- Живя в Ауле, я каждый день думал об одном и том же: как вырваться из этой удушливой, враждебной атмосферы? Я больше не мог находиться в ссылке, в плену и обдумывал план перехода фронта. В конце сорок второго года меня, как инженера, мобилизовали и отправили в штрафной саперный батальон 137-й сибирской дивизии. Все это время я не оставлял мысли перейти фронт, но обстоятельства были против меня. Шестнадцатого февраля, вечером, наш батальон со стороны Чугуева вошел в только что захваченный русскими Харьков. На второй день я заболел сыпным тифом. Десять дней был без памяти. Когда я пришел в себя, слышалась близкая канонада: это крупные танковые соединения фюрера начали контрнаступление на Харьков. Госпиталь эвакуировался. Я решил, что такого второго случая не представится. И вот, ослабевший от тяжелой болезни, я все же нашел в себе силы, чтобы спуститься вниз, пройти через котельную и спрятаться в угольном бункере. Через день немецкая армия вступила в Харьков. Я написал карандашом на клочке бумаги: "Он немец!" - и приколол записку к рубашке. В тот же день меня, потерявшего сознание, нашли немецкие санитары. Так я оказался в госпитале, а после выздоровления, как лицо немецкой национальности, был отправлен по месту постоянного жительства. В Одессу я прибыл в двадцатых числах июня. Мне выдали аусвайс и прописали. Я получил работу по специальности. Я делал свое любимое дело! Я занял подобающее мне положение в обществе! Я был счастлив! Я служил фюреру! Адмирал Цииб представил меня к награде Железным крестом третьей степени! Эту награду я постараюсь оправдать всей своей жизнью! Хайль Гитлер! - закончил Гефт, вскинув руку.
- Хайль Гитлер! - вскочив, рявкнули гестаповцы.
Гефт вынул платок и приложил к глазам, боясь, что беспалый заметит его театральную выспренность и заподозрит в неискренности.
Но Краузе, проникнувшись сочувствием, открыл ящик стола, достал заявление Земской и положил перед Гефтом:
- Вот! Почитайте-ка, что пишет о вас эта... эта... - Он не нашел слова и закончил ударом кулака по столу.
Гефт внимательно прочел заявление - ничего нового. Земская называла его предателем, коммунистом и даже чекистом! Она выискивала для него такие громкие эпитеты, что выглядели они громоздко и неправдоподобно.
Заметив, что Гефт прочел и положил заявление на стол, Краузе спросил:
- Ну, что вы скажете по поводу этого заявления?
- Муж этой дамы, Зиновий Земской, действительно превозносил успехи немецкого оружия. Но, знаете, герр гауптшарфюрер, услужливый дурак опаснее врага. Если дурак попал в руки чекистов, что оставалось делать мне? Сунуть и свою голову в петлю? Я предпочел выжить, чтобы бороться и победить!..
- Она называет вас предателем! - вставил шарфюрер Гедике.
- Я ее понимаю. Женщина потеряла мужа. А я живу, работаю, радуюсь жизни! Естественно, она завидует.
Краузе посмотрел на часы, закрыл папку с начатым протоколом, положив туда же заявление Земской, и предложил, потягиваясь:
- А не выпить ли нам по стакану вина?
- Уже поздно... - нерешительно произнес Гефт.
- Я знаю здесь неподалеку одно местечко... Там часто засиживаются до утра, - сказал Гедике.
- Пойдем! Спрыснем наше знакомство! - решил Краузе, отметил пропуск, поставил печать и вручил Гефту.
Гестаповцы надели одинаковые штатские пальто, черные фетровые шляпы, и втроем они спустились на улицу.
Было безветренно. Шел крупный пушистый снег.
Дважды их останавливал румынский патруль, оба раза Гедике, распахнув пальто, демонстрировал им гестаповскую форму и по-немецки посылал жандармов к черту и даже дальше...
К удивлению Гефта, шарфюрер привел их в бодегу на Ново-Рыбной. Дверь оказалась закрытой. Гедике постучал. Послышался голос Босуля.
- Открывай! То есть гестапо! - по-русски сказал Гедике.
