Любовь со второго взгляда - Алла Сурикова 20 стр.


Организм

Съемочная группа - это организм, созданный на одну картину. К концу съемок организм изнашивается, устает, быть может, портится.

На любых съемках для меня самый близкий человек - оператор. На "Чокнутых" оператором был Валерий Шувалов. Без него я бы эту картину не одолела.

Обаятельный, талантливый, образованный и… скандальный.

- Валерочка, - спрашиваю как-то. - А ты не можешь не кричать?

- Я же с режиссером М. пять картин отработал. А он, если с утра свой стакан крови не выпьет, - не человек. Так что ты не обижайся. Извини сразу за все до конца картины.

Он оборачивается и видит, как плохо упакована присланная кинопленка

- Ну ты посмотри! - кричит. - Эти…… рваные даже пленку …… не смогли, …., прислать нормально!

Правда, это его качество помогло нам выстоять в той безумно тяжелой работе. "Труд этот, Ваня, был страшно громаден, не по плечу одному…"

Пять утра. Лес.

- Световой режим уходит! - неистовствует Шувалов. - Где директор? Почему лошади не запряжены?!

- Валерий Павлович, - отвечают, - дышло не привезли.

- Пусть он лучше не появляется! - кричит Шувалов. - Не то это дышло будет у него в ж…!

Но все-таки эпизод снять успели. Возвращаемся в гостиницу умиротворенные, усталые.

- А где директор? - на этот раз спокойно интересуется Валерий Павлович.

- А он не смог вас встретить.

- Почему?

- У него дышло в ж…, - усмехаются в ответ.

К концу картины, если все складывается нормально, "дышла" забываются. Хотя и не всегда. Но кино тем замечательно, что потом, если не хочется больше работать вместе, можно никогда не встречаться….

Начинал нашу картину художник Ф. В Австрию съездил - натуру посмотрел… Отчего же не съездить - красиво, "суточно" и безответственно. А потом перед началом съемок - слинял… Работа предстояла тяжелая. Плохо, что перед началом, но слава Богу, что слинял, иначе Шувалов все равно бы его убил. И пришел Володя Королев. Не пришел - а попал! В прямом и переносном смысле. Первое строительство первой железной дороги, строительство моста, вокзала, отеля "Кулон", декорирование под эпоху каждого сантиметра кадра!.. Как говорил наш Пиранделло, "мало не покажется"… Но Володя осилил. Посмел. Смог. Жаль, что он потом ушел в бизнес. По-моему, чужие деньги - это не его дело.

Черт-те что под юбкой

На каждой картине возникают какие-то словечки или свои шутки, которые становятся присказкой. На картине "Чокнутые" такой присказкой стала одна фраза Оли Кабо.

Она снималась в платье с большим количеством нижних юбок, которые крепились на специальных проволочных каркасах. (Художник по костюмам Алина Будникова, вопреки всем попыткам урезать нас и урезонить, создавала костюмы, согласуясь с эпохой и своей художнической интуицией.) И в этом платье барышня Мария ходила по полям, по лугам. Весь строительный мусор, не считаясь с высоким предназначением героини, цеплялся за нижние юбки и сбивался в колючие стаи. Однажды посреди сцены, где Оля должна была весело, почти танцуя, вышагивать с солдатами, она вдруг остановилась. Ее веселое лицо перекосило. Музыка стихла. Все умолкли.

- В чем дело? - строго спросил в мегафон второй режиссер.

- У меня черт-те что под юбкой!

Мы все грохнули. А фразочка стала крылатой.

Кашель Ширвиндта, очки Державина

Есть актеры, которые приходят, снимаются, и - "всего хорошего!", и в отношениях не остается никакого послесловия. А когда я встречаю Мишу Державина - чувствую тепло.

Державин сыграл в "Чокнутых" Булгарина - русского подданного, изменившего России, поляка, предавшего Польшу, - дважды изменника и неутомимого осведомителя Третьего отделения - того самого, о котором Белинский сказал: "Он может зарезать отца родного, а потом публично плакать над его трупом". Миша удивил своим отношением к работе. К малюсенькой роли. По такому случаю из запасников музея Петропавловской крепости тогдашний директор и будущий министр культуры Наталья Дементьева выдала нам подлинные очки Грибоедова. В них и снимался Державин.

