: вы не правы, факты говорят о другом…
Запомнилось мне ещё вот что. Как-то раз вызвала меня директор школы и повела такой разговор: "Вот вы с Мишей всюду вместе, много времени уделяете друг другу, все старшеклассники на вас смотрят, берут с вас пример, это плохо отражается на успеваемости…" Я не знала, что ответить, сказала, что мы будем реже встречаться. Выхожу и в дверях кабинета сталкиваюсь с Михаилом. "Ты чего здесь?" Ну я ему передала наш разговор с директором. Он говорит: "Подожди меня здесь". Заходит. Через некоторое время из кабинета выходит наша молоденькая Мария Сергеевна, красная, взволнованная. А следом - улыбающийся Горбачёв. Я спрашиваю: "Что ты ей сказал?" - "Да ничего особенного. Сказал: я - отличник и Юля отличница, я - общественник и Юля общественница, и то, что мы дружим, этому не мешает. Так пусть с нас берут пример сколько угодно!" Естественно, ей нечего было возразить.
- Юлия Никифоровна, это было время, которое теперь называют сталинским. Давящая идеология, атмосфера ненависти к ярким личностям. Как уживался со всем этим юный Горбачёв? Пытался ли он самостоятельно осмыслить происходящее, как-то противостоять оболваниванию?
- Наверное, вам всё-таки трудно меня понять… Для меня это просто наша юность - может быть, самое лучшее, самое светлое время в моей жизни. Вы представьте: совсем недавно закончилась война. Мы её помнили, у многих, как и у меня, погибли отцы. Жили мы бедно, но как-то по-доброму… Или только мне так казалось?.. Мы верили, что уж теперь-то будет только хорошее. А вокруг - солнечные просторы. И далёкая от столиц сельская глубинка. И наши репетиции, премьеры, аплодисменты и цветы, как у настоящих артистов. И круг замечательных, понимающих друзей. И жажда честно и радостно жить и работать…
Склонность к артистизму
М. Горбачёв:
"В те годы повальным было увлечение художественной самодеятельностью и спортом, хотя условий для занятий практически не было. Я был не только неизменным участником выступлений и соревнований, но и их организатором как комсомольский секретарь. Наши концертные бригады бороздили сёла и хутора, места производственной деятельности селян. Но чаще всего роль сцены выполняли спортивные залы школ, а то и просто коридоры. Что же тянуло в эти кружки самодеятельности? Пожалуй, прежде всего желание общения со сверстниками. Но и стремление реализовать себя, узнать то, с чем незнаком. Увлечение это приобрело в моей школе такой размах, что в драматический кружок не могли попасть все желающие - шёл отбор! Какие пьесы мы играли? В отличие от профессиональных театральных коллективов у нас не возникал вопрос - посильно ли? Играли драматургов всех времён - чаще, конечно, русских. Можете представить, как это получалось, но нас не смущало, и нравственных мук мы не испытывали. Одно могу сказать: старались изо всех сил. И что-то всё-таки выходило, так как на наши постановки шли и взрослые. А однажды драмкружок совершил турне по сёлам района, давая платные спектакли. На собранные деньги купили 35 пар обуви для ребят, которым не в чем было идти в школу.
Так или иначе, но о нашем драмкружке узнали в Ставрополе, и как-то к нам нагрянули, в ходе гастролей, актёры краевого драмтеатра. Мы им сыграли "Маскарад" Лермонтова, продемонстрировав все свои таланты. Они нас похвалили, сделали замечания, одно из которых я помню и сейчас, а об остальных забыл через неделю. Так вот профессионалы, поддержав наш темперамент при объяснении между героями лермонтовской драмы Арбениным и Звездичем, всё-таки посоветовали не хватать друг друга за рукава - в высшем свете даже острые объяснения проходят несколько иначе".
В. Казначеев:
- Страсть к театрализованным эффектам органично соединялась в Горбачёве с постоянным желанием подчеркнуть свою значимость, первенство во всех областях. Последнее качество в нём было болезненно развито ещё в детстве. С годами комплекс первенства не был изжит, а наоборот, принял болезненные формы.
Н. Поротов:
- Уместно будет сказать о такой детали, определённо характеризующей М.С. Горбачёва ещё в школьные годы, когда он комсомольцами средней школы был избран делегатом на районную конференцию ВЛКСМ. В заполненной анкете он указал, что выходец из крестьян-бедняков, хотя род его, как свидетельствуют документы, происходил из крестьян-середняков. Может быть, ныне это не так важно, но в то время имело значение. По всей вероятности, М.С. Горбачёву очень нужно было причислить свой род к обездоленным. Он готовился вступить кандидатом в члены партии, каковым он и стал в 1950 году, перед поступлением на учёбу в университет.