Упал крючок, и дверь распахнулась.
Они вошли в зал. Несколько столов еще было занято. За одним из них Гефт увидел Нину Земскую.
Гестаповцы сбросили пальто и уселись за столик. Гефт снял тужурку, не удержался и махнул Земской рукой.
Приложив к глазам очки, женщина посмотрела в их сторону, узнала Гефта и, возмущенная, что-то сказала своему партнеру. Тот повернулся, посмотрел и громко бросил:
- Оставь, Нина! Ты что, не видишь? Это гестаповцы!
- Кто эта женщина? - заинтересовался Краузе.
- Это и есть Нина Ивановна Земская, благодаря которой мы познакомились.
- Черт! - возмутился Краузе. - Он еще с ней здоровается! Хозяин! Есть отдельный комнат?
Босуль угодливо поклонился.
- Для вас, господин обер-лейтенант, - польстил он, - комната найдется! Прошу!..
И они втроем, захватив пальто и куртку, пошли за Босулем в уже знакомую Гефту комнату, оклеенную красными обоями.
ПРАВАЯ РУКА
На следующий день, как только Гефт пришел на завод, к нему заглянула секретарь дирекции, сказав:
- Николай Артурович, уже два раза звонили из "Стройнадзора". Вас вызывает майор Загнер.
- А шефа?
- Приглашают вас одного. Шеф сказал, что вы можете воспользоваться его машиной.
Николай поехал на Мечникова, но у баурата были какие-то военные из оберверфштаба, и он заглянул к Вагнеру.
Профессор разговаривал по телефону и жестом указал ему кресло напротив.
- Господин консул, это не паникерство, - говорил он по-немецки. - У меня семья, и я обязан думать о будущем моего сына... Благодарю вас!.. Я зайду завтра. Хайль Гитлер!.. - Положив трубку на рычаг, он спросил, озабоченно перебирая бумаги: - Что у тебя? Я тороплюсь.
- Этой ночью за мной приходили из гестапо...
Вагнер отложил бумагу, встал и, опершись о стол, весь подался вперед. На лице его была написана неподдельная тревога.
"Ах, да! Вагнер рекомендовал меня в "Стройнадзор" и теперь боится за свою шкуру!" - подумал Николай.
- Донос одной легкомысленной женщины. Вопрос исчерпан, дело прекращено, и напоследок следователь поставил бутылку вина.
- Слава богу! - выдохнул Вагнер. - Поздравляю! Расскажи об этом майору.
- Кстати, Евгений Евгеньевич, вы не знаете, зачем меня вызывал Загнер? - спросил Гефт.
- Могу предположить. Получено секретное предписание из Киля. В середине марта "Стройнадзор" ликвидируется, майор Загнер назначен директором Судоремонтного завода, помощником по корпусной части - я, по механической - ты. Это держится в строгом секрете, но...
- Понимаю. Простите за нескромный вопрос, вы разговаривали по телефону с консулом... - осторожно начал Гефт.
- Да, Николай, я разговаривал с консулом об эвакуации моей семьи. Я смотрю в будущее с надеждой, оно рисуется мне в самых светлых, радужных красках, но... На всякий случай... Да, на всякий случай... - повторил он и уткнулся в бумаги.
- Пойду к баурату. - Гефт поднялся с кресла.
- По поводу секретного предписания из Киля я тебе ничего не говорил. От тебя я ничего не скрываю, но и об эвакуации моей семьи...
- Понимаю. Нем, как рыба! - успокоил его Гефт и, постучав к баурату, открыл дверь.
- А, инженер! Входите! - Майор был полон энергии. - Я вызвал вас по чрезвычайно важному вопросу: если некоторые секретные сведения просочатся в румынские круги (а такая возможность не исключена), наши союзнички начнут демонтаж и эвакуацию станков. Вы, инженер Гефт, моя правая рука на заводе. Вы должны незамедлительно сообщать мне о всякой попытке демонтажа. Я распорядился установить в вашем кабинете прямой телефон для связи со мной. Подберите себе на должность секретаря надежного человека.