Так однофамилец величественного Гаврилы Романовича Державина в очках блистательного Александра Сергеевича Грибоедова исполнял роль малопочтенного Фаддея Венедиктовича Булгарина.

Александр Ширвиндт был в нашем фильме Стефенсоном - изобретателем и владельцем первых паровозов.

Ширвиндту (впрочем, как и всем нам) в Австрии платили суточные - двадцать пять долларов. Александр Анатольевич снимался в паре с большим пушистым ленивым белым котом.

- Это заграничное животное, - делился потом своими впечатлениями Ширвиндт, - которое лишь спало у меня на плече и портило исторический костюм, зарабатывало в день двести долларов. А я, народный артист всего Советского Союза, - двадцать пять долларов суточных. Может, потому, что я не такой белый и пушистый?

Александр Анатольевич должен был уехать за день до окончания съемок: вечером следующего дня у него был спектакль в Театре Сатиры. А мы как раз снимали сцену в паровозном депо. Он сказал:

- Меня же все равно нет в этом объекте!

- Как же нет? - говорю. - Вот написано: "Стефенсон закашлялся".

- Ты что же, хочешь, чтобы меня из-за этого кашля выгнали из театра?

Аргумент был весомым. Пришлось отпустить, а кашель воспроизвести уже за кадром на озвучании этого эпизода. Сейчас Александр Анатольевич, став самым главным в своем театре, наверно, мог бы отпустить себя покашлять еще денек в Вене… А может, и нет… Ведь для театрального актера театр - это святое. Остальное - случайность.

Хотя, конечно, широкую популярность актеру обеспечивает все-таки кино. Особенно кинокомедия. Особенно прежде, в советские времена. Стоило ему сняться в успешной комедии - и он становился народным героем. Я видела, как "старички", которые помнили пик популярности Савелия Крамарова, пытались донашивать его на руках во время приезда актера из далекой Америки в Сочи.

У Андрея Александровича Миронова было много серьезных работ в кино. Но вся страна знала Андрея именно по комедиям. Не зря ведь после одной комедийной премьеры к нему рванул из толпы зритель и, перепутав от волнения все слова, которые берег для актера, срывающимся голосом выкрикнул: "Андрей Александрович! Я ваш кумир!"

Император

Миша Боярский незадолго до съемок сломал руку. Но это не помешало ему стать в нашей картине императором Николаем Первым. Мы не пытались ни защищать, ни обвинять его, просто прошлись по касательной его биографии там, где она пересекалась с нашими железнодорожными интересами. И тем не менее на премьере Слава Говорухин на нас за него обиделся. Что уж такого обидного для Николая Первого, которого современники называли Палкиным, углядел Слава в нашей картине? Ну, с фрейлинами в шахматы играет, за дамами ухаживает… Но красиво! - правда, благодаря отваге Михаила. Сергеевича. Спасая эпизод, в котором лебеди никак не хотели плыть по фонтану в нужную нам сторону, Михаил Сергеевич (сам предложил) храбро вошел в скользкий фонтан, пересек его, взял на руки очаровательную Марию и так под восхищенные и завистливые возгласы фрейлин продефилировал обратно - и все это с поломанной рукой! Это был подвиг. Не только актерский. Но и просто, если можно так обозначить, "мужской".

В моей биографии это был его подвиг номер два. Первый раз Миша просто спас мне жизнь. Еще, конечно, себе и своей жене Ларисе… Мы ехали в машине по Соединенным Штатам Америки, выступая в различных русскоязычных городах: концерт Миши и картина "Человек с бульвара Капуцинов".

Нас принимали два бывших наших человека: Сережа Левин из Питера и Виктор Нечаев из хоккея. Они все время ссорились, называя друг друга самыми некрасивыми русскими словами, все время выясняли какие-то свои отношения. При этом ехали довольно быстро, с большим превышением скорости.

Полицейский возник посреди пустынного шоссе между Бостоном и Нью-Йорком будто из-под земли. Мало того, что он задержал нас надолго, мало того, что наши продюсеры получили штраф на серьезную сумму, оказалось еще, что в компьютере у этого полицейского Виктор Нечаев числился как бандит, угрожавший жизни человека. Мы и пикнуть не успели, как полицейский надел на Виктора наручники, посадил в свою машину и укатил в участок.

