23 марта.
Миша диктовал "Рашель".
25 марта.
Вчера пошли вечером в Клуб актера на Тверской. Смотрели старые картины - очень смешную американскую комедию и неудачную, по-моему, "Парижанку" - постановка Чарли Чаплина. Потом ужинали.
Все было хорошо, за исключением финала. Пьяный Катаев сел, никем не прошенный, к столу, Пете сказал, что он написал - барахло - а не декорации, Грише Конскому - что он плохой актер, хотя никогда его не видел на сцене и, может быть, даже в жизни. Наконец, все так обозлились на него, что у всех явилось желание ударить его, но вдруг Миша тихо и серьезно ему сказал: вы бездарный драматург, от этого всем завидуете и злитесь. - "Валя, Вы жопа".
Катаев ушел мрачный, не прощаясь.
Сейчас пришла с премьеры "Матери" в филиале Большого. Невыразимо плохо! Скучная сама по себе повесть переделана бездарным либреттистом, текст безграмотный, музыка беспомощная, маленькая, вернее, никакая. С трудом высидела представление. Насколько удалось выжать из знакомых (всегда осторожно высказывающих впечатления на премьерах) - у всех "Мать" вызывает одинаковые чувства. Только жена Самосуда почему-то сказала, что она проплакала целый акт - до того трогательно. Si non e vero.
После "Матери" застала у нас Сергея Ермолинского, который уезжал месяца на полтора в Одессу.
Да, говорят, какой-то критик сказал об этой опере: уж полночь близится, а музыки все нет!
26 марта.
Дописывала под диктовку Миши "Рашель". Уф! Кончено!
27 марта.
Сегодня Миша сдал в театр "Рашель". Слава богу!
В "Советском искусстве" в хронике сообщение, что у вахтанговцев в ближайшие дни начнется работа над "Дон-Кихотом", сделанным Булгаковым.
Кто-то мне сказал сегодня, что и по радио было такое сообщение.
Вечером - одни.
28 марта.
Сегодня пришло письмо от директора ВТО Эскина, очень милое письмо с приглашением на заграничные фильмы, которые он специально поставил к представлению 30-го, чтобы заманить М. А. Машину предлагает. Все для того, чтобы уговорить М. А. принять участие в устройстве программы вечера.
Вечером у нас Борис Эрдман, а потом Яков Л.
29 марта.
Вечером у нас Калужские. Позвонила Эскину, сказала, что М. А. не может придти 30-го, болен, невралгия. Был ужасно огорчен. И с этим же потом позвонил Гриша К.
30 марта.
Была на спектакле "Созвездие Гончих Псов" в Детском театре. Пошла посмотреть на работу Эрдмана. Очень хорош последний акт - дворик с галерейкой и теплое синее небо.
Нездоровится.
31 марта.
Только что вернулась с "Пиковой дамы". Бывают такие дни - все было плохо. И чувствовала раньше, что лучше бы не идти! Пошла все-таки. Во-первых, встретила жену В. Я-ва, которая настойчиво приглашала и сказала, что так не отстанет, пока не придем. А во-вторых, все не понравилось - не могу видеть Ханаева - Германом. Плохо пела Леонтьева - Лизу, прегадко - Батурин - Томского, музыка почему-то не звучала так, как обычно. А главное, очень неприятно поразил Дмитриев. До сих пор я всегда смотрела "Пиковую" из ложи Б - оттуда трудно понять, что делается на сцене. А вот из первого ряда, где мы сидели с Женей, очень ясно видны все недочеты. Все декорации (кроме Канавки, которая блестяще сделана), все костюмы - безвкусны, разнокалиберны, бессмысленны.
1 апреля.
Сидели над составлением и переводом письма к Кельверлей - по поводу постановки "Турбиных" в Лондоне.
2 апреля.
Письмо отправили.
3 апреля.
