Взлетели. Первый полет в жизни. До сих пор Василий сладко жмурит глаза: "Чую - лечу!"
Вдруг:
- Ну-ка, давай! Ноги на педали! Бери штурвал! Горизонт по капоту.
Знал бы тогда дядя Саша, кого он "вывез в небо"... Глушко считает его самым первым своим учителем.
Окончив полный курс обучения в системе ДОСААФ, младший лейтенант запаса Василий Глушко написал рапорт военкому: "Прошу призвать меня на службу в Военно-Воздушные Силы СССР. Готов служить в любой точке Родины". Потянули сверхзвуковые скорости, большие высоты, новые земли...
В казахстанские степи уезжал с молодой женой Людмилой, студенткой техникума. Люда защищала диплом, а Василий сдавал экзамены за курс военного авиационного училища - экстерном.
Полковник Харитенко. Второй наставник, которого Глушко вспоминает чаще всего. Именно Харитенко сделал из него не просто летчика - воздушного бойца.
В 1975 году Глушко вырезал из "Красной звезды" фотоснимок необычного корабля - на его палубе стояли самолеты. Противолодочный крейсер "Киев". Самолеты, едва видные в газетном растре, Василий рассматривал с лупой, пытался определить тип машин, но не мог припомнить ничего похожего.
Людмила нечаянно нашла снимок в бумагах мужа. Поняла все сразу.
- Учти, Вася, я выходила замуж за летчика, а не за моряка.
Запоздалое предупреждение. Глушко бомбардировал письмами штаб морской авиации: "Прошу перевести меня на крейсер "Киев". Готов выполнить любое задание Родины!"
Когда в их степном гарнизоне появился подполковник в черной флотской форме, у Глушко тревожно запрыгало сердце. На собеседование его пригласили в числе первых.
- А как семья? - спросил подполковник. - На край света поедет? Мы в море не на неделю выходим. И даже не на месяц. Жена ждать будет?
Глушко замялся с ответом, припомнив давний разговор с женой, и флотский авиатор поставил против его фамилии непонятную "галочку".
Вечером состоялся большой семейный совет. Людмила, умница, не стала перечить: "Служи там, где считаешь нужным. А если придется разлучаться, мы со Стасиком тебя будем ждать".
Стасику шел третий год.
Расцеловал Василий жену и с четырех утра стал поджидать моряка у выхода из гостиницы.
- Товарищ подполковник, зачеркивайте "галочку". Жена согласна на все сто!
Собрали чемоданы и уехали "далеко, далеко, где кочуют туманы". Мечталось о голубой иглоносной машине, стартующей, подобно ракете, с места, а осваивать пришлось вертолет. Надо было прежде всего привыкать к новым режимам полета: зависанию, вертикальному подъему...
Фуражку с голубым околышем сменил на черную "мичманку", армейские правила - на морские заповеди, главные из которых звучали так: "В океане запасных аэродромов нет", "В море - дома, на берегу - в гостях"...
На корабле в жизнь капитана Глушко вошел новый учитель - майор Кондратьев. Он-то и поднял Василия на "спарке" в небо над океаном. Летели, будто зависли в голубом шаре: синь небес сливалась с синью моря. Первые впечатления - чертовски красиво и... ни одного ориентира.
Почти заново пришлось изучать и аэродинамику, и тактику, и даже морские лоции. В мае семьдесят восьмого первый самостоятельный старт с палубы. В который раз поразился: каким же маленьким выглядит корабль с воздуха и как коротка полетная палуба! Тогда жутковато было опускаться на неё даже по вертикали. А теперь вот и пробежался по ней колесами.
Долгое время Глушко удручало то, что по сухопутной привычке назвал адмирала флота "товарищ маршал", когда представлялся начальнику Главного штаба ВМФ. "Ничего, ничего, - ободрил адмирал флота. - Привыкнете. А за посадку спасибо!"
- Какие планы на жизнь? Научиться взлетать и садиться с укороченным разбегом. А потом? Потом - в академию!
