- Меня не сбивают, потому что я сам ищу врага, - говорит он. - Кто боится, тот наверняка погибнет. Я расскажу вам об одном очень характерном случае. Это было в 1943 году. Мы втроем летали вдоль линии фронта, прикрывая наземные войска. Я заметил четырнадцать "фоккеров". Сообщил ведомым. Один из них отвечает "У меня бензин на исходе". - "Не уходи! - кричу ему. - Надо дать бой врагу". А он мне свое: "Бензин на исходе, время вышло, ухожу". Я был возмущен, когда увидел, что он отвернул от нас и стал уходить. Но не успел он отойти, как "фокке-вульф" открыл огонь по хвосту его самолета и он свечой пошел к земле. Мы остались вдвоем. Бензин действительно был на исходе и время истекло, но я знал, что противник тоже долго не продержится. Значит, все зависит от того, кто дольше выдержит, кто расчетливее. Враг, очевидно, думает, что мы выполняем роль своеобразной приманки, и не атакует нас, кружит в стороне, выбирает момент Так проходит еще несколько минут. Вдруг немцы стали уходить: или бензин у них кончался, или на уловку пустились - не знаю. Кричу товарищу: "Атакуем!" Завязался бой. Машину кидаю так, что не вижу, где небо, где земля, и с ходу сбиваю самолет противника над его же территорией. Мой ведомый стал уходить, но, как только вышел на прямую, его сбили. Он потом восемь месяцев пролежал в госпитале, а я благополучно вернулся домой. Правда, обессиленный, взмокший, охрипший, но с победой! "Фоккеры" улетели восвояси, не сбросив ни одной бомбы на наши войска…
И еще об одном примере боевой выдержки рассказал нам командир полка:
- Летчик Шебеко повел однажды группу на боевое задание. Истребители пролетали над окруженной вражеской группировкой. У летчика Геращенко как раз в эту минуту отказал мотор. Он вынужден был произвести посадку. Сообщает об этом по радио Шебеко. Тот развернул машину и вместе с группой стал прикрывать посадку Геращенко до самой земли - отгонять немцев, пока Геращенко не добежал до окопов и не скрылся в них. Тогда только наша группа улетела. Геращенко нам потом рассказывал: "В окопах лежал плотный наст льда. Я заметил довольно большую трещину, заглянул - вижу, на дне вода, а между нею и ледяным настом свободное пространство. Я спрыгнул в воду и скрылся под ледяную крышу. Слышу, идут немцы. Они меня ищут, шагают прямо над моей головой, кричат, ругаются. Долго искали, но так я не нашли: им и в голову не пришло, что я сижу в ледяной воде". Так он просидел до темноты, а ночью вылез, дошел до деревни. Какая-то старушка дала ему одежду. Он несколько недель скрывался, наконец перешел линию фронта и вернулся в часть…
Да, крепкие летчики были в этом полку, испытанные и закаленные в боях.
8. О свободной "охоте"
Передо мной поставлена задача: вылетать на свободную "охоту". Внимательно присматриваюсь к товарищам, которые уже имели опыт в этой новой для меня области боевой деятельности. Когда я выполнял задания по прикрытию наземных войск, мне не приходилось долго искать врага, он сам направлялся к полю боя, применяя различные уловки, и мы своей группой должны были его уничтожать, охранять от него наши наземные войска, переправы. "Охотникам" же отводился район "охоты", где производился свободный поиск воздушного противника. "Охотник" должен был знать не только воздушную обстановку, но и действия наземных войск. Тогда он легче и быстрее находил врага, как бы определяя замысел врага в зависимости от обстановки на земле. "Охотники" вели поиск не только воздушного противника - они уходили далеко в тыл врага, за десятки километров от линии фронта, и "охотились" за вражескими автомашинами, эшелонами, уничтожали живую силу и технику противника.
Искусство свободной воздушной "охоты" трудно и увлекательно. Искать врага нелегко. Но если будешь искать - найдешь. Умение искать врага у меня выработалось, когда я охранял наземные войска. Тогда, чувствуя свою огромную ответственность за них, я всматривался в даль, чтобы заранее разглядеть вражеские самолеты, выиграть время, отыскать врага до его подхода к советским наземным войскам и нанести наибольшее поражение противнику.
