Бондарчук, ассистентом которого я стал, относился ко мне ровно, иногда уделял мне время, мы говорили об искусстве, о Толстом, о его статье, которая Сергея Федоровича особенно потрясла, - "Что такое искусство". Как-то он позвал меня смотреть снятый материал, черновой. Вообще-то это большая честь. Режиссер обычно не показывает такой материал никому из съемочной группы. А тут студент-практикант! А что я тогда понимал в рабочем материале - по образованию геолог, потом два года работы на телевидении? Я посмотрел, кое-что показалось мне затянутым, я еще не понимал, что потом все это будет урезываться, сокращаться, приобретет при монтаже совершенно другую динамику. Я стал говорить Бондарчуку, что мне понравилось, что не очень. Он все время говорил: "Да! Ты так считаешь? У-у!.." Я разошелся, тихонечко даже начал покритиковывать. А он все: "У-у!.. Да? Ты действительно так думаешь?" Если сейчас вспомнить, что я наговорил тогда, краска заливает лицо. Правильно говорят: дуракам не показывают неоконченную работу. Это был как раз тот случай. Больше он меня на просмотр материала не звал…
Однажды делегация наших кинематографистов была в Америке, принимали их на высшем уровне, но вот наличных денег не было ни у кого. Кроме, пожалуй, Бондарчука, который к тому времени сиял "Ватерлоо". Переводчица была красивая молодая женщина. Таня, эмигрантка. Страшно ненавидела Советский Союз и все русское. Перед самым отъездом она привела их в роскошный магазин, куда даже американцы не ходят, он для определенной очень богатой публики. Таня говорит: "Не хотите что-нибудь купить своим женам?" Даже если бы все собрали свои наличные деньги, им на шнурки от ботинок не хватило бы. Все прекрасно понимают, что над ними издеваются. Бондарчук как обычно вокруг смотрит, всему удивляется. "Таня, сколько стоят эти духи?" Она отвечает: "Четыреста долларов. А вы что, купить хотите?" Он говорит: "Да. Выпишите, пожалуйста, чек". Достает бумажник, получает коробочку, рассматривает ее, протягивает Тане: "Это вам, от нас". Сдружились мы с Бондарчуком в последний год его жизни. Он увлекался живописью, это было его хобби. У него и в квартире на Горького, и на даче - мастерская, мольберт, краски, стены увешаны его работами. И я в то время только-только увлекся живописью. Это удивительно заразительное занятие. Мы с ним вместе рисовали, ездили на этюды в Сочи, к нему на дачу. Художник Саша Шилов давал нам задание. Он был строгий учитель. Его страшно раздражало наше как бы не очень серьезное отношение к живописи. Он считал это святым делом. Но когда он отходил, я доставал фляжечку с коньяком и мы с Сергеем Федоровичем по рюмке принимали. Если бы мастер увидел, что мы пьем во время сеанса, он бы оскорбился и вообще не стал с нами работать.
Мне в жизни все доставалось поздно. И Бондарчук мне достался слишком поздно.
Жертва Фишера
"Футбол, боулинг, теннис, гольф… Чем человек богаче, тем меньше у него шарики для игры".
Ельцин будучи партократом был волейболистом (говорят, хорошим). Когда перекрасился в демократа, стал теннисистом. Положение обязывает. А вдруг Клинтон позовет сыграть партию.
Теннис - спорт для богатых. Или скажем так - для обеспеченных.
Теперь у миллионеров новая забава - гольф. Этот замечательный вид спорта уж точно - только для богатых. Даже среднему классу (которого, кстати, у нас все еще нет) он недоступен.
Россия (СССР) была великой шахматной державой. Большинство чемпионов мира из России: Алехин, Ботвинник, Смыслов, Петросян, Спасский, Карпов, Каспаров… В шахматы играли все, вся страна. В школе, в научно-исследовательских институтах, в таксопарках, на бульварах, в поезде, на пляже… Мы слыли интеллектуальной страной - благодаря успехам в науке, любви к чтению, благодаря шахматам, конечно. И потому могли смело смотреть в глаза богатому иностранцу: богатый, но не очень образованный всегда чувствует превосходство хоть и бедного, но образованного человека.