В каюте Глушко висит портрет "отца русской авиации" Жуковского, календарь "600 лет Куликовской битвы" и рисунок Стасика "Папа взлетает с корабля". Незадолго до похода родился второй сын - Василь Василич. В Новый год Людмила подарила (передала заранее замполиту) театральный бинокль и банку черничного варенья. Смысл первого подарка - что за моряк без бинокля?! И намек: почаще бы нам в театр выбираться. Назначение второго ешь чернику, она обостряет зрение, то есть смотри там в оба, будь осторожен.
Глушко совершил памятную посадку в день своего рождения - 14 января. Кто-то сказал: "Родился в рубашке".
- В тельняшке! - поправил Глушко.
Корабль был ещё в море, когда пришло сообщение о награждении майора Глушко орденом Красной Звезды. Радиограмма быстро превратилась в "молнию", листок которой вывесили в кубрике дежурных летчиков:
"За мужество и отвагу, проявленные при освоении новой техники, наш товарищ удостоен высокой государственной награды..."
Орден Василию вручали на палубе крейсера. Обмывали награду, как положено, опустив её на дно фужера. Только вместо шампанского - откуда его возьмешь в океане? - налили яблочный сок. Потом, по морскому обычаю, Глушко кортиком проколол дырку на парадной тужурке и привинтил к ней тяжелую темно-вишневую звезду. Если внимательно в неё вглядеться, то увидишь в лучах фас заходящего на посадку самолета.
Та немыслимая, сверхсчастливая, неповторенная больше никем и никогда в мире посадка не прошла для Глушко бесследно...
- Судьба за все требует бакшиш, - сказал он мне, грустно улыбаясь, когда я навестил его в главном авиационном госпитале, что расположен в зеленых дебрях Сокольнического парка. На сильнейший стресс, пережитый над палубой "Киева", организм летчика ответил полипами в желудке и черт знает чем еще. Из истребительной авиации Глушко списали в военно-транспортную. А быть "воздушным извозчиком" после элитного полка морской авиации он не хотел.
После госпиталя уехал на Север, где-то дослуживал, потом уволился на "гражданку". О судьбе его доходили какие-то невеселые слухи. Известно, как русский человек глушит тоску по родине, по любимому делу, по любой потере...
Глава пятая Последний герой
Прежде всего я попросил его показать руки. Я ожидал увидеть на ладонях моего собеседника шрамы от лучевых ожогов или иные следы той невероятно опасной работы, которую он проделал. Ведь у Марии Склодовской-Кюри, работавшей с радиоактивными элементами, руки были именно в таких отметинах. Но руки моего собеседника ничем не отличались от моих руки как руки. Булыгин все понял и усмехнулся:
- Я же профессионал...
Да, в отличие от тех, кто сталкивался со смертоносной силой урановой руды, капитан 1-го ранга Владимир Константинович Булыгин был настоящим проффи, дипломированным радиохимиком. Более того, он много лет возглавлял цикл радиационной безопасности в центре подготовки экипажей атомных подводных лодок. Но даже он оторопел, когда узнал о ЧП в губе Андреева глухоманной бухточке, где размещалось самое большое хранилище отработанных ядерных материалов Северного флота...
Архитектура ХХ века не знала подобных сооружений - хранилище отработанного ядерного топлива. Этот небывалый тип построек - Дома Невидимой Смерти - пришлось создавать в конце 50-х для отработанных в реакторах атомных подводных лодок и ледоколов урановых стержней - ТВЭЛ тепловыделяющих элементов. Никто не знал, как утилизировать этот опаснейший "шлак" ядерных "кочегарок", поэтому до лучших времен, которые так ещё и не наступили, решили хранить отработанные, но пышущие смертью стержни в глухоманной бухточке Кольского полуострова под названием губа Андреева. Принцип хранения вольно или невольно подсказала сказка о смерти Кощея Бессмертного, что таилась в кончике иглы, которая была упрятана в яйцо, яйцо лежало в дупле и так далее. Трехметровые "иглы" урановых стержней были упрятаны в чехлы из нержавеющей стали - по три-четыре штуки в каждой оболочке. Чехлы опускались на цепях в 70-метровый бассейн, наполненный водой и заключенный в бетонные стены; пол его был сложен из бетонных плит со свинцовыми прокладками.
