В следующие два дня дел было невпроворот. Эвакуировались склады материально-технического снабжения оберверфштаба. Надо было получить побольше материалов, чтобы было чем встретить настоящих хозяев завода. Гефт добился от майора Загнера разрешения создать аварийный запас и получил за его подписью чистые бланки требований. Он возился с этим несколько дней, но вывез на завод большое количество материалов и спрятал в деревянных складах в расчете на то, что стоящие рядом большие каменные пакгаузы, будучи взорваны, завалят деревянные сооружения. А бензин и автол в бочках он приказал закатить в убежище.
Только Гефт справился с этой задачей, как возникла новая: отцу был выписан маршбефель до порта Браил на Дунае. Небольшой буксир "Альтенбург", на котором должны были эвакуироваться родители, уходил в ночь на двадцать шестое...
Нельзя сказать, чтобы рабочие порта, где он работал, встретили эвакуацию старого Гефта с энтузиазмом. Они считали, что старик переметнулся к немцам, и открыто высказывали ему свое презрение, отчего Артур Готлибович страдал еще больше.
- Ну вот, сын, - сидя на чемодане в ожидании извозчика, сказал старик. - Мы с матерью сделали, как ты хотел. Мы едем в эту проклятую страну, где нас никто не ждет и где мы никому не нужны...
- Опять ты заводишь эту шарманку! - сказала Вера Иосифовна. - Я всегда любила путешествовать...
- Ты слышишь, Николай? Она еще может шутить!..
- Лучше шутить, чем паникерствовать, - заметила мать.
- Это я паникер? Ты слышишь, сын?
- Слышу, отец. Мне очень горько, что вы уезжаете, но другого выхода нет. Вы вернетесь, и довольно скоро.
- Откуда у тебя такая уверенность? - с интересом спросил отец.
- Я знаю обстановку. Наши войска заняли Первомайск. Идут бои у старой границы, на Пруте. Еще немного, и Румыния выйдет из игры, за ней Италия. Уже Рим объявлен открытым городом. Скоро, отец, очень скоро вы вернетесь в Одессу. Что делать, каждый по-своему участвует в войне.
- Да, каждый по-своему, - философски повторил старик.
Во двор въехала фура, нанятая Гефтом. Они перенесли два чемодана, сетку с продуктами, уселись сами и тронулись в порт.
Даже с маршбефелем было трудно проникнуть на пароход "Альтенбург". Здесь понадобилась напористость Гефта и помощь коменданта порта. В отделении для пассажиров по щиколотку стояла вода: где-то пропускали трубы. Было тесно и душно, но рассчитывать на бо́льшие удобства не приходилось. Удалось добыть одну койку на двоих, и это было неплохо. Ночью "Альтенбург" отвалил и, ведя на буксире баржу, взял курс на запад.
На следующий день, утром, к Гефту на завод пришел Артур Берндт, чего он никогда раньше не делал. Отправив Лию с поручением на эллинг, Николай спросил, когда они остались одни:
- Что случилось, Артур?
- Еще не миновала надобность в пропуске?
- Нет.
- Лена достала прошлогодний пропуск в Саврань, вот он. - Артур протянул документ.
Пропуск был настоящий. Надо было только заменить последнюю цифру года и к римской пятерке месяца подставить палочку.
- За пропуск большое спасибо! Скажи, а не может твоя Лена достать оружие? Один-два пистолета и боезапас?
- Я поговорю с ней. Правда, тюремная охрана теперь немецкая... Хорошо, попробую. Может быть, удастся купить на базаре... Николай, я написал обращение к местным немцам. На, прочти. - Он положил перед Гефтом блокнот.
"Товарищи немцы!
Для нас с вами разыгрывается последний акт трагического конца "третьей империи"... Сейчас гитлеровцы ограбят ваши дома, сожгут их, а вас угонят в Германию. С родного пепелища вы попадете на чужие обуглившиеся руины.
Товарищи немцы!
Сопротивляйтесь насильственной эвакуации! Уходите в катакомбы! В Савранские леса!" - прочел Николай.
