4 мая.
Вчера был день рождения Миши. Подарила ему словарь Александрова - русско-английский, и кроме того, по рассеянности купила Павловского - русско-немецкий, который у нас уже есть. Отнесла обратно, поменяю на что-нибудь другое.
Сегодня капустник в ВТО - балета Большого театра.
Вызвала парикмахера на дом и портниху - немного поправить платье надо и пришить живые цветы хочу. Женьку отправила за розовыми и лиловыми тюльпанами.
В "Правде" на первой странице о назначении на пост наркоминдела тов. Молотова, а на последней в хронике - об уходе, по его просьбе, Литвинова с поста наркоминдела.
5 мая.
Капустник прошел оживленно, программа понравилась. Хотя собственно, непонятно, почему они так кроют "Щелкунчика" - он ничем не хуже других балетов. Говорят, что программу балетные приготовили в то время, когда "Щелкунчик" был снят с генеральной и сдан в поправку.
Сегодня днем обменяла Мише словарь на словарь Дьяченко - церковно-славянский. Миша был очень доволен.
Вечером - продолжение чтения. Оля напросилась, что она непременно хочет слушать. Вильямсы придти не могут, Ануся нездорова. Петя рассказывал, что про роман Самосуд все время кричит: гениально!!
6 мая.
Чтение было, как всегда, очень приятное по атмосфере внимания.
Вчера перед чтением Оля мне сказала, что арестована Венкстерн.
7 мая.
Миша продиктовал письмо Куртис Брауну по поводу лондонской постановки, потом его переводила.
8 мая.
Письмо Куртис Брауну отправила.
Вечером позвонил и пришел Гриша, принес два ананаса почему-то. Ведь вот обида - человек умный, остроумный, понимающий - а битковщина все портит!
Умолял Мишу прочитать хоть немного из романа, обижался, что его не звали на чтение. Миша прочитал "Казнь".
Тогда стал просить, чтобы разрешили придти к нам - на несколько часов - прочитать весь роман. Миша ответил - когда перепечатаю.
Просится, чтобы взяли его вместе жить летом.
Разговоры: что у вас в жизни сейчас нового? Как относитесь к Фадееву? Что будете делать с романом?
9 мая.
Миша утром продиктовал два письма - Каганскому и брату Николаю в Париж - "что это значит?" Отправила их.
Вечером он пошел в Большой по "Волочаевским дням".
Во время обеда сегодня позвонил Раниенсон - из миманса Большого театра (очень талантливый артист, первоклассно показывал на последнем капустнике Мордвинова, а на предыдущем - Небольсина) - сказал, что хочет только поблагодарить Мих. Аф. за его отношение к себе. "Никогда в жизни не думал, что такой большой человек может быть так прост. Никогда в жизни не забуду его отношения!" А Миша мне вчера рассказывал, что на следующий день после капустника Раниенсон подошел к нему и сказал: "Если Вам когда-нибудь понадобится друг, располагайте мной".
Миша пришел вечером из театра рассерженный - Самосуд не явился на совещание совершенно! Был сначала у Дзержинского Ивана, а потом в редакции "Правды". И даже сам знать не дал! Немыслимо с ним работать.
10 мая.
Днем звонок - Вольф! Я закричала - какой Вольф?! Вениамин Евгеньевич?!
Пришел через час, похудел, поседел, стал заикаться. Оказывается, просидел полгода, был врагом народа объявлен, потом через шесть месяцев был выпущен без всякого обвинения, восстановлен в партии и опять назначен на свой прежний пост - директора Ленинградского Красного театра (теперь - имени Ленинского комсомола).
Просит М. А. приехать в Ленинград прочитать труппе "Дон-Кихота", если подойдет, театр хотел бы ставить. Мише ехать не хочется, думает просто послать пьесу.
Вечером Миша в Большом на "Щелкунчике", я на "Норе". Приятно было посмотреть пьесу с простыми человеческими словами и чувствами.
Миша рассказывал: в кабинете в театре сидит Яков Л. - один - и читает журналы. Ждет Самосуда. А тот, ясно, неизвестно где.
12 мая.
Вчера была с Женей на "Половчанских садах" - второй спектакль, называется на пригласительном билете - "первое представление".