Вчера вечером пришел Борис Эрдман, а потом Сергей Ермолинский. Миша был в Большом, где в первый раз ставили "Сусанина" с новым эпилогом.
Пришел после спектакля и рассказал нам, что перед эпилогом Правительство перешло из обычной правительственной ложи в среднюю большую (бывшую царскую) и оттуда уже досматривало оперу. Публика, как только увидела, начала аплодировать, и аплодисмент продолжался во все время музыкального антракта перед эпилогом. Потом с поднятием занавеса, а главное, к концу, к моменту появления Минина, Пожарского - верхами. Это все усиливалось и, наконец, превратилось в грандиозные овации, причем Правительство аплодировало сцене, сцена - по адресу Правительства, а публика - и туда, и сюда.
Сегодня я была днем в дирекции Большого, а потом в одной из мастерских и мне рассказывали, что было что-то необыкновенное в смысле подъема, что какая-то старушка, увидев Сталина, стала креститься и приговаривать: вот увидела все-таки! что люди вставали ногами на кресла!
Говорят, что после спектакля Леонтьев и Самосуд были вызваны в ложу, и Сталин просил передать всему коллективу театра, работавшему над спектаклем, его благодарность, сказал, что этот спектакль войдет в историю театра.
Сегодня в Большом был митинг по этому поводу.
Сегодня - тихий день. Написала и перевела письмо секретарше Лондонского ВОКСа - об адресах театра, режиссера и переводчика.
Телефон испорчен, все время звонки, а говорить нельзя.
4 апреля.
Миша вечером у Мелика. Я зашла на минутку к Оле в Театр. Как у меня много с ним связано.
Отправили письмо Тоду по "Турбиным".
5 апреля.
Днем вдруг охватил прилив энергии - надо что-то делать, куда-то идти… Миша (как он сказал - чтобы разрядить это напряжение) согласился пойти вместе со мной в Репертком - с "Пушкиным". Мерингоф по телефону - когда узнал, что М. А. придет - испуганно: А что с ним случилось?! - Ничего, просто пьесу Вам принесет. - Аа! Очень приятно!
Но эта радость у него мгновенно исчезла, когда он увидел "Пушкина":
- Что это Вам вздумалось? (замечательный вопрос).
- Да это не мне, это жене моей вздумалось.
Тут Мерингоф устроил такой фортель - оказывается, просто от автора он пьесу принять не может. Нужно или через театр, или через отдел распространения.
Ну, что же, получит через отдел распространения!
Кроме того, для того же "разряда" позвонила к Месхетели и условилась, чтобы он принял М. А. 8-го.
Вечером Миша в Большом, откуда пришел, совершенно измученный, в первом часу ночи.
Сегодня М. А. написал письмо Марилу по поводу "Турбиных".
6 апреля.
Ушла от меня Тина, вернее, пришлось уволить из-за необычайно широкого образа жизни - беспрестанные звонки по телефону, беспрестанные гости и красноармейцы в большом количестве.
Миша вечером пошел играть в винт.
7 апреля.
День начался звонком Долгополова. Первое - просит М. А. сообщить ему содержание "Рашели", так как он дает статью о Дунаевском, и Дунаевский, говоря о "Рашели", посоветовал обратиться к Мише.
Второе - сообщение о заседании Художественного совета при Всесоюзном комитете по делам искусств. Оказывается, Немирович выступал и много говорил о Булгакове: самый талантливый, мастер драматургии и т. п. Сказал - вот почему вы все про него забыли, почему не используете такого талантливого драматурга, какой у нас есть - Булгакова?
Голос из собравшихся (не знаю кто, но постараюсь непременно узнать):
- Он не наш!
Немирович: Откуда вы знаете? Что вы читали из его произведений? Знаете ли вы "Мольера", "Пушкина"? Он написал замечательные пьесы, а они не идут. Над "Мольером" я работал, эта пьеса шла бы и сейчас. Если в ней что-нибудь надо было по мнению критики изменить, это одно. Но почему снять?