Эта серобетонная постройка похожа на гибрид зернового элеватора, железнодорожного пакгауза и заколдованного средневекового замка. С последним её роднят глухие стены без окон, железные врата да мрачные легенды. Возможно, в чьем-нибудь фольклоре и существует миф о безлюдном замке, в затопленных подвалах которого таится, в подвешенных на цепях сосудах, дух смерти. Эдакое узилище запечатанных джиннов. Но здесь, в Андреевой губе, это сооружение называлось весьма прозаично - здание № 5 берегового хранилища отработанного ядерного топлива. Однако проза жизни не меняла зловещей сути: в двух бассейнах, заполненных водой, - в "подвале" висели на цепях цилиндрические трехметровые "чехлы" из нержавеющей стали; в каждом чехле - по семи пеналов, в каждом пенале - пышущая лучами смерти тепловыделяющая сборка с урановыми стержнями в кожухе. В верхнем этаже "замка" - технологическом зале - давно застыл на приколе тельферный кран, с помощью которого когда-то опускали стальные чехлы в воду бассейна. Обе его ванны были до предела "завешаны" отработанными сборками. Если бы стенки хранилища были прозрачными, глазам бы предстало нечто подобное "гребенке" органных труб. То был орган, на котором Смерть положила себе сыграть реквием человечеству...
Шла Холодная война. Атомные ракетоносцы несли свою океанскую службу с предельным напряжением. А за все преимущества атомного реактора приходилось расплачиваться именно здесь - в губе Андреева. Отдаленные последствия лучевых болезней, радиоактивного заражения природы казались в разгар ядерного противостояния меньшим злом, чем серия атомных ударов по плану "Дроп шот". А что делать с отработанным ураном - разберемся как-нибудь потом, когда время будет... По всей вероятности, точно так же рассуждала и супротивная сторона, поскольку проблема утилизации атомных подводных лодок и их реакторов не решена и в ВМС США.
Итак, год от года хранилище в губе Андреева полнилось, потом его и вовсе закрыли. Лишний раз туда старались не заглядывать. Шли годы. Менялись вахты в необитаемой бухте. Зарастала бетонка, ведущая к зловещему зданию № 5. Прошло двадцать лет со дня ввода в строй хранилища в 1962 году. Последнее время матросы, охранявшие объект, толковали меж собой, что в здании происходит нечто странное: что-то звенит, с грохотом падает... Однажды на стене нижнего этажа, где находилась правая ванна бассейна, появилась огромная сосулька. Кто мог подумать, что это пробился сквозь бетон коготь ядерного монстра, заточенного в здании № 5? Матрос, бесстрашно справивший малую нужду на сосульку, отскочил от неё как ошпаренный: счетчик Гейгера, висевший на шее, грозно защелкал. Матрос немедленно доложил об утечке радиоактивности начальству.
Из Североморска прибыла комиссия из флотских специалистов. Они-то и установили, что потек сварной стык одной из ванн биозащитного бассейна. Незадолго до беды строители рванули аммоналом скальный грунт неподалеку. Сотрясения почвы оказалось достаточно, чтобы лопнул шов. Утечка охлаждающей воды, в которую были погружены чехлы с отработанными сборками, воды, ставшей радиоактивной с гамма-фоном до полутора рентгенов в час, поначалу казалась небольшой - до 30 литров в сутки. Но уже через месяц-другой в ручей, бежавший окрест, стало выливаться из поврежденной оболочки до 100 литров в день. Вода в нем "зафонила": 3х10 в минус седьмой степени кюри на литр. Не исключался и более мощный - залповый - выход охлаждающей воды из бассейна. Тогда в здание № 5 было бы просто не войти. Уровень излучения поднялся бы в сотни раз.