Немирович на днях заявил, что после "Горя от ума" театр больше генеральных устраивать не будет, так как публика приходит невозможно злая, ничего не нравится, по городу распускаются слухи о неудаче театра. Значит, сразу - премьера. Не знаю, что было вчера на первом представлении, но сегодня публика была точно такая же злая, как, вероятно, бывала на генеральных "Горя от ума" и была бы на генеральной "Половчанских". Все ругались. Правда, пьеса не просто слаба, но и очень претенциозна и скучна. А театр делает многозначительное лицо - обратите внимание, какие мысли! Какая философия!
А философия копеечная, "военные болеть не могут", отец называется Макковей, дочь - Воробей, один сын - безногий и в продолжение всей пьесы перед зрителем - клиника. Семья изображена - образцовая будто бы, а все персонажи - отталкивающие.
Сегодня сообщение, что вчера разбились летчики Серов и Осипенко. Но как произошла катастрофа - неизвестно.
15 мая.
Вчера у нас было чтение - окончание романа. Файко - оба, Марков, Виленкин, Ольга, Ануся, мой Женя. К ужину подошли Петя и Женя.
Последние главы слушали почему-то закоченев. Все их испугало. Паша в коридоре меня испуганно уверял, что ни в коем случае подавать нельзя - ужасные последствия могут быть.
Сегодня пришла от Вольфа телеграмма - внезапно заболел, встречу откладывает. По-видимому, вся телеграмма - вранье. Но почему тогда начал разговор? Зачем?
Звонил и заходил Файко - говорит, что роман пленителен и тревожащ. Что хочет много спрашивать, говорить о нем.
16 мая.
Вчера были у Лены Понсовой. Кроме нас - Вильямсы и Цецилия Мансурова и родственники Понсовой. Мансурова - интересно рассказывала о халтурных выступлениях, нравах их.
В этот вечер в Театре Вахтангова шли "Без вины виноватые" - и часов в десять или одиннадцать вечера по радио - передававшему спектакль, послышались какие-то невнятные слова, звуки разные. Оказалось, все три диктора вдребезги напились и черт знает что говорили.
17 мая.
Вчера у нас были Мелик с Минной и Ермолинские.
Сегодня днем без звонка зашел приехавший из Киева Загорский. Видимо, сидел. Теперь - завлит в Театре Красной Армии.
Сидел, обедал, рассказывал без конца, какие пьесы будет ставить их театр, какие хорошие пьесы у Афиногенова и Вирты.
Я не выдержала и сказала, что пьесы эти плохие и что из театра все уходят пустые и злые поэтому.
18 мая.
Вчера вечером позвонил и пришел Николай Эрдман.
Звонила Ольга - умер в Горьком бывший администратор филиала Б. М. Чацкий. Как грустно!
Такой очаровательный, культурный человек был.
Из-за каких-то больных артистов, перемена в репертуаре в Горьком - прибавляются "Турбины".
Миша задумал пьесу ("Ричард Первый"). Рассказал - удивительно интересно, чисто "булгаковская пьеса" задумана.
19 мая.
Вчера вечером Борис Эрдман. Сказал, что к нему звонили и сказали, что умер Виталий Лазаренко.
А вчера же утром в газетах было о том, что он получал орден и читал при этом Калинину свои стихи.
Потом выяснилось (так говорят), что Лазаренко вручали орден в больнице и стихи он читал там.
20 мая.
Вчера вечером был Николай Эрдман.
Сегодня утром заходил Дмитриев с известием о Вете. По-видимому, ее уже нет в живых.
В городе слух, что арестован Бабель.
21 мая.
Мои имянины. Миша принес чудесный ананас.
Братья Эрдманы прислали колоссальную корзину роз. Вильямсы - тоже - очень красивую корзину роз.
Женька принес сирень.
За обедом ребята так наелись пломбиром и ананасом, что еле дышали.
Часов около восьми вечера стало темнеть, а в восемь - первые удары грома, молния, началась гроза. Была очень короткой. А потом было необыкновенно освещенное красное небо.
Миша сидит сейчас (десять часов вечера) над пьесой о Сталине.
22 мая.
Вчера поздно вечером пришли Вильямсы, Борис и Николай Эрдман с женой. А позже, когда мы уже ели пирог - позвонил и пришел Дмитриев.
Миша пишет пьесу о Сталине.
Сегодня днем дозвонилась (звонила два дня), наконец, до валютного отдела НКФ и узнала от юрисконсульта, что им была дана положительная резолюция на Мишином заявлении (о выписывании из Америки пишущей машинки на деньги от "Мертвых душ" через Литературное агентство), но что потом это было изменено и решено отказать. Но кто это сделал, он не знает, что он советует приехать лично и говорить об этом.