Теперь во многих странах начинают понимать необходимость шахмат. Вводят обучение шахматам в школе. Они развивают память (старение человека начинается тогда, когда слабеет память). Они развивают сообразительность, тактическое и стратегическое мышление.
А в бывшей шахматной державе 99 % молодежи не знают, как двигаются фигуры по шахматной доске.
Трудно сказать, что такое шахматы - спорт, наука или искусство? Этим они и интересны, в этом их загадка. Древней игре не одна тысяча лет, и шахматы будут волновать человечество, пока оно не исчезнет с лица планеты. Они неисчерпаемы.
Неисчерпаемы, многогранно талантливы и сами великие шахматисты. Я знаком со многими гроссмейстерами: с Ботвинником, Смысловым, Лилиенталем, Спасским, Карповым, с новой чемпионкой мира Александрой Костенюк (она даже сыграла у меня в фильме "Благословите женщину" большую роль). С некоторыми из чемпионов даже сгонял партейку-другую. С Карповым, например, партий пятьдесят - с огромной форой, конечно, но и с абсолютно неутешительным результатом.
Лет семнадцать назад мне говорят:
- Хочешь познакомиться с Марком Таймановым?..
Надо полагать, лицо у меня вытянулось в дурацкую ухмылку, потому что я спросил:
- А разве он еще жив?
Дело в том, что Марк Тайманов вошел в мою жизнь очень рано. Был такой (еще довоенный) фильм "Бетховен", где Марк Тайманов играл главную роль - вундеркинда-музыканта. В детстве у меня была любимая пластинка - "Карнавал животных" Сен-Санса. Исполняют Марк Тайманов с женой. С тех пор, как я стал интересоваться шахматами, имя Тайманова всегда было на слуху. Постепенно шок от позорного поражения советского гроссмейстера стал проходить. Следующий претендентский матч у Фишера был с более сильным (на тот момент) противником - Бентом Ларсеном, датским гроссмейстером. И снова - 6:0.
А потом жертвой Фишера стал "непробиваемый" Тегран Петросян, предыдущий (до Спасского) чемпион мира…
Мало-помалу Тайманова стали прощать - опять разрешили ездить на соревнования за рубеж…
Лет десять назад он написал книгу. Звонит мне:
- Как мне назвать книгу о моих встречах с Фишером?
- Так и назовите - "Я был жертвой Фишера".
Книга вышла под таким названием.
Однажды я сыграл с Таймановым партию в шахматы. Дело происходило за праздничным столом. Марк играл со мной "вслепую", отвернувшись от доски. Передо мной, разумеется, стояла доска с фигурами. Впрочем, гроссмейстеру безразлично: видит он доску или нет.
И вот совершенно невероятный исход. Я выиграл. Когда партия закончилась, Марк сказал: "Поздравляю с блестящим рейдом короля". Это был действительно сумасшедший рейд. В закрытой позиции, при всех фигурах на доске белый король совершил смелый проход с одного конца доски на другой и решил исход борьбы.
В 92 году в Югославии состоялся рекламный матч Фишер - Спасский. После 20-летнего перерыва. Напомню: в 72 году Фишер отнял у Спасского звание чемпиона мира.
После второй партии я позвонил Тайманову - узнать результат. Трубку взяла жена, Женя Авербах.
- Марк в Ленинграде. А что нужно, Слава?
Да хотел поинтересоваться, чем закончилась вторая партия…
Кладу трубку. Через пять минут звонок из Ленинграда. Слышу голос Тайманова:
- Слава, вы интересовались партией?
- Да.
Моему удивлению не было предела - звонить из Ленинграда только для того, чтобы сообщить результат партии?!
- Слава, вы знаете, это совершенно не тот Фишер, который со мной играл, чьей жертвой я был. Этого Фишера просто не узнать. Куда все делось? Ну, короче, ваша партия со мной по сравнению с последней игрой Фишера - это шедевр! Кстати, вы помните свою партию?
