писал в биографическом очерке Николай Семенович Лесков. Ошибившись в дате рождения, великий русский писатель упоминает и не совсем точные по сути слова безвестного стихотворца: по-настоящему богатые баре записывали своих потомков в гвардию. Все дело было в том, что, согласно соответствующему указу Петра Великого, никто не мог стать офицером, не пройдя солдатской службы. Однако вскоре отцы дворянских недорослей придумали записывать своих чад в полки с рождения - а то и еще раньше, так что те, подрастая в своих поместьях, числились на действительной военной службе, получали чины и к совершеннолетию выходили в офицеры. Андрей Степанович записал сына в некий армейский полк, а в какой именно - сведений не имеется. Вообще, о начале жизни будущего графа известно очень мало. Матерью его была племянница белгородского епископа - Мария Андреевна, урожденная Горленко, а родился он вроде бы на Украине. По крайней мере, в формулярном списке штаба Отдельного гвардейского корпуса указано, что Милорадович происходил "из дворян Полтавской губернии".
Рождение сына оказалось для Андрея Степановича счастливым знамением: как раз в эти дни он наконец-то был произведен в генералы, а 22 октября 1771 года фельдмаршал П.А. Румянцев докладывал императрице Екатерине II:
"Того же дня [20 октября] на рассвете генерал-майор Милорадович своими, сперва легкими действиями, служившими к обращению на себя внимания, одержал поверхность над неприятелем при городе Мачине, а 21-го числа, переправившись с корпусом на сопротивный берег, атаковал неприятеля в его Мачинском лагере и, выгнав оного, овладел городом, знатным числом пушек и всем тут бывшим военным снарядом".
Успех был серьезный - "об этой победе императрица Екатерина II даже сообщала в письмах Бьелке и Вольтеру".
Затем, в составленном для государыни обзоре кампании 1771 года, граф Румянцев писал так: "Генерал-майор Милорадович подвигнут был до того наибольшим желанием подать собою пример храброго и преусердного службе офицера, что, изнемогая обложною и жестокою болезнью, стремился однако ж со всею доброю волею исполнить свою экспедицию".
В общем, сын рос, отец воевал, и эти события до определенного времени не имели между собой никакой связи.
Между тем отношения Андрея Степановича с Суворовым, громившим мятежных поляков, оставались самые дружеские, о чем свидетельствуют сохранившиеся короткие письма полководца, подобные следующему:
"Милостивый Государь мой Андрей Степанович.
При отъезде моем цалую Вас! Не забудь меня. Благодарствую Ваше Превосходительство за Вашу благосклонную дружбу. Остаюсь с совершенным почтением
Милостивый Государь мой
Вашего Превосходительства
покорнейший слуга
Александр Суворов".
Вскоре генералы встретились на Балканском театре военных действий и оказались вполне достойными друг друга: "Героями сражения при Козлуджи бесспорно можно назвать Суворова, Озерова и Милорадовича. Поражение неприятеля было полное и, чтобы воспользоваться последствием победы, необходимо было продолжать наступление к Шумле и разбить визиря с остатками его армии".
"В награду за войну 1771-1774 годов Милорадович, между прочим, в день мирного торжества, в силу статуса, получил орден святого Георгия 3-й степени, а кроме того - село Вороньки в Лубенском уезде".
Ну вот, подвиги отца напрямую коснулись сына: это были те самые Вороньки, об украшении и усовершенствовании которых Михаил Андреевич заботился всю жизнь, куда мечтал уехать после отставки, чтобы на покое провести последние годы своей бурной жизни… Не сбылось!
Тем временем карьера старшего Милорадовича уверенно шла по восходящей линии.
"В 1779 году Милорадович произведен был в генерал-поручики и вскоре назначен правителем только что учрежденного Черниговского наместничества, которым управлял более 15 лет и был единственным, так как подобное наместничество существовало сравнительно недолго и было заменено учреждением Малороссийской губернии".
И еще такой момент, который, возможно, является очередной легендой, хотя о нем пишут все биографы графа:
"Чтобы показать, как любил Андрей Степанович Милорадович своего единственного сына Михаила Андреевича, достаточно сказать, что, получив орден святого Александра Невского, он просил императрицу вместо этой награды перевести его сына из армии в лейб-гвардии Измайловский полк. Екатерина согласилась, и Михаил Андреевич был записан в Измайловский полк, а Андрею Степановичу вскоре вторично пожалована была Александровская лента".
Различные просьбы о замене награждения действительно случались, хотя и не часто - несколько реже, чем о них рассказывалось… К тому же государи нередко выполняли просьбу, не отменяя и награды.
"16 ноября 1780 года он зачислен подпрапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк, то есть любимейший полк императрицы Екатерины II, так как измайловцы были первые, по времени, ее сторонники при вступлении ее на престол".