Это не жизнь! Это мука! Что ни начнем, все не выходит! Будь то пьеса, квартира, машинка, все равно.
23 мая.
Ездила за деньгами во Всероскомдрам. Город в красных флагах. Обратно шла пешком. Устала. Сообщение с центром прервано - встреча Коккинаки и Гордиенко.
Сегодня прочла вечером одну картину из новой пьесы. Очень сильно сделано.
Сегодня пошло Мишино заявление об уходе из дачного кооператива. Конечно, разве мы можем строиться?!
24 мая.
Утром или, вернее, днем (мы поздно встали) пришел Дмитриев, а потом Сергей Ермолинский. Последний - прощаться, уезжает в Одессу, а потом в Синоп.
Потом мы поехали с Мишей до Новодевичьего, там немного погуляли по старым местам.
Сегодня письмо из Лондона от Куртис Брауна с двумя копиями писем Николая Булгакова. Совершенно ясно, что он, представив Мишину доверенность на "Зойкину" или какие-нибудь письма (по-видимому, так) - получал там деньги по "Турбиным". Представить себе это трудно, но приходится так думать.
25 мая.
Звонил Горюнов, просил дать молодому актеру куски роли Лариосика - будет показывать на экзамене. Пришел этот актер - по-моему, очень хорошо подходит к роли.
26 мая.
Утром письмо от Николая из Парижа - он пишет, что он очень рад, что пришло, наконец, от Миши письмо, что он несколько раз писал Мише, но письма не доходили. Сообщает о том, что почел за лучшее с Каганским покончить дело по "Зойкиной" полюбовно, заключил с ним договор, по которому все платежи - пополам получают. Просит доверенность, та уже кончилась. Пишет, что у него для Миши 1600 с чем-то франков от "Зойкиной" и 42 фунта с чем-то от "Дней Турбиных".
Вечером позвонил и пришел Гриша К. - проститься перед Киевом.
Пришла, сговорившись по телефону, из Тифлиса приехавшая некая Гурула - хочет перевести "Дон-Кихота" на грузинский и устроить пьесу в Тифлисе. Произвела удивительно приятное впечатление. И спутник ее тоже. Какие-то солнечные люди! Улыбаются, приветливы, радушны! Дали ей экземпляр. Она взяла адрес, обещала извещать о ходе работы.
27 мая.
Ездили с Мишей утром в Наркомфин в валютный отдел. Миша говорил сначала с юрисконсультом - тот сообщил об отрицательном ответе. Миша сказал, что обжалует его. Потом юрисконсульт ушел, поговорил с начальником отдела и, придя, пригласил туда нас. Миша сказал - я ведь не бриллианты из-за границы выписываю. Для меня машинка - необходимость, орудие производства.
Начальник отдела обещал еще раз поговорить с замнаркома, думает, что ответ дадут положительный.
Оттуда пошли во Внешторгбанк, Миша хотел справиться насчет открытия счета - для перевода денег от Коли сюда. Оказывается, счет будет - закрытый, то есть для выписывания чего-нибудь опять надо брать разрешение, и получить его очень трудно.
По дороге купила Сергею две пары обуви, а то он в таких обдерганных ходит, ужас!
Сговорилась с Евгением Александровичем, что он устроит Сергея на лето в пионерский лагерь, верст 80 от Москвы.
Я довольна, Анапа меня пугала, он бы, конечно, не слушался Екатерину Ивановну.
28 мая.
Сегодня днем раздобыла нужные бумаги для Сергея. Потом - на телеграф - отправила телеграмму-письмо Куртис Брауну, чтобы продолжали платить, как раньше.
Мише пришла в голову мысль сделать балетное либретто "Калоши счастья" по Андерсену.
Из театра пришел поздно, обедал в кафе. Вечером пошел играть в винт к Федоровым.
29 мая.
Утром звонил Дмитриев - какой-то ленинградский композитор, кажется Щербаков, предлагает Мише сделать для него Ивана Грозного, другого либреттиста никак не хочет, прислал Дмитриеву письмо с просьбой узнать Мишин ответ.
Письмо от К. Марила с предложением заняться этим проклятым делом (из Лондона).
5 июня.
