- Здравствуйте, - сказал Сашка. - Не узнали?.. Принимайте на поселение…
- На поселение? - крикнул Иошка. - Что ты говоришь?..
- К вам, к вам на поселение, - говорил Сашка. - С дачи меня вышибли. Форменно… Сюда послали жить…
- Ну-у?.. Это, я тебе скажу, расчудесно!.. Это хорошо, честное слово, хорошо!.. Иошка втащил в двери узел. - Значит, выгнали?.. Хорошо! А за что?..
- Шут их знает… Дядя Миша! Здравствуйте!..
- Здравствуй! здравствуй… Поправился ты, поздоровел… Как поживаешь?…
- Плохо, дядя Миша…
- Подожди, - вмешался Иошка. - Ты расскажи, за что тебя вышибли?
- Засыпался с "Бунтарем"… Приходим мы с купанья, а мне Павлуха, кухонный дежурный, и говорит, что Викниксор шманал у старших по кроватям, под матрацами чего-то искал… Прибегаю в спальню…
Под матрац - всё переворочено: видно смотрели "Бунтарь" и читали… Днем зовут к Викниксору… Думаю, гибель… Нет… Очень вежливо говорит: "Тебе, мол, надо готовиться, - поезжай в город, в Шкиду, и живи там"… Продуктов дал, денег на билет… Всё очень хорошо, добренький такой… "Тебе, говорит, там лучше будет…"
- Ну, а ты?..
- Что ж я? - поблагодарил, поклонился и уехал. Еду, понимаете, и чуть не крещусь? Мать моя родная, думаю, неужели ушел, неужели не снится мне?.. Дамочка напротив сидела, фартовая такая, с чемоданчиком, - хотел ее просить ущипнуть за ухо… Ей-богу…
- А на даче как?..
- Каторга… И шкидцев не узнать… Картошка поспела - так они все огороды громят… Или вот случай… Пишем мы "Бунтарь", пишем, скажем, боевые статьи против воровства… Пишет паренек один, - Касатка, ты его не знаешь… Писал, а потом говорит: "Пойду". - "Куда?" - "На огород, за картошкой… А то поздно будет"… Факт, честное слово… Что до халдеев - так они на ребят рукой махнули… Ни черта, никакого внимания; только по лаврам да по реформаториям рассылают да двор заставляют мостить.
- А мостят?
- Еще как… Я слышал, что Викниксор хочет потом за улицу приниматься.
- Ну да? - удивился дядя Миша.
- Ей-богу!.. А что ему? Не самому ведь камни ворочать. Взял и заставил ребят… А не хочешь - огребаешь пятый разряд или еще чего-нибудь такого… Факт. Идут ребятишки и работают… Конечно, стараются, чтоб на огород успеть попасть…
- А ведь год назад; - задумчиво прервал его Иошка, - мы в это время создавали Юнком, боролись против воровства, занимались школьным строительством.
Сашка махнул рукой..
- Не стоит и вспоминать… Покажи-ка мне лучше, где вы расположились, вещи стащить надо…
2
Неделя изгнания из Шкиды и житья на "кирпичиках" сделала Химика ещё более предприимчивым. Вначале он, правда, ограничивался лишь охотой на кур и прочую дичь да набегами на огороды, но потом решил заняться другой, менее полезной, но зато прибыльной деятельностью.
В то время в Павловске пустующие дачи стояли кварталами. Иные совсем развалились, иные сохраняли кой-какие остатки арматуры, замков, вьюшек и прочего. Вот эти-то остаточки Химик и пустил в оборот. Вокруг своего дела он организовал солидное товарищество на паях в составе его самого, Лепешина и Мышки. Труд между собой они поделили так: Лепешин и Мышка делают "дело", Химик ездит и загоняет товар маклакам.
Компания работала тихо, незаметно, без рекламы и объявлений, но скрыть своих следов им не удалось, и о предприятии узнала вся. Шкида.
Начался промышленный расцвет. Началась золотая лихорадка.
В шкидской даче воцарились мир и тишина. Не слышалось крамольных речей, бунтари сделались послушными и тихими. Жалобы и угрозы окрестных огородников прекратились. Двор замащивался и перемащивался с быстротой прямо умилительной. Летопись покрывалась пылью. Изолятор пустовал.