Утверждение насчет любимого полка императрицы весьма сомнительно. Измайловцы, хотя и первыми поддержали мятежную жену императора Петра III - кстати, только потому, что полк ближе всех прочих находился к Петергофскому тракту, по которому следовала в столицу Екатерина Алексеевна, - однако никакого последующего значения в полковой истории этот факт не имел.
Впрочем, более подробный рассказ о лейб-гвардии Измайловском полку и об измайловцах у нас впереди…
"Не находясь еще на действительной службе, юноша Милорадович 4 августа 1783 года произведен в сержанты".
Думается, здесь будет не лишним разъяснить непростую систему унтер-офицерских чинов, существовавших во второй половине XVIII столетия.
"Ближайшими помощниками ротного командира являлись, конечно, все субалтерн-офицеры и все унтер-офицеры… Унтер-офицеры состояли из сержантов, подпрапорщиков, каптенармусов и фурьеров.
Число сержантов в роте находилось в прямой зависимости от числа ее рядов, и их полагалось от трех до четырех, но налицо обыкновенно было всегда не более двух, так как остальные бывали или в отпусках и командировках, или же рапортовались больными. Старший из сержантов в роте выполнял должность, соответствующую обязанностям нынешнего фельдфебеля…
Затем, с 1762 года, по повелению императора Петра III, является в роте фельдфебель, который утверждался в этом звании не иначе, как по выбору Его Величества, а число сержантов в каждой роте было сокращено до двух.
За сержантом в ротном управлении следовал подпрапорщик. До 1730 года всякий унтер-офицер, чтобы достичь звания сержанта, должен был предварительно быть произведенным в подпрапорщики; но с этого года начали производить в сержанты прямо из унтер-офицеров, а подпрапорщика получал лишь тот, кто подавал надежду быть офицером своего полка. При Екатерине II в этот чин производились только дворяне, дежуря и исполняя другие обязанности службы наравне с унтер-офицерами…
На обязанности сержанта лежало обучение чинов роты фронта. По хозяйственной же части прямым помощником ротного командира был каптенармус. Он заведовал ротной амуницией, обмундированием и обувью.
К самому младшему унтер-офицерскому чину можно отнести фурьера. Их полагалось по одному на каждую роту. В строю фурьер исполнял должность жалонера, по внутреннему же управлению роты - каптенармуса.
…Когда же в 1762 году эта отрасль перешла в руки каптенармусов, они, наравне с прочими унтер-офицерами, стали как бы помощниками фельдфебеля.
Что же касается капралов, то они хотя и не были унтер-офицерского звания, но считались непосредственными начальниками своей части. Капралов в роте полагалось по числу капральств. Это число в описываемую эпоху менялось от четырех до шести".
Итак, двенадцати лет от роду Михаил стал сержантом славного лейб-гвардии Измайловского полка. При том сын правителя Черниговского наместничества отправился отнюдь не в Санкт-Петербург, где квартировала немногочисленная тогда по своему составу Российская императорская гвардия, но поехал в Европу - получать образование.
* * *
"Публичных ученых заведений тогда в России почти не было, был только в Петербурге Кадетский корпус, и в Москве университет, но ни в тот, ни в другой высшее дворянство детей своих не отдавало, основываясь на предрассудке или на некоторых предубеждениях против сих заведений, может быть, и несправедливых… И так почти все дворянство воспитывалось дома, кроме весьма малого числа богатейших, посылаемых в чужие края".
"Сперва обучался он в Кёнигсбергском университете, под руководством знаменитого Канта, потом провел два года в Гёттингене, откуда для усовершенствования в военных познаниях послан родителем в Страсбург и Мец, где особенно прилежал в фортификации и артиллерии".
Спору нет, звучит все это прекрасно. Теперь, по логике вещей, следовало бы рассказать о прославленных учебных заведениях, о знаменитых профессорах и особо об Иммануиле Канте, основоположнике немецкой классической философии, - однако известно, что девять проведенных в Европе лет не оставили в душе и памяти Михаила сколь-либо заметного следа.
"Михаил Милорадович получил образование за границей, но оно было поверхностным и незаконченным", - тактично говорится в дореволюционной Военной энциклопедии.
"Образование его было самое поверхностное; не видно, чтобы где-нибудь он прошел и кончил курс наук основательно. Напротив того, проведя несколько лет за границей, он не усвоил себе даже основательного знания иностранных языков и, впоследствии, особенно любя говорить по-французски, Милорадович беспрестанно делал самые забавные ошибки".
В общем, пушкинское "с душою прямо Гёттингенской" - явно не про него. Но что делать, ежели наша книга посвящена не философу или поэту, а прославленному военачальнику?