В общем, он очень долго говорил и, как сказал Долгополов, все ему в рот смотрели, и он боится, что стенографистка, тоже смотревшая в рот, пропустила что-нибудь из его речи.
Обещал достать стенограмму.
Потом позвонила Ольга - с тем же самым.
Потом звонил Яншин с напоминанием о том, что мы обещали придти в Цыганский театр.
Вечером разговор с Мишей о Немировиче и об этом - "он не наш"; я считаю полезной речь Немировича, а Миша говорит, что лучше бы он не произносил этой речи, и что возглас этот дороже обойдется, чем сама речь, которую Немирович произнес через три года после разгрома.
"Да и кому он ее говорит и зачем? Если он считает хорошей пьесу "Пушкин", то почему же он не репетирует ее, выхлопотав, конечно, для этого разрешения наверху".
Сегодня в Большом Самосуд держал речь перед М. А., Мордвиновым, Меликом о том, что предпринимает меры, чтобы Толстой с Шостаковичем написали оперу об Иване Грозном.
Сейчас в МХАТе встреча московских работников искусств с ленинградскими орденоносцами. Нам прислали билеты; мы не пошли.
8 апреля.
Миша написал письмо Кузе - о "Дон-Кихоте" - будут ли ставить.
10 апреля.
Позвонил и пришел Николай Эрдман. Я позвала Вильямсов.
11 апреля.
Звонил Рапопорт - он будет ставить "Дон-Кихота", Симонов болел, теперь очень перегружен, кроме того, хочет играть в "Дон-Кихоте".
Рапопорт просил встретиться - переговорить с М. А. о распределении ролей.
М. А. говорит - все это липа, это в ответ на мое письмо.
12 апреля.
Пришло письмо от Кузы - уверения, что пьеса принята театром с энтузиазмом - и пойдет в правильный срок.
Днем М. А. был у Рапопорта. Впечатление от разговора - кислое, "маломощное", как сказал Миша.
Вечером иду на "Сусанина". А к нам придет Борис Эрдман.
13 апреля.
Смотрела новый финал. Лучше прежнего, уж очень был скучен статический финал. Но и сейчас народу - жидко дано. А декорации, костюмы очень хороши. Видела в театре Хмелева, условились, что придет к нам 19-го.
Была сегодня в Реперткоме. Они вызывали М. А., но он, конечно, не пошел. Говорила с политредактором Евстратовым - по поводу "Мертвых душ". Он считает, что М. А. надо пересмотреть пьесу в связи с изменением отношения к Гоголю - с 30-го года и вставить туда что-то. Я сказала, что ни пересматривать, ни вписывать М. А. не будет. Что это его не интересует. Что я просто оттого подняла вопрос с этой пьесой и буду поднимать о других, чтобы выяснить положение М. А., которого явственно не пускают на периферию и вообще запрещают.
14 апреля.
Зашла к Оле в Театр по делу и посмотрела случайно первый акт "Врагов" - Качалов играл Якова Бардина, заменял Орлова, который внезапно заболел. Сыграл Качалов неплохо. Он был бы вообще блестящим комическим актером. Комические реплики доходили прекрасно.
П. Марков черен, Виленкин сконфужен. Оля напряжена.
15 апреля.
Днем, проходя по Пречистенке, зашла к Ермолинским, сидели тихо втроем, как вдруг за стеной раздался шум голосов, лай собак.
Выяснилось, что там собралась почти вся "Пречистенка". Когда я взглянула в ту комнату - зашаталась! Сидят почему-то в шубах семь женщин… Не люблю я этого круга, да и меня там не любят.
16 апреля.
Днем была в дирекции Большого театра, а Миша в Большом. Видела Якова Л. - у него был сердечный припадок накануне. Разве так можно работать?
Потом поехали в машине Мчедели - Мелик, Мчедели и мы - в Химки (вокзал). Там пообедали, погуляли и вернулись в город.