- Господин майор, этой ночью меня вызывали в гестапо...
- Я знаю! - перебил его баурат. - Мне с утра звонил гауптшарфюрер Краузе. Все оказалось простым недоразумением. Я очень рад! Поздравляю вас!
- Я могу идти?
- Да, идите. И будьте настоящим хозяином! Мы достаточно либеральничали с румынами. Их добыча в Одессе не пропорциональна их военным усилиям!
Гефт поехал на завод, зашел к шефу и объяснил свой вызов в "Стройнадзор" повышенным интересом баурата к ремонту пяти фишкутеров из четвертой флотилии.
Купфер успокоился и словно бы между прочим сказал:
- В механическом производятся работы по моим личным указаниям. Мне бы не хотелось, чтобы бригаде чинили препятствия...
- Хорошо, шеф. Я присмотрю за ними, - успокоил его Гефт и направился в механический.
Рябошапченко сообщил ему, что по личному приказу Купфера бригада румынских специалистов начала демонтаж большого расточного станка.
Гефт прошел в цех, загроможденный огромными ящиками для упаковки, понаблюдал за работой и, к удивлению Ивана Александровича, дал несколько деловых указаний бригадиру, затем поспешил в конторку. Рябошапченко как тень следовал за ним.
- Лизхен! - обратился Гефт к секретарше. - Очень важное поручение: надо, чтобы вы незаметно вышли с территории завода и наняли извозчика. Вот вам десять марок. - Он положил кредитку на стол. - Поедете в "Стройнадзор" и передадите майору Загнеру лично...
Она оживилась, вынула из сумочки зеркало и поправила прическу.
- Слушайте, Лизхен, внимательно. Меня прислал Гефт, скажете вы. Николай Артурович поручил передать вам, что по личному распоряжению шефа Купфера сегодня утром начали демонтаж большого расточного станка. Ясно?
- Ясно. Но... Почему я должна выйти с территории незаметно? - спросила она, засовывая в сумочку десять марок.
- Я подозреваю, что через проходную вас могут не выпустить.
- Ха! Я пройду через фабрику-кухню...
- Правильно. Вы умница, Лизхен. И помните, никому ни слова!
Она быстро вышла из цеха и направилась к фабрике-кухне.
- Ты можешь объяснить мне, что все это значит? - спросил Рябошапченко.
- Могу. Только давай пойдем отсюда куда-нибудь...
- На эллинг?
- Давай на эллинг.
Они прошли через весь цех, вышли к эллингу, поднялись на стапель и забрались в рубку тральщика.
- События, Иван Александрович, не ждут. Фронт приближается к Одессе. "Транснистрия" перестала существовать и превратилась в "территорию между Днестром и Бугом". Гитлеровцы начинают вытеснять своих союзников со всех командных постов. Через несколько дней они приберут к своим рукам и завод. Союзники об этом знают и хотят напоследок урвать побольше.
- Н-да! - протянул Рябошапченко. - Стало быть, вор у вора?..
- Стало быть. И учти, Иван Александрович, у немцев чемоданное настроение, но перед уходом они будут, как всегда, жечь и взрывать то, что не успели вывезти. В Одессу начали прибывать части "Эйнзатцгруппе", близится кровавая расправа с населением. Нам следует подумать об убежище, где могло бы человек пять отсидеться несколько дней перед вступлением в город наших войск. Я думаю, что лучше места, чем у тебя на Тенистой, не придумаешь. Сегодня вечером мы с Валерием заглянем к тебе, посмотрим, посоветуемся...
- Хорошо, буду вас ждать.
- Как с подрывом "Весселя"?
- Есть один парень, Тимка Козлов, корешок Васи Тихонина. Он грузчик, работает на двадцать втором причале.
- Постарайся сегодня же с ним встретиться. Прощупай его, чем он дышит, и решай. Сам решай. "Уголек" у тебя есть?..
- Целых три.
- Они нам еще пригодятся.
Внизу, возле лебедок эллинга, появился посыльный дирекции и стал подавать какие-то знаки. Гефт вышел из рубки на верхнюю палубу тральщика и спросил:
- Ты меня?
