53. Самолет колхозника Конева
2 мая рано утром Ольховский вызвал меня на КП:
- Полетите на тыловой аэродром. Получите там подарок от колхозника из Сталинградской области. Полетите с Брызгаловым на "По-2".
Я не стал расспрашивать командира. Взял парашют и отправился с Брызгаловым к "По-2".
В последний раз я летал на нем, когда сдавал испытания в аэроклубе. Много воды утекло с той поры!
Я летел, прижимаясь к складкам местности; следовало быть начеку, чтобы не подкрались "охотники" противника. Прилетев на аэродром, я еще издали заметил на стоянке в стороне от других новенький, поблескивавший на солнце самолет.
Меня и Брызгалова окружили корреспонденты.
Оказалось, что машина, которую командование поручило мне, была построена на личные сбережения колхозника Конева. Летчик, пригнавший ее, сказал, что самолет хороший, облегченного типа. Я быстро зашагал к самолету, продолжая расспрашивать летчика.
На хвосте самолета стоял № 14. На левом борту красными буквами было начертано: "Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.", а на правом борту - "От колхозника Конева Василия Викторовича".
Ко мне подошел представитель штаба нашего авиасоединения, пожал руку и сказал:
- Вы уже, вероятно, прочли надписи на бортах машины. У нее замечательная история. Шестидесятилетний колхозник-пчеловод Василий Викторович Конев из колхоза "Большевик", Сталинградской области, внес свои трудовые сбережения в фонд Советской Армии и попросил товарища Сталина о том, чтобы на них был построен самолет имени Героя Советского Союза Конева. Просьба славного советского патриота выполнена. Василий Викторович Конев - односельчанин подполковника Конева, павшего смертью храбрых в неравном бою в начале войны. Вот послушайте, что пишет колхозник Конев…
Представитель штаба соединения вынул из планшета письмо Конева и прочитал его.
Колхозник Конев просил летчика, которому будет вручен самолет имени Героя Советского Союза Конева, беспощадно мстить фашистам за смерть героя Конева, бить врага до нашей окончательной победы.
- Машина прислана в распоряжение командования нашего авиасоединения, - продолжал представитель штаба, - и оно решило дар сталинградского колхозника передать вам, капитан Кожедуб… Поздравляю вас, искренне желаю успехов!
Подошел один из корреспондентов и сказал, что он знавал подполковника Конева, что герой-летчик летал на самолете за № 33 и что про него есть стихотворение, сложенное авиаторами.
И он прочел эти незатейливые, но написанные от души фронтовые стихи:
Конев отважно дерется с врагом За Родину, Сталина, отчий дом. Если над краем передним летал,
Каждый боец его узнавал: Ну-ка, товарищ, зорче смотри! Кажется, мчится вдали "33"…
Хотелось подробнее расспросить о подполковнике Коневе, но время было горячее, и я не мог задерживаться ни на секунду.
Наспех попрощался со всеми и позвал Брызгалова:
- Пора домой, Паша. Полетишь на "По-2", только смотри в оба за "мессершмиттами".
И мы отправились в путь на своих машинах.
В этот вечер мне долго не спалось. Я раздумывал о новом самолете, готовился к его боевому крещению. Перед сном написал письмо колхознику Коневу:
"Дорогой Василий Викторович!
С радостью сообщаю вам, что ваш самолет мне вручили сегодня, 2 мая 1944 года, на прифронтовом аэродроме. Это новый, прекрасный наш отечественный самолет "Лавочкин" с надписями, которые вы просили сделать.
Позвольте заверить вас, Василий Викторович, что я буду бить врага на вашем самолете так, как приказывает великий Сталин. Сейчас у меня на счету тридцать семь сбитых немецких самолетов. Но это только начало мести врагу за убитых и замученных советских людей, за разрушенные врагом села и города. О каждой своей победе над врагом буду вам сообщать. Вас же прошу - пишите о своем житье-бытье. Хочется знать об успехах в вашем колхозе "Большевик", о том, кто из ваших родных и близких находится на фронтах Отечественной войны.
Желаю вам здоровья и успехов.
С боевым приветом
Герой Советского Союза Иван Кожедуб".
54. Паша Брызгалов
На следующее утро, 3 мая, наспех позавтракав, я на рассвете был уже у своего самолета. Погода стояла ясная, но по небу шли небольшие разорванные облака. Иванов хлопотал около моей машины. Я стал тщательно осматривать ее.
Я всегда бережно и заботливо относился к самолету, к каждому прибору, винтику, а сейчас почувствовал особенную ответственность за эту машину. Представил я себе далекий колхоз "Большевик", где колхозник-патриот будет ждать от меня писем с рассказами об успешных боях, проведенных на его машине. Представил себе завод, где рабочие и конструкторы будут следить за боевой работой машины, сделанной ими по заказу старика-пчеловода.