Вечером были на "Раймонде". Я, к сожалению, попала только ко второму действию. Говорили, что в первом Семенова танцевала удивительно! Но и то, что я видела, было прелестно. Мы с Мишей долго хлопали ей из ложи Б, и она нам кланялась. В зале стояли после конца балета около получаса, непрерывно вызывая ее.
Потом там же в Большом был показан фильм "Ленин в 1918 году". Звук не был налажен, и потому текст пропал совершенно, я не поняла ни слова, смотрела, как немой фильм. Художественно - это, конечно, невероятно слабо.
Получили ответ от Кельверлей. Оказывается, это не ее постановка, а некоего Branson Albery, к которому она и советует обратиться.
17 апреля.
Миша в Большом, слушает "Руслана". Сережка с Лоли на "Пади серебряной". Я одна дома. По радио - концерт Лемешева. Очень приятно поет - и музыкально и толково.
18 апреля.
Ну, утро!.. Миша меня разбудил словами: вставай, два письма из Лондона! Ты прочти, что пишет Кельверлей!
А Кельверлей прилагает ответ Куртис Брауна, который она получила на свой запрос ему. Оказывается, что К. Брауну была представлена Каганским доверенность, подписанная Булгаковым, по которой 50 % авторских надлежит платить З. Каганскому (его парижский адрес) и 50 % Николаю Булгакову в его парижский адрес, что они и делали, деля деньги таким путем!!!
Мы с Мишей как сломались!.. Не знаем, что и думать!
19 апреля.
Отправили телеграмму в Лондон - Куртис Брауну - задержите платежи.
Кроме того - благодарственное письмо Кельверлей.
Но что это?!
Вечером у нас - Борис Эрдман, Хмелев и Гриша. Пришел еще один приезжий из Киева - знакомый Мишин профессор, но просидев недолго, ушел, взяв, конечно, письмо Феде Михальскому, чтобы устроить ему билеты в МХАТ.
Хмелев рассказывал с чьих-то слов, что было заседание Художественного совета при Комитете искусств, с которого Таиров ушел с гордо поднятой головой, так как там говорилось, что театры должны сохранять свое лицо, что нельзя все театры "под МХАТ" причесывать, что Камерный театр был хорошим театром, Жирофле-Жирофля и так далее.
Потом Хмелев говорил, что он с кем-то из комитетских говорил о "Беге".
Поужинали хорошо, весело. Сидели долго. Но Гриша! Битков форменный!
20 апреля.
Отправили в Лондон Куртис Брауну телеграмму - письмо с заявлением, что никогда такой доверенности М. А. не подписывал, вопрос - какой же документ предъявил Каганский, просьба сохранить авторскую часть поступлений, не высылать никому. Что получится из всего этого?
Письмо от Дунаевского, полное уверений в том, что скоро мы услышим первые картины "Рашели".
Миша вечером у Ермолинских.
22 апреля.
Вчера позвонил и пришел Николай Эрдман. Засиделись, как обычно, до пяти утра.
Миша пришел из театра измученный душевно. Самосуд хочет свалить на него ответственность за балет "Светлана". Миша предупреждал, что в настоящем виде балет нельзя пустить. Балетная группа постановщиков "Светланы" стала бегать от него. А Самосуд не хочет сам запретить, а хочет, чтобы все это легло на Мишу.
Утром звонок руководителя Детского театра - просьба дать "Дон-Кихота". Не дали, конечно. До Вахтанговского никуда Миша не будет давать. Да вряд ли и после. Тем более, что для детского пришлось бы перерабатывать.
23 апреля.
Сегодня Миша перед спектаклем ("Князь Игорь") в Большом и перед вторым действием "Онегина" в филиале говорил несколько слов о Шекспире. Говорил минут по 8–10. В филиале и встретили и проводили аплодисментом, слушали внимательно. В Большом - холоднее. Оркестрантам и тут и там очень нравилось, улыбались в смешных местах.