Так в феврале 1982 года Северный флот был поставлен перед угрозой серьезной экологической катастрофы, если не сказать большего. К сентябрю радиоактивной воды из бассейна убегало уже около 30 тонн в сутки. Возникла опасность оголения верхних частей, хранящихся сборок. Если бы речь шла только о радиоактивном заражении местности, это было бы полбеды. Но внимательный осмотр здания № 5 показал, что на дне бассейна образовался завал из сорвавшихся с цепей чехлов. Цепи, на которых они висели, ржавели, обрывались под солидной тяжестью, и на дне образовалась целая баррикада.
- А в ней могла образоваться критическая масса?
- Могла... - раздумчиво отвечает мой собеседник. - Еще как могла, со всеми вытекающими последствиями в виде цепной реакции и неминуемого тогда ядерного взрыва. И где - в заливе, на другом берегу которого стояла целая флотилия атомных подводных лодок...
Тогда ещё мир не знал слова "Чернобыль", как не знал он и названия губы Андреева. Но чернобыльская авария - ничто по сравнению с тем, что могло разыграться на берегу глухоманного фиорда. Ядерный взрыв вблизи границы с Норвегией и Финляндией мог нанести непоправимый ущерб этим странам. О жителях Кольского полуострова и говорить не приходится.
Не было и нет на планете Земля более насыщенного ядерными материалами места, чем Кольский полуостров: тут и флотилии атомных подводных лодок, и атомные ледоколы, и ядерные арсеналы, хранилища и могильники радиоактивных отходов... Историки говорят, что в древние времена здесь процветала цивилизация гипербореев. Она погибла, считают они, в результате какого-то чудовищного катаклизма - возможно, сверхмощного ядерного взрыва. История повторяется. Или же собиралась повториться в конце ХХ века нашей цивилизации...
Она бы и повторилась, если бы в России не было таких офицеров, как капитан 1-го ранга Владимир Булыгин... Именно ему предложили возглавить аварийно-восстановительные работы. К тому времени Владимир Константинович был одним из самых опытных радиохимиков в советском флоте. За спиной выпускника Бакинского военно-морского училища были уже и дезактивационные работы на первом советском атомном подводном ракетоносце К-19 после серьезной аварии с ядерным реактором, и десятки перезарядок активных зон на подводных атомоходах, и создание уникальных установок для очистки радиоактивной воды...
- Мне сказали: эта работа займет 15 лет. Я ответил: или мы сделаем это за год, или ищите другого руководителя.
Для начала решили заделать трещину. Но как её обнаружить? Предложили спустить в бассейн водолаза, который бы и нашел место лопнувшего стыка и заделал его. Я сказал: "Если так, то дайте мне ножницы для стрижки овец и я сам обрежу водолазу шланги - чтоб не мучился потом парень от схваченных доз". Водолаза отменили.
Работы в Андреевой губе шли в два этапа: в 1983-1984 годах и в 1989 году. Всего надо было выгрузить более 1000 чехлов (7000 урановых сборок). И не просто выгрузить, а перегрузить, упрятать лучевую смерть в более надежное хранилище, чем бассейн с водой. Такое место нашли неподалеку от здания № 5 - в полузаглубленной емкости для сбора жидких радиоактивных отходов. В свое время её не успели пустить в дело, теперь она оказалась как нельзя кстати. Самое главное - чехлы в ней разнесены на достаточное расстояние, так что цепную реакцию вызвать довольно сложно.
Булыгин вовсе не походил на супермена, которому все нипочем. Широкоплечий и улыбчивый, с манерами скорее преподавателя словесности, нежели наставника из учебного центра атомщиков, ликвидатора ядерных завалов. Не могу представить себе этого седоватого - в очках - человека, хватающего голыми руками урановую сборку.
Это была самая настоящая Зона, ставшая явью, из романа братьев-фантастов. Как это ни грустно, но мы и в самом деле родились, чтоб сказку сделать былью.
Булыгина можно было бы назвать сталкером. Но роль его в Зоне была гораздо сложнее, чем назначение гида-проводника. Он не приспосабливался к Зоне, а переделывал её, уничтожал в ней те злые силы, которые зародились и вызрели в бетонном подполье.