С криком "Вот это их хваленая свобода!" Сережа Левин прыгнул за руль нашей машины, и мы помчались следом.

Пока Сережа дозванивался своим адвокатам, пока выяснилось, что эта информация - подлог конкурентов, мы провели в полицейском участке часа четыре. Виктор, конечно же, перенервничал и устал. И когда мы снова тронулись в путь, заснул за рулем - на большой скорости. Спас нас Миша. Он сидел рядом и успел перехватить руль.

Козло!

Был у нас еще один персонаж - коза Маня. Ее нашли, вырастили, "выучили на артистку" питерские каскадеры из команды Олега Корытина.

Да, Маня умела кое-что. Например, жрать сигареты, газеты и семечки. Она была безумно хороша собой и приятного характера. Единственное, что она делала очень плохо, - говорила на своем козьем языке. А нам иногда это очень было нужно…

Снималась сцена, где Караченцов пел романс "…Мне опостылел высший свет, мне в этом мире все не мило…", и коза должна была его перебить своим козьим словом. Но она и не собиралась этого делать. Тогда я взяла в руки мегафон и ровно в положенном месте произнесла: "Ме-е-е!" Громко и нахально. Даже Караченцов вздрогнул и перестал петь - как и задумывалось по сцене.

- Эх, такую песню испортила! - в сердцах произносил Родик Кирюхин в лице Николая Петровича.

А звукооператор Ян Потоцкий обрадовался такому моему успеху и назначил меня главной "козой". Он много раз ходил вокруг Мани с микрофоном, пытаясь записать ее козьи душеизлияния. Но мое козье "слово" оказалось лучше. В результате все "реплики" козы - нежные, задиристые, веселые, сердитые - исполнила я.

А наша белоснежная красавица Маня даже не дотерпела до окончания съемок, и ее пришлось сменить на другую "актрису". Дело в том, что она забеременела. С артистками такое случается. Найти замену - такого же чистого белого цвета и с такой хорошей фигурой - оказалось не просто. Помощники обшарили все ближайшее Подмосковье (павильонные съемки проходили в Москве) и наконец привели сероватое существо неопределенно-среднего рода: рога как у козла, а с выменем вообще получилась неловкость: вместо трех сосков висел один. Короче, досталось нам козло, но времени на поиски идеала уже не было…

По ходу сцены герой Ярмольника должен был еще и доить это козло. Пришлось снимать как бы при закрытых ставнях, чтобы не светить, куда не следует. Сняли. Льющееся в процессе дойки молоко отыграли потом звуком. В других сценах старались псевдо-Маню показывать мельком. Козло оно и есть козло. Зрители этого не замечают. А я всякий раз отворачиваюсь. Неловко.

Теперь когда я еду на машине и мне на дороге попадается водитель, который вытворяет что-то не то, я кричу ему вслед: "Козло!"

Американец-хохол

В эпизодической роли одного из бандитов снялся американский актер и режиссер Донован Скотти. (Он играл, например, в "Полицейской академии".)

Произошло это случайно. Мы собирались снимать эпизод, когда карету инженера Герстнера останавливают бандиты. В роли главного бандита должен был сняться питерский актер Анатолий Сливников, но приближался день съемки, а его все не было. Мы боялись, что съемка сорвется, и стали подумывать о замене.

Как-то мы стояли у гостиницы в ожидании автобуса. В это время подъехала машина с импортными номерами и оттуда вышел невысокий полный человек забавной наружности. С ним был кто-то из наших мосфильмовцев. Нас представили друг другу. Это был американец Донован Скотти. Вместо положенных слов приветствия я неожиданно для самой себя выпалила:

- Приглашаю вас сняться в кино! Роль небольшая, но замечательная. Обещаю целых двести рублей и любовь всей женской половины съемочной группы.

- О’кеу! - улыбнулся Скотти. (Потом мне сказали, что любовь именно женской половины группы его абсолютно не интересовала.) Он оказался человеком авантюрным и легким, и на следующий день мы поехали в город Пушкин на съемку.

Неожиданно прилетел Толя Сливников, которому и предназначалась роль главаря. Я поняла, что не могу отказаться от одного и обидеть другого: режиссеры народ жадный до хорошего и хитрый на творчество.