"Охота" потому и называется свободной, что летчик свободен выбрать цель и время атаки. Воздушный "охотник" должен бить наверняка. Когда я прикрывал наземные войска, то первым атаковал немцев, в каких бы условиях ни находился. Так надо было: в любых условиях* вступать в бой, любой ценой отогнать врага от наших наземных войск. Воздушный "охотник" не должен атаковать, если положение для него невыгодно, - он внезапно наносит удар и внезапно выходит из боя. Все основано на воле, опыте, расчете. Когда летишь на "охоту", то стараешься пересечь линию фронта в самом "тихом" месте, смотришь вперед, используя метеорологическую обстановку, фон земли. Прощупывая в воздухе все "этажи", наконец находишь цель - вражеские истребители; они или прикрывают важные объекты противника, или возвращаются с задания. Потом снижаешься на поиск немецких бомбардировщиков и транспортных самолетов. Если воздушного противника нет, то атакуешь наземные цели. "Охотник" должен построить правильный маневр, атаку производить внезапно и своей внезапностью ошеломить врага, а главное - поразить его, уничтожить. В этом цель воздушной "охоты".
9. Затишье
В те дни, когда в моем старом полку шла напряженная боевая работа, когда войска 2-го Украинского фронта вели бои на подступах к Бухаресту, на нашем участке продолжалось затишье. Мы готовились к предстоящим большим, напряженным боям.
В воздушном бою многое зависит от личных качеств летчика, от его готовности к риску и самопожертвованию, от его воли к победе. "…Но смелость и отвага - это только одна сторона героизма. Другая сторона - не менее важная - это умение. Смелость, говорят, города берет. Но это только тогда, когда смелость, отвага, готовность к риску сочетаются с отличными знаниями". Эти слова, сказанные товарищем Сталиным на приеме летчиков-героев Чкалова, Байдукова и Белякова после их перелета через Северный полюс, призывали нас настойчиво учиться и готовиться к грядущим боям. Рассчитывать только на свою смелость, бесстрашие и даже на старый опыт мы не могли. Надо было искать новые тактические приемы, вдумчиво изучать поведение противника.
Мне хочется поскорее начать боевую деятельность в новом полку, дать боевое крещение моему новому самолету. Но пока я веду теоретические занятия с молодыми летчиками, слежу за тренировкой пар, тренируюсь сам, веду разборы полетов.
Молодые летчики прислушивались к каждому слову опытных пилотов. Это заставило меня еще старательнее готовиться к занятиям, анализировать собственный опыт, решать, что из этого опыта в первую очередь следует передать молодежи. Я следовал своему старому правилу: учил и учился сам.
Хорошо занимались растущие, способные летчики Стеценко, Громаковский, Орлов, Кромаренко. С Громаковским, храбрым, скромным и знающим летчиком, у нас быстро установилась дружба. Мне нравилось, что он много работал над собой. Стеценко на занятиях был внимателен, а на отдыхе весел. Он очень любил летать. Бывало "обивает" порог командного пункта и просит "Товарищ командир, разрешите полететь". Кромаренко за несколько дней до моего прибытия вернулся из госпиталя. И он и Орлов были отважными, грамотными летчиками. Все они упорно совершенствовали технику пилотирования.
Командир, человек вдумчивый и наблюдательный, сказал мне как-то:
- Вы замечали, что если коллектив хороший, то те, кто похуже, подтягиваются? Мне иногда встречались летчики, которые говорили: "Он хорошо сделал, а я бы сделал еще лучше". В боях - а в них проверяются все качества летчика - выяснялось, что это пустые слова. Такие летчики сторонятся опыта других и не делятся своим. Они сами не растут и не помогают расти другим. Таких и надо подтягивать.
Я внимательно наблюдал за своими товарищами, изучая каждого.
По душе мне пришелся юный ординарец Давид Хайт. Он был очень заботлив: никогда не приходилось ни о чем просить его - Давид сам все замечал и все помнил, и я чувствовал, что он привязался ко мне.
Не знаю, когда он успевал незаметно для меня пришить мне воротничок, почистить обмундирование, то есть позаботиться о всех тех мелочах, на которые, казалось, ему некогда обращать внимание, потому что нагрузок у него было немало. Он был посыльным на КП, и ему часто давали поручения. Исполнял он их быстро и четко. Целый день бывало носится по аэродрому или возится у самолета лейтенанта Васько. Давид был активным комсомольцем и принимал деятельное участие во всех мероприятиях, проводимых комсомольской организацией нашей части. Он очень любил технику, все схватывал на лету.
Как-то вечером после напряженной боевой подготовки, когда и Хаиту как посыльному на КП пришлось немало побегать, я мимоходом сказал ему:
- Тебе надо изучить шоферское дело, Давид. Уверен, что ты его освоишь быстро.