Партии, конечно, я не помнил.
- Ну так, в общих чертах.
- А я могу показать ее от первого до последнего хода.
Спустя некоторое время мы встретились, и он действительно показал мне всю нашу партию. Такая у шахматиста-гроссмейстера память: партию с ничего не значащим для него любителем, да еще сыгранную вслепую, да еще после пары бокалов вина, он помнит от первого до последнего хода. А значит, он помнит и все другие свои партии. А сколько их? Сотни, тысячи…
Вот что такое шахматы.
Тайманов по-прежнему молод. Живет в Ленинграде, в родном городе. Снова женился - в который уж раз! И родил двух замечательных близнецов! Шахматы и фортепьяно ушли на второй план…
Часть вторая
Пираты XX века
Киноповести
Предисловие
Биография художника - это его творчество: книги, картины, фильмы, спектакли, сценарии.
В кино я уже более сорока лет. В 1966 году мы с моим товарищем и однокурсником Борисом Дуровым сняли нашу дипломную работу, фильм "Вертикаль". Его до сих пор показывают по телевидению, смотрят на видео.
А вообще - за сорок-то лет! - я много чего "настрогал". Написал полтора десятка сценариев, четыре книги, поставил два спектакля (они много лет идут во МХАТе им. Горького и в Школе современной пьесы), снял 14 художественных и четыре документальных фильма, сыграл десятка два киноролей. Конечно, это много, а поэтому и не все удалось. Несомненными удачами (если ориентироваться на вкусы моих зрителей, людей, выросших в Советском Союзе), можно считать фильмы "Место встречи изменить нельзя", "Ворошиловский стрелок" и "Благословите женщину". У меня несколько иные предпочтения, но не будем сейчас об этом.
В этой книге собраны мои киноповести, снятые в основном другими кинорежиссерами. Как правило, автор недоволен фильмом, снятым по его произведению. Ему кажется, что сам бы он сделал лучше. Той же болезнью страдаю и я. Один только раз, посмотрев фильм, снятый по моей повести, я сказал себе: "Нет, сам бы я не мог сделать так мастерски". Это был фильм "Пираты XX века". Снял его Борис Дуров, с которым мы вместе начинали свой путь в кино.
"Пираты XX века" стали суперчемпионом советского проката. За год его посмотрели около ста миллионов зрителей. А за тридцать лет (фильм жив и сегодня), наверное, миллиарды. В России и в других странах.
Станислав Говорухин
Вторжение
В конце февраля 1941 года в Берлине состоялся митинг, посвященный 21 годовщине Национал-социалистической партии. С речью выступил рейхсканцлер Адольф Гитлер.
Наклонив вперед корпус, прижав голову к плечу, он быстрым шагом взошел на трибуну и, как истый актер, начал тихо с какой-то незначащей фразы, слова которой потонули в восторженном реве коричневой толпы. Сразу за этим установилась мертвая тишина, и в этой тишине рейхсканцлер начал свою речь:
"Нам предстоит новый год борьбы, - голосом оракула возвестил он. - Мы знаем, что он принесет великие решения и с уверенностью смотрим в будущее…"
На экране появилось название фильма:
"Вторжение"
…Вниз к пристани спускалась по волжскому обрыву ветхая деревянная лестница в тысячу ступеней, которые всхлипывали под ногами, стонали, пели на разные голоса. Лиза устала, ногу на ступеньку ставила нетвердо, мешали туфли на высоких каблуках. Она сняла бы их, да руки заняты - в одной был ридикюль и авоська с продуктами, другую оттягивал крашеный фанерный чемодан, который бил углом по ступеням и оттого приходилось держать его в согнутой руке.
Заплывшим слезой глазом Лиза увидела, как слева из-за излучины реки выплыла белая, окутанная дымом точка - пароход. Надо спешить. Мертвыми пальцами она поддернула чемодан - что-то хрустнуло, ручка осталась в руке, а сам чемодан полетел вниз, стукаясь о ступени, упал на дощатую площадку и рассыпался. Слезы, дрожавшие в глазах, только этого и ждали - тут же пролились по щекам двумя солеными ручейками. Да плакать было некогда, - белая точка крупнела на глазах, пароход приближался; она нагнулась и давай собирать свое нехитрое имущество.