Сага о комбайне
В. Болдин:
- В послевоенные годы, помогая отцу на комбайне, Михаил смог завоевать признание не только среди сверстников. В свои 16 лет он получил правительственную награду - орден Трудового Красного Знамени - как помощник комбайнёра. В трудные военные годы, ещё до возвращения отца из армии, на нём лежала посильная забота и о хлебе насущном, так что трудовая закалка была довольно солидная и проверялась возможностью выжить в пору голода, разрухи и разорения.
М. Горбачёв:
"С 1946 года каждое лето стал работать с отцом на комбайне. В Привольном, где школа была километрах в двух от нашей хаты, после окончания занятий я забегал к деду Пантелею, который жил в центре села, надевал рабочую робу и бегом в МТС - помогать отцу чинить комбайн. Вечером с работы домой шли вместе.
А потом уборка хлебов. С конца июня и до конца августа работать приходилось вдали от дома. Даже когда из-за дождей уборка приостанавливалась, мы оставались в поле, приводя в порядок технику и выжидая погожих часов. Много было с отцом разговоров в такие дни "простоя". Обо всём - о делах, о жизни. Отношения у нас сложились не просто отца и сына, но и людей, занятых общим делом, одной работой. Отец с уважением относился ко мне, мы стали настоящими друзьями.
Отец отлично знал комбайн и меня обучил. Я мог спустя год-два отрегулировать любой механизм. Предмет особой гордости - на слух мог сразу определить неладное в работе комбайна. Не меньше гордился тем, что на ходу мог взобраться на комбайн с любой стороны, даже там, где скрежетали режущие аппараты и вращалось мотовило.
Сказать, что работа на комбайне была трудной, - значит не сказать ничего. Это был тяжкий труд: по 20 часов в сутки до полного изнеможения. На сон лишь 3–4 часа. Ну а если погода сухая и хлеб молотится, то тут уж лови момент - работали без перерыва, на ходу подменяя друг друга у штурвала. Воды попить было некогда. Жарища - настоящий ад, пыль, несмолкаемый грохот железа… Со стороны посмотришь на нас - одни глаза и зубы. Всё остальное - сплошная корка запекшейся пыли, смешанной с мазутом. Были случаи, когда после 15–20 часов работы я не выдерживал и просто засыпал у штурвала. Первые годы частенько носом шла кровь - реакция организма подростка. В пятнадцать - шестнадцать лет обычно набирают вес и силу. Силу я набирал, но за время уборки каждый раз терял не менее пяти килограммов веса.
Даже в поле во время уборки еду привозили нам скудную. Зато уж если за сутки 30 гектаров обмолотил, тут тебе, по установленным правилам, полагалась "посылка". Специально для тебя что-то готовили - вареники с маслом, мясо варёное или, ещё лучше, давали банку мёда и обязательно две поллитровки водки. Хотя водка меня не интересовала, был такой обед вкуснее всего на свете. Не "посылка", а дар Божий… Праздник!"
Далее из его рассказа следовало, что в 1948 году собрали на круг по 22 центнера с гектара. В те времена - особенно после неурожайных лет - результат небывалый. А тогда с 1947 года действовал Указ Президиума Верховного Совета СССР: намолотил на комбайне 10 тысяч центнеров зерна - получай звание Героя Социалистического Труда, 8 тысяч - орден Ленина. Он намолотил с отцом 8 тысяч 888 центнеров. Отец получил орден Ленина, он - орден Трудового Красного Знамени. Было ему тогда семнадцать лет.
М. Горбачёв:
"Сообщение о награде пришло осенью. Собрались все классы на митинг. Такое было впервые в моей жизни - я был очень смущён, но, конечно, рад. Тогда мне пришлось произнести свою первую митинговую речь".
Ю. Карагодина (Чернышева), запись 1991 года:
- Михаил за работу с отцом на комбайне орден получил. Теперь говорят: это потому, что Суслов, тогдашний секретарь крайкома, лично знал его отца. Но я видела Мишино лицо, совершенно обожжённое солнцем. Его руки - все в пузырях кровавых мозолей… Вот такая была у нас жизнь. А остальное осталось несущественным - все эти идеологические ритуалы. Вот смотрите, это вырезка из газеты "Путь Ленина" - нашей районки. "Учащиеся школы и педагогический коллектив горячо поздравили М. Горбачёва с высокой наградой. С ответным словом выступил Михаил Горбачёв. Он заявил: "Всё наше счастье, наше будущее заключается в труде - в этом важнейшем факторе, движущем социалистическое общество вперёд. Я от души благодарю большевистскую партию, ленинско-сталинский комсомол, учителей за то, что они воспитали во мне любовь к социалистическому труду, к стойкости и выносливости…" Вполне возможно, что он именно так же говорил на том митинге, где его награждали. Мы не знали другого стиля общественной жизни, и это казалось нам естественным.