- Я, товарищ командир, на мотоцикле хотел бы ездить. Тогда бы одним духом все поручения выполнял.
С этого дня я часто видел, как Давид возится у мотоцикла. Однажды я шел на КП. Меня обогнал мотоциклист - это был мой ординарец Давид. Он заметил меня, оставил управление и, заложив руки в бока, лихо завернул к КП. Соскочил, подошел ко мне и, встав по стойке "смирно", доложил:
- Товарищ командир! Ординарец Хайт. Задание выполнено, мотоцикл освоен.
- Да ты просто молодец! Когда ты успел так натренироваться?
Он весело рассмеялся, а потом серьезно сказал:
- Товарищ командир, ведь вы сами мне говорите, что комсомолец должен уметь добиваться цели.
10. Гвардейское знамя
В первых числах сентября 1944 года полку, в котором я стал служить, было присвоено звание гвардейского.
Мы поздравляли друг друга, настроение было праздничное.
Вечером Асеев сделал доклад о воспитании личных качеств советского офицера, о том, к чему обязывает нас гвардейское знамя.
После доклада было много выступлений. Вспоминали прошедшие бои, говорили о будущих.
С нетерпением мы ждали гвардейского знамени.
Через несколько дней нам вручили гвардейские значки. Из штаба авиасоединения сообщили, что скоро знамя нам будет вручать заместитель командира авиасоединения. Весь полк радостно готовился к этому большому празднику.
Генерал-майор приехал днем. Весь личный состав части выстроился в стороне от КП. Мы не сводили глаз со знамени, стоявшего в открытой машине и завернутого в чехол защитного цвета.
Была назначена знаменосная группа во главе с начальником штаба. Титоренко и Азаров - ассистенты. Я - знаменосец. Мы заняли свои места на правом фланге строя.
Командир полка подошел к генералу и отрапортовал. Генерал-майор поздравил нас. Со знамени сняли чехол, алое полотнище развернулось.
Ликующее, мощное "ура" понеслось по аэродрому.
Знамя было вручено командиру полка.
Опустившись на одно колено, он торжественно поцеловал знамя. Мы тоже преклонили колени.
Командир полка начал громко, прочувствованно произносить слова клятвы гвардейца. Мы повторяли ее. Слитно, мощно звучала наша клятва, клятва воинов, готовившихся к последним, решающим боям.
Я принял знамя из рук командира, и наша знаменосная группа прошла перед всем строем. Каждый ряд встречал знамя громким, радостным "ура". То были прекрасные, незабываемые минуты.
11. Стажер
Через несколько дней к нам на стажировку прибыл майор Яков Филиппов, способный летчик. У него еще не было боевого опыта, и мне поручили брать его ведомым на задания. Но вылетов было мало, поэтому Филиппов ходил сумрачный: он с нетерпением ждал приказа на вылет.
Наконец получаю задание в паре с Филипповым вылететь на "охоту". Получаем последние данные о наземной и воздушной обстановке в полосе, отведенной для "охоты". Делаю заметки на карте: здесь расположены вражеские аэродромы, зенитки, тут шоссе и железная дорога. Учитываю район действия наших штурмовиков и бомбардировщиков. Если в воздухе встретятся "илы" или "Петляковы", то почти наверное встретятся и вражеские истребители: они обычно стараются увязаться за нашими штурмовиками и бомбардировщиками.
Вылетаем рано утром. В воздухе спокойно. Вражеских самолетов не видно. Даже зенитки не стреляют. Углубились километров на шестьдесят в тыл немцев. Решаю атаковать наземную цель. Скорость у нас хорошая. Внезапно выскакиваем на железнодорожную станцию. Там на пути стоит до двенадцати эшелонов, несколько паровозов под парами. Сейчас зенитки откроют огонь. Не задумываясь передаю Филиппову по радио: "Делаем противозенитный маневр". Бросаем самолеты из стороны в сторону, и зенитки действительно открывают огонь, снаряды разрываются в хвосте машины. Надо идти на хитрость - подождать, пока состав не выйдет на перегон.
Отлетели в сторону. Наблюдаем. Зенитки прекратили огонь, но ни один эшелон не трогается с места. А время, отведенное на "охоту", подходит к концу.
Смотрю - на разъезде стоит еще один состав. Командую ведомому: "Прикрой, иду в атаку". Атаковать пришлось с бреющего полета. Открыл огонь - вижу, снаряды попадают в вагоны. Когда я проскочил над ними, меня качнуло - несколько вагонов взорвалось. Значит, эшелон был с боеприпасами. Филиппов - новичок, поэтому, когда мы вернулись, он без конца, рассказывал о нашей "охоте", о том, как мы попали под обстрел, и уверял, что все зенитки били именно по моему самолету.