- Школа поправляется! - довольно потирая руки, говорил Викниксор халдеям. - Школа становится на верный путь…
Когда же производительность шкидцев повысилась и в город стали отправлять награбленный на дачах товар чуть не грузовиками, тишина и мир в Шкиде сделались прямо, благоговейными…
"Выправились! - решил Викниксор. - Устрою учет…"
Учеты бывали в Шкиде раньше, в доисторические времена идеализма, и новые шкидцы, составлявшие три четверти всех воспитанников, никакою понятия об этом, обычае не имели. Но не желая портить так нужных в их "предприятии" хороших с халдеями отношений, не возражая начали выволакивать в сад и раставлять перед верандой скамейки.
В качестве гостей пригласили красноармейцев соседней части и посадили их в первые ряды. Викниксор с веранды, заменявшей и трибуну и сцену, открыл учет коротенькой, но сильной и прочувствованной речью…
- Школа погибала, - говорил он. - Школа разваливалась и превращалась в притон. Да, в притон хулиганов, бузовиков и воришек. Школа, умирала и падала всё ниже и ниже… Но теперь, благодаря правильным и своевременно принятым мерам, благодаря удалению верхушки старших воспитанников, группы коноводов, атаманов, отщепенцев и огрызков, теперь - тут голос его прервался вроде как бы рыданиями - школа начала оздоровляться, пошла вперед… Пошла дальше по пути, пошла кверху.
Будем же надеяться, - закончил Викниксор: - что школа будет расти, беспощадно отметая мусор, мешающий ее развитию…
Раздались аплодисменты. Шкидцы всхлипнули.
Викниксора сменил любивший славу Волынянин - Василька, который вышел и начал читать:
Хороший Сагиб у Сами и умный,
Только больно дерется стеком.
Хороший Сагиб у Сами и умный,
Только Сами не считает человеком…
Читал долго, с чувством - завывал, махал руками и хватался за грудь. После Васильки на сцену поставили червеобразного, упирающегося Червонца, основного докладчика по достижениям.
Червонец тоже говорил долго, но когда описывал мощение двора, маленький, сидевший на последней перед шкидцами скамейке красноармеец вдруг завертелся, побледнел и завопил:
- Ча-часы сперли!..
Началось замешательство и суматоха. Червонец, которого перестали замечать, соскочил с веранды и перемахнул через забор.
Костец, налезая на шкидцев животом, тихо, чтобы не услышали гости, усовещевал:
- Отдайте часы, сукины дети, по-хорошему…
- У нас их нет… Что вы, дядя Костя, станем мы таким барахлом мараться?..
- Знаю, что не станете, а все-таки кто-то спер!..
Заволновались и шкидцы. Часы были мусором, и подымать из-за них шухер казалось невыгодным. Спереть мог только кто-нибудь из новичков, не узнавших еще хозяйственной политики ребят, за них шкидцы и взялись.
- Дядя Костя! - сказал наконец Химик: - часиков у нас нет… Они у вас… в толстовке…
И Костец, действительно, нащупал в кармане положенные туда часики. Он вынул их, осмотрел и спросил:
- А цепочка?…
- На ремешке были. Ремешок они бросили… Куда его?
Костец оглядел еще раз ребят и подошел к солдатику.
- Вот они, ваши часики. Под скамейкой лежали. Неловкое молчание прервал Викниксор. Он поправил пенсне и захлопал в ладоши:
- Учет закончился, - судорожно проговорил он. - Не желает ли кто-нибудь из товарищей красноармейцев что-нибудь сказать?
Товарищи красноармейцы замялись, потом выпихнули одного, коротенького, в широченных, обшитых кожей галифе. Красноармеец поблагодарил за приглашение на учет и за доставленное удовольствие, отметил, что по всем признакам школа растет и развивается, и пожелал ей дальнейшего роста.
Уходили красноармейцы торопливо и даже завязли в калитке: впереди всех протискивался маленький, с испуганным лицом и с часиками в ладошке.
3
Экзамены в педагогический техникум, куда поступали Иошка и Сашка, кончились. Они продолжались ровно четыре дня - четыре нервных, возбужденных дня, полных страхов, суеты, неожиданностей, бега. Сашка выдержал, Иошка провалился, но не унывал: у него была командировка, - а она много значила при приеме, - и потому шкидец уверенно говорил: "Примут, наплевать, что провалился". У Сашки командировки не было, и поэтому, несмотря на свои успехи, он так уверенно не рассуждал. Последним по счету экзаменом шло обществоведение; оба шкидца выдержали его на "очень хорошо" и поэтому, обрадованные, уже не пешком, а в трамвае поехали в Шкиду.