Передо мной поставлена задача: с группой в восемь самолетов прикрыть наши наземные войска в районе Тыргу-Фрумос. На этом участке немцы предприняли контрудар. Они бросили сюда много танков, большие группы "Фокке-Вульфов-190", намереваясь восполнить ими потерю своих "Юнкерсов-87".
Уже после первых боев с "Фокке-Вульфами-190" я обратил внимание на один излюбленный прием немцев. Фашисты предприняли такой тактический маневр: вперед выпускали "фоккеров"; те, сбросив бомбы, связывали боем наших истребителей, а вслед за "фокке-вульфами" шли пикирующие бомбардировщики "Ю-87".
Машина осмотрена.
- Все в порядке, мотор работает отлично, товарищ командир, - докладывает Иванов, поглаживая крыло самолета. - Каждый винтик ощупал. - И добавляет с довольной улыбкой: - Хороший аппарат, товарищ командир!..
Подлетев к линии фронта, мы встретили около тридцати "фокке-вульфов". Часть их направилась к нам, чтобы связать нашу группу боем. Предвидя, что вслед за "Фокке-Вульфами-190" появятся пикирующие бомбардировщики, я приказал по радио своим летчикам занять соответствующий боевой порядок. И в самом деле, не прошло и нескольких секунд, как подошла большая группа "Ю-87". Но их маневр уже был разгадан. Они не застигли нас врасплох. Быстро оценив обстановку, я сзади, сверху, во главе своей группы врезался в строй "юнкерсов" и сбил один самолет.
Итак, счет моего нового самолета открыт…
Завязался бой. Немцы - в замешательстве. Они неприцельно сбрасывают бомбы. Вижу, на нас "наваливаются" "фокке-вульфы". По моим расчетам, горючее у них должно быть уже на исходе. И действительно, вражеские самолеты стали уходить. По радио приказываю группе собраться. Одного самолета нет - Паши Брызгалова. Где же он? Еще раз даю команду собраться.
Осматриваю воздушное пространство - вон он где, в стороне, выше меня! Я в недоумении: почему он оторвался от группы? И вдруг замечаю, что к его самолету приближается "Мессершмитт-109". Сомнений быть не может - это немецкий "охотник". Я нажал кнопку радио и крикнул Брызгалову:
- Паша, "мессер" сзади, снизу!
Но не успел я предупредить товарища об опасности, как немец уже открыл огонь. Самолет Брызгалова загорелся, и Паша выбросился с парашютом. Ветер нес его на нашу территорию.
Когда мы вернулись домой, я сразу же собрал летчиков. Лица хмурые, у всех одна дума: "Неужели Паша погиб?" И меня сейчас больше всего волнует этот вопрос. Но как командир я не имею права поддаваться охватившему меня настроению. Я должен разобрать поведение Брызгалова, еще раз напомнить всем о значении летной дисциплины, о том, как важно быть осмотрительным и соблюдать боевой порядок.
Больше всех за Брызгалова тревожился Никитин. Он был очень непосредствен и не умел скрывать своих чувств. Он ждал Пашу, волновался, то и дело подбегал ко мне:
- Как вы думаете, товарищ командир, Паша вернется?
Я его успокаивал тем, что Паша приземлился в расположении наших войск
Брызгалов вернулся на следующий день: прилетел на "По-2". Голова у него забинтована. Гимнастерка забрызгана кровью. Глаза грустные, вид унылый.
Мы бросились к нему, окружили его.
- Да ты ранен, Паша!
Брызгалов мрачно ответил, морщась от боли:
- Пуля прошла под подбородком. Кости не задела, только мягкую ткань пробила…
И он стал рассказывать:
- Когда мы подлетали к линии фронта, я увидел пару вражеских самолетов. Определил, что это "охотники". Но в облаках я их сразу потерял из виду. Когда кончился бой, решил их подкараулить. Лечу, посматриваю - не появятся ли "мессершмит-ты". Вдруг услышал глухие взрывы. Ясно - стреляют по моему самолету. Что-то обожгло мне подбородок. А когда я опомнился, то мой самолет уже был охвачен пламенем. Пришлось прыгать…
У Паши сорвался голос, и он замолчал. Я понял, что Паша осознал свою ошибку. Брызгалов отказался от ужина. А когда мы легли, мрачно сказал:
- Стыдно мне… машину загубил. Теперь буду бдительнее.
55. Тяжелая потеря
По данным разведки было известно, что немцы стягивают на свои прифронтовые аэродромы большое количество самолетов. Наше командование решило ослабить авиацию противника мощным ударом по его аэродромам. Летчики нашей части, в том числе моя группа, получили задание сопровождать штурмовики к вражескому аэродромному узлу.