- Видали, гады, что вы ведущий!.. А почему вы не атаковали эшелоны на станции?
- Нельзя увлекаться. Цель, конечно, была заманчивой, но нас в этот момент сбили бы. Для "охотника" очень важны предусмотрительность и выдержка.
12. Командировка
Прошло несколько дней. Как-то утром после политинформации меня вызвали к командиру. Получаю приказ: срочно вылететь во главе группы в десять самолетов на 3-й Прибалтийский фронт.
В Прибалтике фашисты упорно сопротивляются. Но наши войска, несмотря на трудные условия - болота, леса, озера, - опрокидывают немцев. Враг отступает. На один из участков 3-го Прибалтийского фронта немцы перебросили опытных "охотников". Моя группа должна очистить воздух от вражеских самолетов, обеспечить свободу действий нашей авиации.
- Наконец-то дождался! - говорю я Чупико-ву. - Без настоящего дела надоело сидеть.
Он смотрит на меня и понимающе улыбается:
- Вылет назначен в десять ноль-ноль. Времени на сборы достаточно. С вами пойдет пассажирский самолет "Ли-2" с техниками. Можете взять с собой Зорьку.
- Очень хорошо, ребята будут довольны - всем "домом" полетим!
Получаю указания о воздушной обстановке на трассе. Пока техники готовят самолеты, собираю летчиков. Мы подробно рассматриваем карту, наносим маршрут, изучаем трассу перелета и район предстоящих действий.
Командир говорит напутственное слово, и мы идем к машинам, чтобы в последний раз проверить их
Ко мне подходит Хайт:
- Разрешите обратиться, товарищ командир? Я не лечу с вами… Вы будете над моими родными местами, над Ригой… - У него от волнения сорвался голос, он побледнел. - Бейте фашистов, товарищ командир! Вспомните меня, а я все время буду думать о вас.
Увожу Хаита под крыло самолета, успокаиваю его. Я слышал, что у него больное сердце.
- Тебе худо, Давид?
Он старается улыбнуться:
- Да, сердце пошаливает, надо клапаны заменить.
Вглядываюсь в умное, печальное лицо этого храброго паренька. Я знал, что до войны он жил в Риге с родителями. Его отец - краснодеревец. Мать занималась домашним хозяйством, растила сына. Когда немцы вторглись в Латвию, Хаиту было лет тринадцать. Он решил уйти в Советскую Армию и сказал об этом отцу. Тот одобрил его желание. Мать, рыдая, умоляла мальчика не уходить. Отец ее убедил. Давид, сговорившись с товарищем, вечером ушел из дому. У моста, занятого немцами, фашисты открыли по мальчикам огонь. Товарищ Давида был убит, а ему удалось убежать. Он добрался до маленького отряда рижан и с ними вышел в район расположения советских войск. Так Давид попал в нашу часть, стал "сыном полка". Здесь он вступил в комсомол. В полку Хайт чувствовал себя как в родной семье. Давид знал, что в Риге фашисты уничтожали еврейское население, и беспокоился о своих родных. Поэтому он так взволновался, когда узнал, что я лечу во главе группы летчиков на борьбу с фашистскими "охотниками", что буду участвовать в боях за освобождение его родного города…
Через час мы были готовы к полету.
Нас провожали летчики. Раздалась команда: "По самолетам!" Я пожал руки остающимся на аэродроме товарищам, обнял Давида и сел в кабину. Давид что-то взволнованно кричал мне. Мы взлетели и взяли курс на север…
Садимся на полевой аэродром на границе Латвийской и Эстонской ССР. Здесь район ожесточенных боев. Идет наступление наших войск на Ригу.
Самолетов на аэродроме немного - почти все ушли на боевое задание.
- Кстати прилетели, очень кстати! - говорили нам товарищи, находившиеся на аэродроме.
В это время приземлился "Ли-2", зарулил на стоянку, и до меня донесся дружный смех: вокруг "Ли-2" кубарем катался, приветствуя землю, наш взъерошенный, ошалевший от перелета медвежонок.
В штабе авиасоединения мне сказали:
- Вам предстоит серьезная задача. Фашисты бросили сюда матерых воздушных волков. Они нам крепко мешают. Ознакомьтесь с боевой обстановкой и завтра с утра начинайте действовать.