М. А. Булгаков и Я. Л. Леонтьев. Шарж С. С. Топленинова
24 апреля.
Днем - Николай Эрдман, вечером Борис. Мише нездоровилось, он полеживал.
25 апреля.
Миша отвез в Союз писателей, по их заявке, автобиографию и фотокарточку. Автобиография - сплошное кладбище пьес.
Вечером М. А. у Федоровых - винт. Я воспользовалась и устроила дома чистку, полотера. Сейчас все блестит.
Звонила Ануся - позвала к ним 30-го.
Сегодня у М. А. был в Большом разговор по поводу "Светланы". Яков Л. - на стороне Миши. "Нельзя же из меня делать какую-то карету скорой помощи", - сказал Миша.
Мордвинов выражал восхищение по поводу шекспировского доклада. Черняков просит, чтобы Миша сделал доклад для актеров. Для этого доклада в 8 минут Миша неделю просидел над материалами.
27 апреля.
Вчера у нас Файко - оба, Марков и Виленкин. Миша читал "Мастера и Маргариту" - с начала. Впечатление громадное. Тут же настойчиво попросили назначить день продолжения. Миша спросил после чтения - а кто такой Воланд? Виленкин сказал, что догадался, но ни за что не скажет. Я предложила ему написать, я тоже напишу, и мы обменяемся записками. Сделали. Он написал: сатана, я - дьявол. После этого Файко захотел также сыграть. И написал на своей записке: я не знаю. Но я попалась на удочку и написала ему - сатана.
Утром звонила Лидия Александровна - взволнованная, говорит: мы не спали почти, все время говорим только о романе. Я ночью догадалась и сказала Алеше. Не можем дождаться продолжения!
29 апреля.
Вчера была премьера "Щелкунчика", я была с Женей в партере, а Миша - в ложе Б.
Знакомых, мхатовцев было тьма! Был, между прочим, Виленкин, который сказал, что ночь после романа не спал.
После балета Вильямсы, Марика, Женюшка и мы поехали в Клуб писателей, где весело поужинали, немного потанцевали - одни в большой комнате с камином.
"Щелкунчик" - чистенький балетный спектакль, лишенный хоть какого-нибудь яркого захватывающего момента - конечно, полное несоответствие с Гофманом и с Чайковским.
Когда мы приехали в Клуб, к Мише подошли три ужинавших там художника: Иогансон, Восьмеркин и еще один и произнесли что-то очень приятное в смысле их необычайного уважения к творчеству М. А., к его честности. Потом перед уходом они опять подошли и я слышала, как Иогансон опять говорил о своем бесконечном восхищении и уважении и попросил поцеловать М. А.
30 апреля.
У Вильямсов перенесено на 2-е. Сегодня они придут вечером к нам.
2 мая.
Вчера у нас было назначенное продолжение чтения: к той компании присоединились еще Вильямсы, которые, услышав про чтение, заявили, что они придут.
Было опять очень хорошо. Аудитория замечательная, М. А. читал очень хорошо. Интерес колоссальный к роману.
Миша за ужином говорил: вот скоро сдам, пойдет в печать. Все стыдливо хихикали.
3 мая.
Вчера было чтение у Вильямсов "Записок покойника". Давно уже Самосуд просил об этом, и вот наконец вчера это состоялось. Были, кроме нас и Вильямсов, Самосуды, Мордвиновы, Захаровы, Лена Понсова, еще одна подруга Ануси.
Миша прочитал несколько отрывков, причем глава "Репетиция с Иваном Васильевичем" имела совершенно бешеный успех. Самосуд тут же выдумал, что Миша должен прочитать эту главу для всего Большого театра, а объявить можно, что это описана репетиция в периферийном театре.
Ему так понравилась мысль, что он может всенародно опорочить систему Станиславского, что он все готов отдать, чтобы это чтение состоялось. Но Миша, конечно, сказал, что читать не будет.