Несмотря на шквальный огонь вражеских зениток, несмотря на атаки истребителей противника, мы выполнили задание и вернулись домой без потерь.
Когда я подлетал к аэродрому, у меня сильно застреляло в ухе. Я не обратил на это внимания. Приземлился и не стал выходить из кабины, пока самолет заправляли горючим для второго вылета. Побывал и в третьем боевом задании. В полете боль затихала. Но когда вылез из кабины, от боли потемнело в глазах. Надо было принимать решительные меры: воспользоваться передышкой и подлечиться до того, как разгорятся бои.
Собрал летчиков и сказал им, что лягу в санчасть.
Мне хорошо известны достоинства и недостатки каждого летчика моей эскадрильи. Когда мы летим вместе, то все их действия находятся, под моим наблюдением. И я беспокоился, что мои дисциплинированные, но горячие ребята, летая без меня, могут под влиянием порыва забыть об осмотрительности. Поэтому я строго сказал им:
- Без меня летать осмотрительно. Особенно это относится к тебе, Никитин. Держи себя в руках, шалопут, не горячись!
Ребята обещали вести себя рассудительно.
Со мной вместе решил лечь в санчасть и Паша Брызгалов - рана на его подбородке еще не зажила. Пока шли бои, Паша ни за что не хотел заняться лечением.
Когда я доложил Ольховскому, что заболел, он сказал:
- Не волнуйтесь, сейчас затишье, летать не будут. Только поправляйтесь скорее.
В санчасти, расположенной в маленьком городке неподалеку от аэродрома, я пролежал неделю. Чувствовал себя прекрасно, но главный врач все еще не разрешал выписаться. Ребята меня часто навещали, и я был спокоен: в воздухе по-прежнему было тихо.
Как-то вечером, когда мы с Брызгаловым играли в шахматы, в палате неожиданно появился Мухин. У него было такое странное выражение лица, что я сразу почуял недоброе.
- Мухин, что случилось?
- Беда, товарищ командир!
Я вскочил. Шахматы посыпались со стола.
- Ну, что вы молчите!.. С кем?
- С Никитиным, Филипповым и Гопкало…
У меня подкосились ноги, и я сел на кровать.
Вот что произошло. Мухин и Гопкало получили задание вылететь в разведку.
Задание они выполнили, но на обратном пути, на линии фронта, Гопкало был сбит вражескими зенитками, когда летел на бреющем.
Никитин был подавлен гибелью товарища. Он рвался в бой, чтобы отомстить за него. Командир не хотел его отпускать, но он все же добился своего.
Никитин и Филиппов, хороший молодой летчик, полетели в группе Мухина на разведку в тыл противника. В районе вражеского аэродрома завязался бой.
Никитин увлекся, оторвался от группы. Филиппов пошел за ним. Оба они не вернулись на аэродром.
Несмотря на тяжесть утраты - мне были дороги все трое, особенно Миша Никитин, - в эти минуты я по-профессиональному осуждал Мишу и его напарника. Я ловил себя на неприятной мысли: "Вот расплата за нарушение боевой дисциплины, за спешку! Сколько раз предупреждал вас!" На душе было очень тяжело. Печальный урок! Вот к чему приводят самонадеянность, переоценка своих сил, неуменье сочетать трезвый, хладнокровный расчет и стремительность действий…
В этот день я, кажется, впервые нарушил дисциплину: самовольно уехал из госпиталя на аэродром.
56. Впечатления одного дня
В конце мая 1944 года на нашем участке фронта снова разгорелись бои - и на земле и в воздухе. Немцы попытались нанести контрудар в районе севернее Ясс.
- Битому не спится, - говорили летчики, узнав об этом.
Моему "Лавочкину" предстояли серьезные испытания.
Немцы действовали большими группами, эшело-нированно по высоте. Ходить небольшими группами они боялись. Господство в воздухе было в наших руках.
В эти дни мы узнали, что на наш участок фронта прилетело соединение Покрышкина. Оно расположилось севернее нашего аэродрома.
Однажды группа самолетов под командованием Покрышкина, выполнив боевое задание, на обратном пути приземлилась у нас на аэродроме переждать грозу. К месту их приземления побежали наши летчики.
Я издали увидел Покрышкина. Мне понравилась его сильная фигура, быстрые, уверенные движения. Вспомнилось, как весной 1943 года, готовясь к своим первым боям, я внимательно следил за боевой деятельностью Покрышкина и его друзей - братьев Глинка, Речкалова, Гулаева.
Очень хотелось поговорить с замечательным летчиком, и я направился к его группе, вспоминая, как в Борисоглебске не решался подойти к Герою Советского Союза Макарову. Чувство неловкости удерживало меня и сейчас.