- Да, Николай Артурович. К вам пришли.
- Передай, что я сейчас буду.
"Наверное, Лия Краснощек", - подумал он.
Недавно он встретил своего приятеля, еще по Институту инженеров водного транспорта, Сашу Краснощек. Инженер служил продавцом в булочной. Николай узнал его нерадостную историю: жена, Лия, кончила перед войной исторический факультет пединститута, но гитлеровцы "делали историю" заново, и при оккупантах Лия не нашла себе применения. На руках маленький ребенок. Словом, нужда. Вспомнив распоряжение Загнера, он предложил ей должность секретаря.
В приемной дирекции его действительно дожидалась Лия Краснощек.
Гефт передал в секретариат ее документы на оформление и посвятил Лию в круг несложных обязанностей.
Телефон городской линии связи в его кабинете уже действовал. Поставили еще один стол, и секретарь приступила к работе.
Во вторник четырнадцатого марта, уже поздним вечером, к Гефтам пришла Зина Семашко. По ее лицу было видно, что привели ее чрезвычайные обстоятельства.
Отца не было дома, а мать, увидев Зину, увлекла ее к себе в комнату, расспрашивая о домашних. На ходу, здороваясь с Николаем, она успела передать ему сложенную словно аптекарский порошок бумажку и шепнула:
- Приняла вчера ночью...
Николай остался в своей комнате, развернул бумагу и прочел:
"Войска 3-го Украинского фронта, форсировав реку Днепр в нижнем течении, 13 марта в результате уличных боев овладели городом Херсон - крупным узлом железнодорожных и водных коммуникаций и важным опорным пунктом обороны немцев у устья реки Днепр".
"Такое важное сообщение держать до воскресенья нельзя. Сводку надо сегодня же отпечатать и расклеить", - решил он.
Николай надел тужурку и зашел в комнату матери проститься с Зиной, но, увидев его одетым, девушка заторопилась, сказав, что в это время боится ходить одна и, пользуясь тем, что Николай все равно идет из дома, просит проводить ее...
В этот вечер не удалось отпечатать сводку: дома была Юлина мать, а главное - господин Пирог крутился возле дома, заглядывал в окна.
Пришлось перенести на завтра. Но завтра вклинились новые события: власть в городе перешла к немцам во главе с генералом Ауленом. Всем румынам было предложено выехать в королевство, осталось лишь небольшое число чиновников. Полицию сменила фельджандармерия. Выдача пропусков на выезд из города прекращена. Судоремонтный завод заняли немцы и выставили военную охрану. В кабинете шефа Купфера расположился баурат, в кабинете главного инженера - Вагнер, главного механика - Гефт.
Весь день Николай принимал оборудование по уже знакомой описи. Только поздно вечером ему удалось вырваться домой. Надо было прочесть номер "Дер штюрмера" (нюрнбергский листок, издающийся Штрейхером). Газету он до утра взял у майора Загнера. Было интересно проследить за тем, как печать рейха освещает военные события на Восточном фронте.
Только Николай открыл газету, как явился отец, в довольно приподнятом настроении. Старик запер входную дверь на ключ, демонстративно поставил напротив него стул, сел и решительно начал:
- Я хочу, сын, внести в наши отношения ясность...
Предисловие было многообещающим. Николай понял, что отделаться шуткой не удастся.
- Ты читаешь "Дер штюрмер"?! - Он только теперь разобрал заголовок. - Этот вонючий, погромный листок?!
- Иногда и из такого листка можно извлечь полезные сведения.
Готовый снова вспыхнуть, Артур Готлибович взял себя в руки и, понизив голос, спросил:
- Ты знаешь, что советские войска два дня тому назад взяли Херсон?
- Знаю.
- Ты знаешь, что вот-вот они могут быть в Одессе?
- Знаю.
- Что будет с тобой?
- Я свободно вздохну. Выпишу Аню с ребятами, отдохну около них неделю-другую и... новое задание... Если бы ты, отец, знал, как я устал...
- Так что же выходит?.. Все это время ты... - У старика перехватило дыхание, он судорожно втянул в себя воздух, вынул платок и вытер слезу.