- Почему "для нас с вами"? И "трагический конец"? Для кого он "трагический"?
- Я имел в виду, что для местных немцев этот акт последний. А трагический...
- Конец трагический не для нас с тобой. Словом, ты еще подумай, исправь и принеси мне на завод. Здесь есть машинка с латинским шрифтом, я отпечатаю сам.
- Хорошо. Я зайду завтра...
- Подожди, Артур. Тебе надо подготовить убежище...
- Я договорился с Семашко, они обещали спрятать меня в подвале.
- Мы могли бы тебя взять с собой, но Семашко - это неплохо. А главное, близко. Я прошу тебя, Артур, следить за питанием радиоприемника. Проверяй каждый день напряжение и по необходимости ночью подзаряжай аккумулятор. Сейчас это особенно важно.
- Понимаю.
В этот день он не мог встретиться с Валерием, чтобы передать ему пропуск в Саврань. На следующий день, в два часа дня, Юлия Покалюхина принесла судок с обедом - теперь у него не было времени уходить с завода - и передала сводку Информбюро за двадцать седьмое. Советские войска взяли Саврань. Разумеется, пропуск утратил свое значение, а вместе с ним была утрачена и последняя надежда на переход Валерием линии фронта.
Двадцать восьмого марта, к концу дня, Гефта вызвали в кабинет баурата на экстренное совещание. Здесь были Вагнер, обер-лейтенант де Валь, капитан Риш из оберверфштаба и несколько морских офицеров, как оказалось, из батальона военно-морской охраны. В ожидании баурата все сидели молча, в угнетенном, подавленном состоянии. Причина этому была известна: наши войска штурмом взяли Николаев.
Приехал Загнер. Обычно красное, бугристое его лицо было нездорового, землистого цвета. Он небрит и неряшливо одет, чего с ним раньше не случалось.
Мрачно окинув присутствующих взглядом, майор снял очки и долго протирал стекла.
- Первого апреля принято шутить, - надев очки, сказал он. - Так вот, я позволю себе веселую шутку. Первого апреля на территории судоремонтного завода организуется концентрационный лагерь для рабочих, инженеров и служащих. Охрану лагеря будет нести батальон военно-морской пехоты обер-лейтенанта Кернера! - Баурат указал на одного из присутствующих офицеров. - Задача лагеря - мобилизация всех сил на демонтаж, упаковку и погрузку оборудования. Конечная цель - принудительная эвакуация рабочей силы для восстановления завода в новых условиях. Инженер Гефт, вы хорошо знаете территорию, покажите, где следует поставить охрану, чтобы предупредить бегство из лагеря.
Гефт подошел к плану завода и указал обер-лейтенанту Кернеру места охраны. Конечно, он позаботился и о том, чтобы у рабочих была возможность покинуть лагерь, оставив открытыми выход у моря через Хлебную гавань и дверь возле кочегарки фабрики-кухни.
- Во время моего отсутствия на заводе, - продолжал майор, - инженеры Вагнер и Гефт имеют право подписи на документах и пропусках, вот образец. - Майор роздал присутствующим белые бланки, перечеркнутые зеленой полосой. - Учреждаются круглосуточные дежурства: первого - я, майор Загнер, второго - капитан Риш, третьего - инженер Вагнер, четвертого - обер-лейтенант де Валь, пятого - инженер Гефт. Завтра в ковш завода будет доставлен плавучий док, на который погрузят аэродромное хозяйство. За вооружение дока и подготовку к переходу отвечает инженер Вагнер...
Совещание длилось долго, а когда Гефт вернулся к себе в кабинет, то застал Артура Берндта. Он принес пистолет системы "Вальтер" с четырьмя запасными обоймами.
- Удалось только один... - сказал Артур.
- Где ты достал? - спросил Николай, вскидывая на руке пистолет.
- Сегодня утром Лена купила на толкучке...
- Хвоста за ним нет?
- Нет. Я стоял возле нее и все видел. Какой-то немецкий унтер, ему не на что было опохмелиться. За сто марок. Лена с ним сторговалась, просил двести...