Пока я медлил, Покрышкин подал команду, его летчики быстро разошлись по самолетам и улетели.
В тот день на имя командира части пришло письмо от колхозника Конева. Оно растрогало меня.
"Товарищ командир! Очень прошу вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитича Кожедуба хотя бы на один день, конечно если позволит военная обстановка, в любой день на ваше усмотрение. Я обниму Ивана Никитича, как родного сына.
Район приготовил центнер меду для летчиков вашей части. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.
Рад сообщить вам, что мои сыновья на фронте, и до меня доходят вести, что воюют они неплохо.
Жду вашего ответа, жду Ивана Никитича в гости, желаю всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой.
В. В. Конев".
Предстояли серьезные бои, и выполнить просьбу Конева командование не смогло.
57. Настоящее боевое крещение самолета колхозника Конева
На следующий день я повел группу самолетов на прикрытие войск. Над линией фронта мы встретили восемь истребителей противника. Они не приняли боя и ушли к Яссам.
Раздалась команда с земли:
- Ястребы, ястребы, будьте внимательны: сюда приближается большая группа бомбардировщиков противника!
Больше тридцати вражеских самолетов направлялись к линии фронта. К ним присоединились и восемь истребителей, уклонившихся от боя.
Я подал команду:
- Орлы, атакуем!
Мы сзади, сверху, всей группой врезались в строй бомбардировщиков Амелин зажег один "юнкере". Вражеские летчики в замешательстве начали бросать бомбы на свои же войска.
Нам мешали "мессершмитты". Пришлось вступить с ними в бой. Не выдержав нашего натиска, немцы повернули обратно.
К линии фронта приближалась вторая группа вражеских бомбардировщиков и истребителей. Я принял такое решение: частью наших сил связать боем истребители противника, а остальным - атаковать бомбардировщики.
Началась воздушная "карусель". Нам удалось расстроить боевой порядок "юнкерсов". Часть наших самолетов получила повреждения и вынуждена была уйти на свой аэродром. Противник, очевидно, по радио вызвал подмогу - истребителей. Смотрю и глазам не верю: кругом мелькают одни лишь кресты, а своих самолетов не вижу!
Невдалеке - маленькое облачко. Направляюсь к нему. Не успел как следует осмотреться - снова раздалась команда с земли:
- Ястребы, ястребы, приближается третья группа бомбардировщиков противника! Сбейте ведущего!
Высота три тысячи пятьсот метров. Еще раз внимательно всматриваюсь. Не так-то просто сбить ведущего!
Да, это настоящее крещение моего нового самолета. Приказ всегда выполняется немедленно, а сейчас тем более нельзя медлить. Передаю по радио:
- Понял вас. Иду в атаку.
Маскируясь маленьким облачком, иду навстречу противнику. Отчетливо вижу ведущего. Немцы, видимо, принимают меня за своего. Но не успел я открыть огонь, как мимо меня полетели десятки трасс. Бью ведущего в упор. Он нырнул под мой самолет и пошел вниз. Очевидно, сбил его. Меня окружили вражеские самолеты.
Обстановка напряженная, нет времени осмотреться. Знаю: если отверну, меня немедленно расстреляют с бомбардировщиков. Поэтому решил идти на встречных курсах. Нацелился, проскочил сквозь строй "юнкерсов" и развернулся на свою территорию. И тут на меня "навалились" три вражеских истребителя. Гибель почти неминуема. На какую-то долю секунды я растерялся. Стало тихо. Только рокот мотора подбадривал меня. "Нет, не дамся, вырвусь!" - приказываю себе и начинаю стремительно перекидывать свой послушный самолет из стороны в сторону.
Ведущий вражеской тройки яростно обстреливает меня, а двое сверху прикрывают его действия.
Теперь все зависит от моей силы и выносливости. Кто окажется выносливее - враг или я? Очевидно, силы немца были на исходе. Мне тоже приходилось нелегко. Но я еще мог продержаться.
Огненные трассы уже не долетают до меня. Выжимаю из самолета все, что он может дать. Вряд ли немцу удастся теперь сбить меня. Но неприятно, когда на "хвосте" у тебя "висит" враг.
Начинаю еще стремительнее бросать самолет из стороны в сторону. И вдруг немцы поворачивают назад. Они, видимо, растратили все боеприпасы. Наконец-то я один в воздухе!
Кричу по радио:
- Орлы, соберитесь! Нахожусь в районе сбора!
Не узнаю своего голоса - в горле так пересохло, что я уже не кричу, а хриплю. Волнуюсь за ребят. Горючего у меня в обрез, и я "впритирку" иду на посадку. Домой вернулись и все мои товарищи.