- Работали так, - рассказывает Булыгин, - сменная бригада поднималась в технологический зал и укрывалась за штабелем бетонных плит и свинцовым щитком с оконцем, как в рентгеновском кабинете. Оттуда поднимали тельферным краном чехол из бассейна. Потом выбегал такелажник и быстро - на все про все 60 секунд - пытался перецепить поднятый чехол с урановыми сборками в захват перегрузочного устройства. Если он не успевал этого сделать, значит, немедленно убегал в укрытие - за свинцовый козырек и его тут же подменял другой боец. Он тоже должен был управиться за минуту, чтобы не схватить "дозу".
Поднятый чехол отправлялся в бункер, где его опускали в одну из ячеек бетонного монолита, установленного в кузове мощного карьерного самосвала БелАЗа. Машина отвозила опасный груз к полузаглубленной емкости, предназначенной некогда для жидких радиоактивных отходов. И другой кран огромный портальный - перегружал чехол за чехлом в ячейки бетонных сот. И так раз за разом, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем... Всего было выгружено более 1000 чехлов, в которых содержалось 7000 отработанных, но не потерявших своей убойной лучевой силы урановых сборок.
- До этого подобную же работу мы проводили на Дальнем Востоке, рассказывает Булыгин. - Мы там тащили чехлы из-под воды. Полностью очистили хранилище и отправили на переработку два эшелона. За эту работу меня в первый раз представили к званию Героя Советского Союза. Однако получил я тогда три строгих выговора, чтобы не высовывался. И на этом все заглохло. Ну, а здесь, на Севере, все было несколько иначе... Поменялось руководство. Пришел контр-адмирал Лебедько, наш главный куратор и вдохновитель. Большую оперативную помощь в нашей работе оказывал тогдашний начальник Техупра Северного флота контр-адмирал Николай Мормуль. Моей правой рукой был старший лейтенант Станислав Калинин. Как на самого себя, мог положиться я на капитана 3-го ранга Валерия Шумакова. Он единственный, кто вел фотосъемку наших работ.
Самое сложное началось, когда дело дошло до разбора "баррикады" на дне бассейна. Упавшие чехлы подцепляли самодельными приспособлениями "удочками". То была дьявольская "рыбалка". Свыше 120 чехлов оказались негерметичными и даже частично разрушенными. Их надо было осушать и переупаковывать выпавшие из них смертоносные стержни. По идее это должны были делать роботы со специальными манипуляторами. Но где их взять? Все делали люди - Булыгин с сотоварищами. И они это сделали, порой - голыми руками. Вот почему я и попросил своего собеседника показать свои руки. Мы пьем кофе в гостиничном буфете...
- Владимир Константинович, если не секрет, сколько доз вы схватили тогда?
Булыгин отделывается шуткой:
- Мои дозы, как и мои года, - мое богатство!.. Знаете, когда работы в декабре 1989 года закончились, даже жалко было расставаться. Все сроднились друг с другом.
- Женщины участвовали в вашей работе?
- Нет, не участвовали. Не женское это дело - радиация... На объекте работало 20 военных специалистов и 28 гражданских. Двоих гражданских спецов я представил к званию Героя Социалистического Труда с формулировкой: "за личное мужество при ликвидации ядерно опасного завала отработанного топлива". Это были научные сотрудники НИТИ Владимир Ильин и Николай Петров.
Представление к наградам подписал начальник управления боевой подготовки Северного флота контр-адмирал Владимир Лебедько, который лично курировал ход опаснейшей работы. И что же?
- Кроме орденов, я просил командование выделить особо отличившимся ликвидаторам цветные телевизоры и несколько "Волг", - вспоминает Владимир Георгиевич Лебедько. - Кто-то из московских флотоводцев поставил на моей шифровке резолюцию: "Тов. Лебедько. Надо быть скромнее". А командующий Северным флотом меня ещё и отругал за то, что я послал подобное "прошение" без его ведома.
"Как же без вашего ведома, - возмущался я, - если вы сами его подписали?!"
"А я не читал".