- При свидетелях?
- Нет, мы его увели в сторону.
- Хорошо. Обращение принес?
- Принес.
Николай взял у него листок, прочел.
- Теперь хорошо. Просто и доходчиво. Сейчас возьму к себе машинку и отпечатаю. Ты выйди на Приморскую и подожди меня возле моста.
Берндт вышел, а Гефт отправился в секретариат, взял машинку с латинским алфавитом, заложил десять экземпляров тонкой бумаги и отнес к себе в кабинет.
Прежде он напечатал несколько строк проекта приказа о сроках окончания ремонта судов, затем, провернув каретку, начал печатать листовку Берндта. Когда листовка подходила к концу, он услышал какую-то возню за дверью, словно бы в темноте кто-то шарил в поисках ручки. Николай мгновенно провернул каретку обратно, так, что текст листовки оказался снизу, и сунул оригинал в карман.
В кабинет вошел оберфюрер Гофмайер.
- Хайль Гитлер! - вскинул он руку.
- Хайль Гитлер! - ответил Гефт.
- Почему, инженер, вы сами печатаете? - спросил Гофмайер, впившись глазами в текст приказа.
Преодолев чувство страха, улыбаясь, Гефт ответил:
- Диктовать не умею, господин оберфюрер, а надо срочно составить приказ...
- Я ищу майора Загнера!
- Разрешите, я вас к нему провожу?
- Да, пожалуйста...
Они вышли из кабинета, и Гефт демонстративно закрыл дверь на ключ.
Гофмайер не долго оставался у Загнера, он пришел по вопросу организации концентрационного лагеря и вскоре уехал.
Николай Артурович вернулся в кабинет, допечатал листовку и вышел на Приморскую. Берндт его дожидался.
- Вот тебе, Артур, листовки. - Он сунул ему в карман сверток. - Не теряй времени. Надо их расклеить сегодня же. Справишься?
- Постараюсь.
И они разошлись в разные стороны.
Первого числа, закончив трудовой день как всегда, рабочие сплошным потоком двинулись к проходной. Почему-то образовалась очередь. С моря подул холодный, пронизывающий ветер. Пошел дождь со снегом. Люди промокли до нитки. Беспокойство нарастало, а очередь не двигалась вперед. Кто-то пустил слух, что в проходной обыскивают. Послышались возгласы возмущения. Некоторые, знавшие, как можно выбраться с завода, минуя проходную, направились в обход, но и эти выходы оказались блокированы солдатами немецкой морской пехоты. Тогда, стиснутые со всех сторон на узкой площадке перед проходной, люди двинулись на турникет, но им навстречу выбежали солдаты морской пехоты и оттеснили назад. Из комендатуры вышли майор Загнер и обер-лейтенант Кернер. В наступившей тишине майор объявил, что по приказу германского командования рабочие, инженеры и служащие завода заключены в концентрационный лагерь. По рабочей массе прокатилась волна возмущения. Теснимые задними рядами, передние подались вперед.
Обер-лейтенант выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Он не знал русского языка.
- Хальт! Аусганг верботен!
Масса рабочих угрожающе затихла.
Майор Загнер закончил свою речь. Из его слов было ясно, что никому отсюда не выбраться, по крайней мере сегодня. А это была суббота, и каждый из них рассчитывал провести вечер в кругу семьи.
Под общежитие по указанию Загнера приспособили второй этаж старой конторы, бросили на пол прелую солому, и все... Ни столов, ни стульев...
Промокшие, голодные, они собрались в общежитии. Здесь по крайней мере была крыша над головой и горел электрический свет. Люди разбились на группы, обсуждая события. Неизвестно откуда появилась листовка и пошла по рукам.
"Вы думаете, напрасно нервничает
немецкая администрация?
Нет, товарищи!
СОВЕТСКАЯ АРМИЯ БЛИЗКО!!!
Нашими войсками заняты
районные центры Одесщины:
КОТОВСК! БЕРЕЗОВКА! ТРОИЦКОЕ!
Поздравляем вас, товарищи!"