Для нас в данном случае гораздо важнее, что "…за границу Михаил Андреевич отправился с двоюродным своим братом Григорием Петровичем, сопровождаемые дядькой или гувернером Иваном Лукьяновичем Данилевским. Это был Академии Киевской студент богословия, который обязался при поездке в Немецкую землю Григория Петровича обучать его катехизису, наблюдать за уроками, преподаваемыми другими профессорами в университетах, и неотступно следить за нравственностью и поведением своего питомца". Те же обязанности Данилевский, соответственно, выполнял и по отношению к Михаилу.
С сыном его наставника - Александром Михайловским-Данилевским - судьба впоследствии свяжет Милорадовича на всю жизнь. Какие, однако, интересные "цепочки" выстраиваются уже в самом начале нашей книги: В.И. Суворов - А.С. Милорадович - А.В. Суворов - М.А. Милорадович; И.Л. Данилевский - М.А. Милорадович - А.И. Михайловский-Данилевский… Подобных "цепочек" вытянется на протяжении этого повествования еще немало… Люди того времени умели не только дорожить дружбой, но и передавать ее из поколения в поколение, а также считали своим долгом помогать сыновьям, племянникам, внукам тех, кого они по-тогдашнему обычаю именовали своими "благодетелями".
Считается, что в европейских университетах двоюродные братья выучились: "…французскому и немецкому языкам - фундаментально, арифметике - всех частей, геометрии, географии, истории, архитектуре гражданской и военной и юриспруденции, а также рисованию, фехтованию и музыке "на скрипицу" и "на клавир"".
За время непродолжительного обучения в военных школах в Страсбурге и Меце - порядка двух месяцев в каждой, "…наш будущий Баярд особенно оказал прилежание в фортификации и артиллерии".
Ну, прилежание - прилежанием, а вот отзыв современника, сражавшегося под командованием Михаила Андреевича в 1812 году, о качестве его военного образования: "Милорадович, по возвышенности духа, был истинный Баярд; по недостатку приготовления, беспечности и избалованному счастью не дорожил наукой. Он совершенно ее не знал; и у него всегда должно быть другому, который бы управлял целою пьесой. Его можно сравнить с хозяином, который дает волю приказчику - всем располагать, но который берет на себя только трудное и опасное".
Приведенная оценка представляется не только образной, но и не однозначной, в чем ее особенная для нас ценность. Стоит заметить, что и в том, и в другом случае Михаила Андреевича уподобляют легендарному благородному французу, "рыцарю без страха и упрека" Баярду (1473-1524) - под этим почетным прозвищем генерал Милорадович был известен как по всей русской армии, так и в самых широких кругах общества.
"По окончании курса военных наук в Меце ездил он в Париж, где был представлен Людовику XVI и королеве Марии-Антуанетте".
Подробности этого представления не известны, но ясно, что ни о каком индивидуальном приеме речи быть не могло - определенно, шестнадцатилетний Михаил находился в числе нескольких десятков счастливцев, удостоенных высочайшего внимания. Но кто бы мог тогда предполагать, что до начала трагических событий, перевернувших судьбы Франции, Европы и всего мира, оставалось уже менее десяти лет? И разве думал тогда гвардейский сержант, что следующий раз он окажется в "столице мира" лишь через три с половиной десятилетия, приведя сюда свои победоносные полки…
Замечательный русский писатель и историк Николай Михайлович Карамзин во время своего пребывания в Париже в 1790 году не сразу усваивает все историческое значение тех грандиозных явлений, очевидцем которых ему приходилось быть. "Можно ли было ожидать, - недоумевает он, - таких сцен от зефирных французов, которые славились своей любезностью и пели с восторгом: "Для любезного народа счастье добрый государь"". А что мог предвидеть юный сержант, посетивший Францию за несколько лет до того?
"Обогащенный плодами европейского образования, Милорадович, возвратясь в Россию, был произведен в прапорщики Измайловского полка".
Так судьба Михаила Андреевича соединилась с Российской императорской гвардией.
Глава вторая.
ГВАРДЕЕЦ
Гвардия - одна из романтических составляющих давно ушедшей эпохи. В памяти возникают петровские "потешные", подвиги при Нарве, Аустерлице и Кульме, придворные балы и громкие дуэли, дворцовые перевороты, Сенатская площадь… История гвардии - это история Российской империи. Созданные Петром Великим лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки, вынесшие основную тяжесть Северной войны, послужили ядром для формирования и новой армии, и всей государственной машины. Гвардейские солдаты и унтера - как дворяне, так и представители иных сословий - выходили в полевые полки обер-офицерами; офицеры и сержанты ездили с дипломатическими поручениями к иностранным дворам и ревизовали губернии; гвардейские офицеры и генералы могли быть назначены на любую государственную должность. Гвардия охраняла монарха и его семью. Но это была и политическая сила: в XVIII веке государи вступали на трон, опираясь исключительно на гвардейские штыки…