- Все это время... - согласился Николай.
- Но почему же?.. Почему ты это скрыл от меня, от отца? Ведь с той поры, как ты вернулся в Одессу, я стыдился моих старых друзей... Я не мог им честно смотреть в глаза!..
- Я опасался, отец, что ради права открыто смотреть в глаза ты все расскажешь своим друзьям... Я видел, что ты болезненно переживаешь мою работу на гитлеровцев, но ничего не мог поделать. Ты человек эмоциональный, работа в театре наложила на тебя свой отпечаток...
- Почему же ты решил сказать об этом теперь?
- После моего вызова в гестапо ты стал догадываться сам, да и кроме того... Ты только не волнуйся, отец, но... Если в "Зеетранспортштелле" будут настаивать на твоей эвакуации в Германию, ты должен согласиться. Иначе ты провалишь меня...
- Что ты говоришь, Коля! - Старик схватился за голову.
- Это неизбежно. Когда все кончится, вы вернетесь...
- Страшно. Мать себя плохо чувствует. Не по силам нам такой переезд. Не те годы...
- Я не вижу другого выхода...
В дверь постучали: это вернулась домой мать. Только взглянув на них, Вера Иосифовна поняла, что был крупный разговор.
- Что вы опять не поделили? - спросила она.
- Вот, Вера, наш сын... Коля настаивает на эвакуации...
- Куда?
- В Германию...
Наступила пауза. Вера Иосифовна начала собирать ужин. Она разожгла примус, поставила кофейник, потом подошла к Артуру Готлибовичу, положила ему руки на плечи и сказала так просто, словно речь шла о поездке на Большой Фонтан:
- Если сын считает, что мы должны эвакуироваться в Германию, стало быть, так нужно. Ну, ну, Артур Готлибович, выше голову! Не хныкать!
- А ты знаешь, Вера, что он... - Старик не нашел слова.
- Знаю. Какой же я была бы матерью, если бы не знала...
- Почему же ты не сказала мне? - возмутился Артур Готлибович.
- Если сын не нашел нужным сказать тебе, почему это должна была сделать я? Теперь ты знаешь.
- Знаю...
- Этого не надо говорить, достаточно взглянуть на тебя, ты уже мучаешься своей тайной...
- Ты меня считаешь мальчишкой?!
- Есть люди, которые до старости остаются мальчишками. И я счастлива, Артур, что ты принадлежишь к их числу. - Она поцеловала мужа в голову и сняла кофейник. - К столу, мальчишки! По такому случаю я вас угощу настоящим кофе!..
Но "настоящее кофе" не состоялось: пришел заводской посыльный с запиской от Вагнера:
"Николай Артурович!
Через майора Загнера я получил приказ, подписанный адмиралом Циибом: срочно, не позже чем в трехдневный срок, перезалить рамовые подшипники и собрать машину на пароходе "Амур" водоизмещением три тысячи тонн. Девятнадцатого числа этого месяца судно должно быть отбуксировано в Констанцу. Тебе надлежит заняться этим сегодня же. По имеющимся у меня сведениям, на материально-техническом складе оберверфштаба имеется баббит. Контора и склады ввиду чрезвычайного положения работают до двадцати трех часов. Машину тебе посылаю.
С приветом Евг. Вагнер".
- Машина здесь? - спросил Николай посыльного.
- Да. Я могу идти? - Идите.
Закрыв за посыльным дверь, Николай неохотно стал натягивать кожаную тужурку.
- Ты уходишь? Без кофе? - огорчилась Вера Иосифовна.
- Служба, мама, - усмехнулся Николай.
Шел дождь. На деревьях, обманутых теплом, появились почки. Порывистый ветер гнал низкие, косматые облака. Полнолуние кончилось, ущербная луна временами показывалась в просветах. Николай смотрел сквозь рябое от дождя стекло машины на встречных людей, шагающих через лужи, на ручьи, бегущие по обочинам дороги, и думал... Мысли его были тревожными и в то же время праздничными, полными какого-то смутного, волнующего ожидания.