Я разделила одну роль на две - командира бандитов и их комиссара. Командира и сыграл Донован. Озвучивали мы его с украинским акцентом: уж очень он на него "ложился". По сценарию раззадоренный герой Степанченко должен был забросить "хохла" на дерево. Скотти так разошелся, что полетел бы и на Луну. Но летал, конечно, не Донован, а каскадер Валерий Кудряшов.

Булдафон хренов

В "Чокнутых" много падают в воду. Кто-то из критиков даже пытался усмотреть во всем этом фрейдистский подтекст. Подтекст прост, как хозяйственное мыло: в воду легче падать, чем на камни… А там, где "летали" наши герои, не было возможности ни подстелить соломку, ни помочь специальным матом.

Что же касается трюков, гэгов, драк, то если есть возможность добавить в жанр зрелищности, я всегда ЗА. Даже и по Фрейду.

Как я уже говорила, трюки в "Чокнутых" ставил питерский каскадер Олег Корытин.

Он безотказно падал в венский фонтан за Сеню Фараду, скатывался с австрийских лестниц и с паровоза за Леню Ярмольника, летал с питерской колокольни, из окон Петропавловки, с перил отеля "Кулон" - за себя и "за того парня".

Но в какой-то момент Олегу понадобилось уехать в Финляндию на трюковые съемки. Там платили совсем другие деньги, и упустить такую возможность ему, конечно, не хотелось. У нас-то каскадеры работают за копейки. А у меня была своя задача: доснять кино вовремя и без потерь. Поэтому войти в ситуацию Олега я не могла. Он дал расписку в том, что, если сорвется в его отсутствие съемка, он выплатит мне наличными тысячу восемьсот долларов (не помню уж, откуда возникла именно эта цифра). Съемка прошла благополучно, но расписка у меня сохранилась. И сегодня Олег грозится разбогатеть и купить у меня эту расписку за двойную цену. Я очень желаю ему благополучия. Он этого заслуживает.

Олег долго ухаживал за каскадером Наташей Дариевой, очаровательной, хрупкой и отважной женщиной. Но у Наташи тогда был другой человек. Она вышла за того Другого замуж и родила Другому ребенка.

А Олег продолжал ждать. И когда Наташа развелась, он снова стал за ней ухаживать. Теперь у них замечательная семья и двое детей. В Репино - своя конюшня, свои лошади, свой выезд.

В "Чокнутых" было несколько крупных драк.

В одной из них мы рушили шикарный павильон, выстроенный художником Королевым. Там в основном "свирепствовали" каскадеры.

В другой - почти вчистую дрались герои Караченцова и Проскурина. И поскольку эту драку серьезной не назовешь - корзина и грабли, - усилить ее надо было словом. Я против мата на экране, но и без крепкого боевого слова драки не слепишь.

Нырнула в словари. Стала изобретать, искать, исследовать. Вспомнилось матлингвистическое прошлое… Вывела собственный рецепт: берешь какое-нибудь слово, ассоциативно-перспективное, цепляешь к нему негативный эпитет - и вперед!

Белендрясы драные.

Булдафон хренов.

Буерак сопливый.

Пентюх вонючий.

Валуй сиплый

и так далее… от артиста… до экрана.

А уж для сопереживателей и болельщиков драки - синонимов слова "бей" так много, что и придумывать не пришлось: лупи, вдуй, стегани, дери, громи, хлобысни, отдубась, накостыляй, отмутузь, трепани, отколоти, врежь, засандаль и т. д.

На художественном совете студии при сдаче картины кто-то сказал: "Каждая фраза стреляет. Даже там, где ничего не взрывается".

Снова неравнодушным ко мне, к дракам, к историческим событиям выступил главный мой оппонент - Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, почти восьмидесятилетний Александр Зархи: "Слишком много таланта. Картина будет смотреться неоднозначно. А чтобы была однозначной и судьбоносной, надо строже отнестись к себе. Монтаж - это не женское дело. Должна быть рука Эйзенштейна".

Георгий Николаевич Данелия ответил ему: "У нее было еще столько же таланта. Она уже тысячу метров этого таланта выкинула".

Картину приняли без поправок.

Хотя сейчас понимаю, что кое в чем Зархи был прав: сегодня я бы еще сократила картину. Время другое - скорости другие…

Назад Дальше