Однако есть и другие свидетельства. Вот мнение В. Казначеева:
- Он хитро завоевал эту награду. Во время каникул многие из нас трудились штурвальными. Но Михаила взял к себе штурвальным отец. Тогда на уборке урожая учитывались не тонны зерна, а количество скошенных гектаров. Они включали третью скорость и, не считаясь с потерями, резко увеличивали количество скошенных гектаров. Вот и вышло так, что при оценке работы Горбачёвы оказались в соревновании первыми, за что им и вручили ордена. Важно иметь в виду, что орден облегчил ему поступление в МГУ.
Первая любовь
Из интервью с Юлией Карагодиной (Чернышевой) ("Собеседник", 1991 г., № 21):
- Юлия Никифоровна, и что же было потом, почему вы всё-таки расстались?
- После десятого класса я уехала в Москву, поступила в педагогический. Но негде было жить, и общежития не давали. Я вернулась обратно. Михаил тогда говорил: "Как же ты не могла постоять за себя, за свою цель! Надо было на пороге у ректора лечь и не уходить, пока не даст общежитие…" Вот он бы так наверняка смог. А я нет… Я устроилась работать учительницей начальных классов в одном селе, далеко от Красногвардейского. Михаил ко мне приезжал, но как-то у нас не заладилось - и не вместе, и не врозь. Мы вообще-то никогда не говорили о любви и не строили планов на будущее, но… Всё-таки, я думаю, мы не очень подходили друг другу. Он уважал людей волевых и настойчивых… Вот ведь не случайно - читала где-то - он Раису Максимовну в шутку называет "мой генерал"… А я тогда не принимала его максимализм.
Последняя открытка от Горбачёва пришла, когда я уже училась в Краснодаре, на третьем курсе. Заканчивалась она, помню, словами: "Dum spiro, spero". Моя подруга была родом из Прибалтики. Она там в школе учила латынь. Помогла мне перевести: "Пока дышу, надеюсь". Я ему послала открытку: "Дыши, но не надейся".
…Вот вы, наверное, думаете: небось жалеет до сих пор, что так всё получилось. Нет. Поверьте, нет. Я не считаю свою жизнь неудавшейся.
- А как сложилась ваша жизнь?
- Я вышла замуж за друга своей юности Володю Чернышева. Он военный. Несколько раз мы переезжали из города в город. В 57-м у нас родилась дочь, кстати, ровесница дочери Горбачёвых. И её тоже зовут Ириной. Но это, конечно, случайное совпадение. В 1965 году с моим мужем на службе случилось несчастье, и он потом долго и тяжело болел. Много лет я отдала его здоровью, много сил и мужества понадобилось нам… Потом его перевели под Москву. Дочь закончила МГУ, она химик. Я защитила диссертацию, преподаю на кафедре анатомии и физиологии в Московском областном пединституте.
- Скажите, а с тех пор вы встречались с Михаилом Сергеевичем?
- Только один раз. Это было в Ставрополе в 75-м году. Он работал первым секретарём крайкома партии. Я решила обратиться к нему по личному вопросу. Хлопотала о пенсии для мамы, да всё мешали какие-то бюрократические крючки, прямо отчаялась. Решила - как последнее средство. На приём меня не записали. И мне тогда посоветовали знакомые встретить его по дороге в крайком. Он недалеко жил - через площадь. Ходил на работу пешком. Я его встретила на ступеньках крайкома. Он меня сразу узнал, руки так в стороны развёл, говорит "Ба!" К нам тут же подошли милиционеры, он говорит: "Спокойно, ребята, свои". Потом уже по-деловому - ко мне: "Что тебя привело? Только, - говорит, - учти, у меня есть всего пять минут". Мы пошли к нему в кабинет, и я прямо по дороге начала объяснять. Он говорит: "Если есть такой закон - поможем". Потом перемолвились несколькими словами о жизни - что, мол, как, всё нормально… А в конце я ему сказала: "Неужели ты не видишь, что вокруг происходит?" И он мне тогда ответил: "Я всё вижу, но не всё могу".
Я эту фразу часто вспоминаю. Мне трудно бывает понять его. Как, наверное, и многим нашим людям. Мне он запомнился более решительным, более конкретным, что ли, в словах и поступках. Но я представляю, как ему нелегко.
- А как же с пенсией для мамы дело закончилось?