- Ай-яй-яй! - услышала она вдруг голос. - Вот плакать-то совсем ни к чему…
Лиза подняла голову, увидела хромовые, подернутые пылью сапоги, широкие галифе, ремень с портупеей, орден-звездочку в красной глазури, кубики в петлицах и, наконец, строгое лицо с веселыми карими глазами. Слезы тут же пересохли, расширенными вымытыми глазами уставилась она на стройное великолепие, которое как-то уж очень не вязалось с этой скрипучей извилистой лестницей, скособоченными домишками, лепившимися по обрыву, с маленькой пристанкой-дебаркадером внизу.
А военный уже нагнулся над ее пожитками, поднял один сверток, другой, протягивал вещи, краем глаза рассматривая ее. Лиза была хороша, чего там: каштановые, коротко подстриженные по моде волосы под белым беретом, яркие полные губы, вздернутый, но не курносый, а прямой, хорошенький носик… Словом, впечатление она произвела - военный даже разволновался, папиросу вынул, закурил.
Лиза закрыла крышку, стала возиться с замком.
- Сломался, - сказала она и виновато улыбнулась.
- Позвольте, я?.. - Военный присел, пощелкал замком. - Починить можно. Но потом… Вы к пароходу?
Она кивнула.
- Выходит, попутчики? - Наконец, он открыто взглянул ей в глаза. - А сейчас бы веревочку?.. Эй, ребятки!
Двое мальцов с удочками бегом спускались по тропе рядом с лестницей. Увидев военного, да еще командира, они и так остановились, робко перешептываясь друг с другом.
- Ну! - повторил военный. - Ко мне!
Ребята пролезли под перилами, восхищенно уставились на него.
- Дяденька, Вы танкист?
Военный снисходительно усмехнулся:
- Пограничник.
- Ух ты! - восторженно ахнули ребята. - А наган у Вас есть?
- Вот вам задача, ребята, - строго оборвал их военный. - Надо добыть веревочку, чемодан перевязать…
- Кукан, дядь, годится? - Один из мальцов вынул из кармана бечевку, смотанную узелком, другой протянул такую же.
Военный подергал кусок бечевки.
- Куда же рыбу денете?
- А-а… - отмахнулся старший из ребят. - Была бы рыба…
Пока военный перевязывал чемодан, ребята закидывали его вопросами.
- Дядь, Вы лейтенант?
- Старший.
- У-у! А у танка и пушка и пулемет?
Военный поднял оба чемодана, все четверо пошли вниз.
- А у фашистов танки есть?
- К сожалению, - военный посмотрел на Лизу и улыбнулся.
- Тетя, давайте мы Вашу сетку понесем? - Маленькие подлизы вцепились в сетку; она отдала, нагнулась, сняла туфли.
- Дядь, а что сильнее: пушка или гаубица?
- Дядь, а правда, у Гитлера одна нога хромая?
Военный засмеялся.
- Не знаю. С Гитлером лично не знаком. Но, по-моему, это у Геббельса…
- Дядь? - младший хитро посмотрел на военного. - А Вы можете название парохода прочитать? У пограничника глаз должен быть зоркий, да? Чтобы диверсанта углядеть…
Пароход приближался, просматривались уже палубы, заполненные пассажирами, лопасти колес поблескивали в лучах низкого солнца.
- Нет, не могу, - военный оторвал взгляд. - Далеко еще.
- А я могу, я могу! - затанцевал малец. - "Клим Ворошилов".
- Да ну? - искренне удивился военный. Казалось, он был задет за живое, приостановился, еще раз всмотрелся вдаль - не может быть, неужто разглядел?
- Врет он всё, Петька… - Старший строго посмотрел на приятеля. - Бесстыжий! Мы тут, товарищ командир, все пароходы наизусть знаем, по гудку можем определить. Этот вот "Клим" - видите, какая у него труба? А там, у дебаркадера - "Память Маркина". Он снизу идет, из Астрахани.