У ворот на лавочке сидел дворник Степан и, подняв к небу свои фельдфебельские усы, серьезно дремал.
- Степан! - крикнул Иошка. - Поздравь нас - экзамены кончились… сдали…
Степан открыл глаза, пошевелил усами и ответил:
- Виктор Николаевич приехали.
- Ну?.. Зачем?…
- Не знаю… Сидит в канцелярии… Скучный… Бумажки глядит.
В другое время ребятам, может быть, посещение заведующего было бы неприятно, - каждый из них помнил еще славные дачные дни, но теперь обрадовались приезду Викниксора. Впрочем, наружно, чтобы, не показать этого, они нахмурились, покачали головами, а Сашка даже пробормотал:
- Не было печали - черти накачали…
Викниксор сидел в учительской у стола, где хранились характеристики учеников, - сидел не раздеваясь, в пальто, не опустив даже поднятого воротника.
Он перебирал старые характеристики, просматривал их и клал обратно. И шкидцы как-то удивились, словно в первый раз как следует разглядели его. Их поразила усталая желтизна на щеках и висках, тронутые сединами волосы. Морщины, которых не замечали раньше, виднелись рассеянные по всему лицу: на лбу, щеках, возле глаз, у опустившихся углов рта. И даже пальто как-то обвисло вперед, выдавая сгорбившуюся, сутулую спину и морщинистый затылок.
Ребята, с внезапно вспыхнувшей жалостью, жалостью, их самих удивившей, посмотрели на Викниксора.
- Здравствуйте, Виктор Николаевич. - Мы экзамены сдали.
- Поздравляю… - просто ответил Викниксор и встал. - Я очень рад за вас… Очень рад… Хотя, думаю, вам трудно пришлось, а?
- Ну, чего там… Пустяки! - небрежно махнул рукой Иошка, чувствуя, что от этих "пустяков" у него дрожат ноги и плавает в глазах разноцветный туман.
- Так… так… Сдали, значит? Ну, а когда окончательно будет известно о приеме?
- Не знаем… Скоро наверное.
- Да уж не на будущий год, полагаю…
Ребята засмеялись. И Викниксор почувствовал как то тяжелое, нехорошее, спасаясь от чего он уехал из Павловска с дачи, всё это вдруг рассеялось вместе со смехом. И сам он словно впервой увидел своих воспитанников, которых даже не представлял людьми, а так - существами, против кого применялась вся сложная система дефектологии: все те приемы, которые измышляются сотнями авторов, публикуются, возводятся в теорию, в принцип, в идею и… забываются, чтобы через день дать место новой куче подобных сочинений.
Теперь он забыл об этом и дружески, по-товарищески, заговорил со своими воспитанниками. И беседа, тон её, ощущение искренности, - всё это больше привлекло к нему ребят, чем годы долгих научных наблюдений…
- Итак, вы сдали экзамены, - возвратился он к прежней теме: - я могу поздравить вас как первый выпуск… Вы ведь первые, которые самостоятельно уходят из школы… вы держали на третий курс?
- Да.
- Значит, через два года учительствовать будете. Нам, старикам, смена! - И Викниксор невесело улыбнулся, но через секунду встряхнулся, распрямил плечи и расстегнул пальто. Ему захотелось сделать что-нибудь полезное для ребят, чем-нибудь помочь им, он даже чувствовал себя как-то обязанным сделать это. Он соображал, что можно было бы съездить в педтехникум, похлопотать за ребят, поговорить, чтобы облегчить им вступление.
- Я так и сделаю! - пробормотал он, беря шляпу. - Я поеду в педтехникум… Кто там заведующий?
- Ходовецкий.
- Ходовецкий? - вздрогнул Викниксор, - Константин Сигизмундович?
- Да… Константин Сигизмундович.
Викниксор криво улыбнулся и положил шляпу обратно на стол.
- Ну вот, теперь не поеду, - проговорил он. - Вы только не удивляйтесь, ребята… Есть люди, с которыми не хочешь встречаться.
Ребята деликатно промолчали.