Лагерь долго не затихал. Белый листок, словно чайка, перелетал из одной группы рабочих в другую, возвращался назад и читался вновь.
Только под утро люди забылись коротким сном, но, как только кончился комендантский час, у проходной появились матери, жены, сестры, обеспокоенные отсутствием мужчин. В комендатуре им объяснили, что рабочие задержаны на несколько дней в связи с выполнением срочного заказа, что женщины могут передавать им питание, одежду и постельные принадлежности.
За несколько дней в судьбе людей мало что изменилось: они работали как всегда, некоторым даже удавалось увидеться со своими близкими и перекинуться парой слов. Но четвертого они все почувствовали резкий перелом. С утра был объявлен приказ о прекращении работ и эвакуации всего оборудования завода, а на территории появились две роты саперов и несколько автомашин с ящиками тола и авиабомбами.
В тот же день Гефт вызвал к себе Рябошапченко.
- Вот что, Иван Александрович, - сказал он, - немцы решили за эти несколько дней начисто ограбить завод. Наша задача - не дать им ни одного исправного станка. Мы проведем операцию "Молот и солидол". Будем крушить молотом все, что только можно разбить, а осколки заливать солидолом. Сейчас, в первую очередь Загнер приказал демонтировать и отправить в порт станок для проточки валов. Ты сделай вот что: используй кранового Копейкина, занеси в угол заднюю бабку, планшайбу и завали всяким хламом. Потом подними на крюке маховик и разбей им станину. Через два часа я заеду за этим станком. Есть еще одна мысль, но об этом позже. Сегодня удалось договориться с Загнером об освобождении из лагеря всех стариков. Ты понимаешь, что под этой маркой мы сможем выпустить и тех, что помоложе... Отбери людей. Кроме того, на машине я буду перевозить в порт оборудование. Надо попытаться подсаживать для разгрузки восемь - десять человек рабочих в каждый рейс. Разумеется, на завод они не вернутся. Завтра я дежурю и вечером сумею выпустить человек десять по пропускам. Учти, к трем часам будет новая листовка. Надо обеспечить ее распространение. Вот, кажется, и все. Вопросов у тебя нет?
- Нет, все ясно. Если бы ты знал, Николай Артурович, какое это варварство, крушить такой станок...
- Где же мне знать? - разозлился Гефт. - Ну, иди, чувствительный юноша!..
Весь день Гефт занимался отправкой оборудования в порт, а когда охрана привыкла к его поездкам, он стал подсаживать на машину людей и в течение дня вывез с завода инженеров Резчикова, Новохацкого, Юркова, мастеров Чефрана, Разманича, Клещевича и многих других техников и рабочих.
В первую же ночь из лагеря скрылось человек двести, через проходы, предусмотрительно оставленные Гефтом. Четвертого удалось выпустить еще около двухсот человек "стариков" и "больных туберкулезом": немцы боялись инфекции и легко на это пошли. Количество людей в лагере резко уменьшилось. Из патриотической группы Гефта на заводе остались лишь Иван Рябошапченко и Василий Тихонин. Ящики с оборудованием были все вывезены на плавучий док. Последние три станка сняты с фундаментов и погружены на платформы; здесь же, на пути, стояли два катучих железнодорожных крана. Гитлеровцы намеревались столкнуть их в море.
НА ПОТЕМКИНСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ
В огромном, теперь пустом, помещении механического цеха Тихонин и Рябошапченко сидели на выброшенном из конторки столе Лизхен. Сама она исчезла из цеха в первый же день организации лагеря. Она теперь секретарь Загнера, ходит упоенная властью, по-хозяйски покрикивая на служащих конторы. Так молча сидели на столе разные по возрасту и судьбе два человека - Тихонин и Рябошапченко, но мысли их были примерно одинаковы. Человек испытывает удовлетворение от дела своих рук. Вот они потрудились на совесть, перед ними дело их рук - разрушенный, опустошенный цех, а на душе ничего, кроме горького осадка.