К пристани действительно прилепился маленький пароходик, сверху он поначалу и не был заметен.
"Клим Ворошилов" между тем пропел басовым гудком и стал разворачиваться против течения.
- Ой, надо спешить, - испугалась Лиза. - У меня еще и билета нет.
- Вы далеко? - спросил военный.
- До Ульяновска.
- Замечательно. И я туда. Там на поезд - и к себе на заставу!
- Дядь, а Вы на какой границе служите?
- Сейчас проверим, как вы знаете географию. Река Буг где?
- Знаем! - хором запели пацаны. - Польская…
Пограничник помрачнел:
- То-то и беда, что теперь германская…
…У маленького базарчика, где бабы торговали вяленой рыбой, топленым молоком, ягодой и прочей разностью, стояла деревянная будочка - касса. В окошечке надпись: "Билетов нету". Очередь, однако, была. На что-то надеялись.
Лиза хотела стать в очередь, но военный не пустил.
- Время только терять, - сказал он. - Пошли, что-нибудь придумаем.
Шла посадка на пароход. Пассажиры на "Клим" проходили через "Память Маркина" - два парохода стояли лагом друг к другу. У трапа матрос с усами проверял билеты.
- Вы идите, - сказала Лиза.
- А Вы?
- Я как-нибудь… У Вас служба.
- Нет, пограничники так не поступают. Вот что, берите мой билет. И оба чемодана. Донесете?
- Да, но Вы?..
Вместо ответа он поднял чемоданы, протянул ей.
- Нет, - заупрямилась она. - Я так не могу. Вдруг Вас не пустят…
- Смешная, ей богу. Раз я говорю, значит знаю.
- А вдруг… - хитро прищурилась она. - Такой солидный человек, с орденом… И без билета. Конфуз! Я дак себе век не прощу…
- А-а! - досадливо взмахнул он рукой. - Смотрите, как это делается!
Он быстро стянул ремень с портупеей, скатал, положил в карман. Расстегнул ворот гимнастерки, снял фуражку, взбил пятерней волосы, взлохматил брови - сразу приобрел домашний затрапезный вид, стал похож на заспавшегося после бурного веселья служивого.
- Прямиком на гауптвахту! - пошутил он над собой. - Сейчас и пропуск добуду…
Он сбежал по сходням на берег к базарчику. Тут транзитные пассажиры бранились с торговками, покупали разную снедь; кто нес обратно на пароход дымящуюся картошку, кто огурчики - славные здесь были огурчики, маленькие, в темных пупырышках, один к одному. Военный наскоро выбрал у крайней в ряду торговки связку прозрачного серебряного чехня и побежал обратно.
- Здравия желаем, товарищ командир, - приветствовал его усатый матрос у трапа. - Эх, к этой рыбке пивца бы! Жаль, нету. Придется Жигулей ждать…
Военный сунул ему в руку самую большую рыбину.
- Благодарствую, - сказал матрос и рассмотрел чехня на свет. - Ах, ядреный корень, вот произведения!.. Чудо природы! - восхитился он. - Солнце не застит - до чего хорош! - Откашлялся начальственно на напиравших пассажиров. - Билеты готовьте, граждане, билеты!
Лиза, наблюдавшая сцену, улыбнулась, подняла чемоданы и пошла к трапу.
Пароход отошел и посыпались с его кормы мальчишки, которые в последнюю минуту все-таки проникли на судно, чтобы прокатиться пару сот метров да заодно нырнуть с верхотуры.
Лиза и пограничник стояли на верхней палубе. В гладкой воде отражался крутой берег, город поверх обрыва весь в вишневых и яблоневых садах, "знаменитая" лестница, самая высокая на всем правобережье. Вдоль берега по колено в воде стояли рыбаки, ловили баклешку "внахлест".
Двое мальчишек, размахивая удилищами, приветствовали пароход.
- Никак наши мальцы? - сказал военный.