- Было это давно, ребята, когда я еще помоложе был. Время было славное - семнадцатый год… И люди тогда другие были… Огнем горели… Энтузиасты… На митингах встречался я с этим самым Ходовецким… Ну, и ругались мы с ним здорово… Друг друга ненавидели… время такое было. Горячее время… Потом, уже последний раз встретились мы в восемнадцатом… Разоружали нас. Встретились… и больше не сходились… И сойтись теперь трудно…
Викниксор сел, запахнул пальто и поднял воротник.
Так он был похож на странную, нахохлившуюся птицу… Шкидцы потоптались около него и тихонько вышли.
4
После обеда ребят неожиданно потянуло спать. Они боролись с дремотой, ковыряли в зубах, соображали, что делать, но все-таки уснули.
Проснулись вечером. Уже стемнело. Слышно было, как под окнами проходят люди, стучат ногами, громко разговаривают, смеются… Где-то наигрывает гармоника, позванивает гитара, поют.
Ты, кукушка, не кукуй.
Чум-ча-ра,
Чу-ра-ра!
Кого хочешь поцелуй.
Ку-ку,
Ха-ха…
Будит ребят звонок… Кто-то изо всей силы дергает за него у двери, и звонок без памяти колотится и звенит… Кубышка лениво встает и, щелкая ревматическими коленными чашками, идет открывать. Через минуту раздается грохот, Кубышка влетает в музей - волосы его стоят дыбом, коленные чашечки гремят как кастаньеты.
- Спасайся! - кричит он: - там… с ножом… люди…
В столовой уже слышались шаги, кто-то шел, спотыкаясь и поминая чёрта…
- Куда вы тут забрались, дьяволы?..
- Ф-фу, чорт! - обрадовался Иошка и вскочил с кровати. - Здорово!.. Как тебя принесло?..
Это был Фока. Веселый, в сером летнем костюме, в серых перчатках, с папироской в зубах, со шляпой на затылке и с тросточкой.
- Я к вам еще днем приходил, - объяснял он здороваясь: - и Степан сказал, что вы экзамены выдержали. Но с Викниксором мне встречаться не хотелось. Решил вечерком зайти. Зашел, показал для шутки Кубышке финку, а он, дурак, и ключ бросил и побежал…
- Сам дурак! - огрызнулся сконфуженный Кубышка. - От тебя побежишь… Финку показал! Ты бы еще с пушкой пришел!
Кубышка сердился не на шутку. Лицо его со вздернутым носиком покраснело, а усики, тоненькие, похожие на крысиные хвосты, тщательно хранимые и холимые, усики, растущие так многозначительно, что даже Костец, не выдержав, как-то заметил: "И что это у тебя на губе за похабщина растет" - усики розно поднялись и топорщились…
- Не сердись, Кубышка, - миролюбиво ответил Фока: плюнь, лучше выпьем… "Выпьем мы за Сашу!.. Сашу дорогого!" - вдруг запел он и закружил по музею Сашку.
- Да ты пьян, Фока! - весело закричал Сашка: - Ей богу, пьян!.. Эва, разит, как из паровоза!..
- Ну и что из того, что пьян?.. Подумаешь! Вот пойдем выпьем - никому обидно не будет. Как, по-твоему, Иошка?…
- Пойдем, - согласился Иошка. - Если угощаешь, я не прочь.
- Факт, угощаю… А ты Сашка, идешь?
- Нет, я не иду…
- Нет, пойдешь.
- Нет, не пойду…
- А я говорю - пойдешь, - крикнул Фока и, бросив Сашку на кровать, принялся загибать ему салазки.
- Нет… Ой-ой-ой!..
- Пойдешь?..
- Пусти…
- Спрашиваю - пойдешь?..
- О-ой-ой!
- Пойдешь?..
- Пойду!..
Фока освободил Сашку и самодовольно надел свою шляпу:
- Я говорил, что ты пойдешь… И незачем было спорить… Никогда со мной не спорь… Не докажешь…
* * *
Ночью дворник был разбужен шумом под воротами. На тумбе сидел Сашка и плакал горькими слезами, утираясь своей кепкой. Рядом на коленях стоял Иошка, крестился и, кланяясь во все стороны, кричал: "Вяжите меня, православные, - я человека убил". И ругал матерно Достоевского. А Кубышка, раскачиваясь, дергал за оборвавшийся кусок проводки, думая, что звонит в дворницкую.