- Ну ладно, Иван Александрович, - нарушил молчание Василий. - Все пройдет, как хвороба. Останутся только оспинки на сердце. Придут наши. Вернутся станки, эвакуированные на восток. А куда? Эти гады все подорвут, все уничтожат...
- Думаю, что всего они не подорвут... Он не допустит...
- Сколько за эти полгода я слышал от вас: "он приказал", "он дал задание", "он передал листовку", "он не допустит"... Кто? Кто приказал? Кто не допустит? Вы были командиром в этой борьбе. Я вам верил, и вы меня не обманули. Но вы говорите, что кто-то стоит за вами. Я спрашиваю: кто? Имею я на это право?
Рябошапченко повернулся к Василию, внимательно посмотрел на него, двигая желваками, вытянул губы, словно собираясь свистнуть, и поджал их вновь - такая у человека странная привычка, - затем сказал:
- Думаю, Василий, что ты имеешь на это право. Пришло время познакомить тебя с главой нашей группы. Он не чуждался грязной работы, он такой же, как ты, как я, солдат незримого фронта... Пойдем!
Рябошапченко слез со стола, еще раз с горечью окинул взглядом разрушенный, опустошенный цех и вышел, а за ним Тихонин.
Когда они стали подниматься на второй этаж Управления, Василия охватило тревожное предчувствие того, что должно было сейчас случиться...
Иван Александрович постучал в дверь кабинета. Получив разрешение, он сказал Тихонину:
- Чуток подожди здесь. - И ушел в кабинет.
- "Нет! Не может этого быть! - лихорадочно думал Василий. - Он только зашел к этой немецкой шкуре, чтобы доложить по службе. Он сейчас вернется, и мы пойдем к нему, к солдату... этого... фронта..." Волнуясь, он забыл, какого фронта.
Но дверь приоткрылась, и Рябошапченко выглянул в коридор:
- Зайди!
С плохо скрываемой неприязнью Василий перешагнул порог.
- Здравствуй, товарищ Тихонин! - сказал Гефт, протягивая ему руку.
Василий смущенно ответил на пожатие.
- Вот почему, Василий, я тебе мешал расправиться с "немецкой шкурой", - улыбнулся Рябошапченко. - С одной стороны - угроза провала у немцев, с другой - ненависть своих. Так вот и ходил человек по острию ножа... А ты "темную"...
- Знаешь, Иван Александрович, кто старое помянет... Настала пора, Василий, тебе уходить с завода. Пропуск я выпишу...
- Не надо, Николай Артурович, я и так уйду.
- Как же ты?
- Да уж так... Запросто... - Он улыбнулся.
- А куда уйдешь? - спросил Гефт. - Домой нельзя. Мы можем тебя взять с собой в тайник...
- Нет, я с вами не могу... У меня братишка меньшой, Колька... Мы вместе уйдем в Усатово, там живет тетка, у нее на огороде колодец, так мы этим колодцем в катакомбы...
- Что ж, хорошо. Желаю удачи! В день освобождения мы встретимся все возле дюка. У Потемкинской лестницы в шесть часов вечера. Приходи.
Гефт обнял Тихонина и проводил до двери.
Когда они остались одни, Николай сказал:
- Мне вручили командировочное предписание - маршбефель. Я назначен командиром дока. Отправляется он седьмого ночью. Получил на дорогу паек, думаю, что нам хватит. Забирай на Тенистую. Вот тебе, Иван Александрович, пропуск. Пора и тебе уходить. Связь через Юлю. Я приду восьмого утром. По сегодняшней сводке, наши войска ведут бои приблизительно в тридцати - сорока километрах от Одессы. Передай Валерию привет!..
- Николай Артурович, а как же с разминированием? - спросил Рябошапченко.
- Я сегодня дежурю. Загнер должен оставить мне ключи от сейфа. Постараюсь сделать все, что смогу. Если бы удалось спасти электростанцию...
- Ну, бывай!..
Рябошапченко взял перевязанный бечевкой пакет с продуктами и пошел к двери, но остановился, постоял, почмокал губами и вернулся:
- Давай, Коля, обнимемся!
Они обнялись.