За эти дни: появление по телефону Судакова с желаниями навестить Мишу по поводу того, будет ли он работать для Малого театра. Условились. Вдруг он звонит опять, что приехать не может, просит разрешить приехать завтра. Миша обозлился, передал, что ни завтра не может, ни послезавтра, а потом уезжает в Ленинград.
Потом всякие звонки вроде поэта Д'Актиля, который, конечно, хлопочет о своем либретто в Большом театре. Миша сказал, сдайте его секретарю художественной части и так далее.
Всякая хозяйственная кутерьма, хлопоты, связанные с отправлением Сергея в лагерь (15-го будет), надоедание мелочей, желание скорей сплавить наших куда-нибудь, чтобы была возможность работать, отсылка письма Николаю Булгакову в Париж с копией письма-телеграммы Куртису.
Позавчера, 3-го, пришла Ольга - знаменитый разговор о Мишином положении и о пьесе о Сталине. Театр, ясно, встревожен этим вопросом и жадно заинтересован пьесой о Сталине, которую Миша уже набрасывает. В разговоре, конечно, едва не дошло до столкновения (Миша сказал о том, что Театр, в особенности Станиславский, совершил преступление), но как-то рассосалось.
Вчера (4-го) звонок Виленкина, и вечером он сам у Миши, а я в это время была на "Пути к победе" - вахтанговцы прислали приглашение.
О пьесе говорить не хочу, настолько это нехудожественно и лживо. В коллекцию входит после леоновских пьес, поразивших Москву и вызвавших, по-видимому, единодушное отвращение. Прибавляется еще одна.
За ужином - конец разговора Виленкина с Мишей. Виленкин сказал, что Калишьян говорит, что М. А. совершенно прав, требуя условий для работы, и говорит, что примет меры к тому, чтобы наше жилье можно было обменять на другое; настойчиво предлагают писать договор. Миша рассказал и частично прочитал написанные картины. Никогда не забуду, как Виленкин, закоченев, слушал, стараясь разобраться в этом.
Сегодня днем звонил и приезжал режиссер Тифлисского театра им. Грибоедова - Абрам Исаакович Рубин, взял экземпляр "Дон-Кихота" для ознакомления.
7 июня.
Вчера был приятный вечер, были Файко, Петя и Ануся, Миша прочел им черновик пролога из пьесы о Сталине (исключение из семинарии). Им чрезвычайно понравилось, это было искренно. Понравилось за то, что оригинально, за то, что непохоже на все пьесы, которые пишутся на эти темы, за то, что замечательная роль героя.
Сегодня поздно к вечеру звонок от Якова - объявился след старого знакомца, Тимофея Бережного! Просит (через Якова, а не непосредственно!!), чтобы Миша ехал в Ленинград срочно читать "Дон-Кихота".
В сегодняшней "Вечерке" - интервью с Дунаевским. Там - его слова о том, что он с увлечением продолжает работу над "Рашелью".
Убеждена, что ни одной ноты не написал, так как пишет оперетту и музыку к киносценарию.
Днем звонил Виленкин - Калишьян просит М. А. назначить день, когда он может придти во МХАТ для переговоров о пьесе. Миша сказал - 9-го в два часа дня.
8 июня.
Миша днем пошел к Якову и оттуда послал телеграмму в Ленинград, что выехать не может ("в ближайшие дни" - по настоянию Якова), а экземпляр высылает.
Я ходила днем в Литфонд, узнала, что ни одного места на июль никуда нет. А на август надо заявление подать сейчас же.
При мне вошел в этот же отдел весьма невзрачного вида человек (судя по тому, что его я видела раз в Реперткоме у Мерингофа, к которому он подольщался неимоверно, - это член ССП). Он хлопотал, чтобы ему поскорей выдали путевки. И в это же время другая служащая вошла и сказала ему, что его просьба о 20-тысячной ссуде удовлетворена, и она только не знает, что нынешняя его просьба о трех тысячах входит в эту ссуду или это сверх того.
Он был подавлен, что все это она сообщила в присутствии публики, пробормотал сначала - входит. Она не расслышала, переспросила. Тогда он сказал - нет, не входит.
Звонил Дмитриев, что приехал композитор Щербаков, просит Мишу повидаться с ним.
Бандероль "Дон-Кихота" сделала, завтра отправлю.
9 июня.
Утром звонок по телефону - секретарша Немченко (Репертуарный отдел при Комитете искусств). Просит М. А. прислать им "экземпляры "Дон-Кихота" и той пьесы, которую М. А. только что закончил".
- Никакой пьесы М. А. не закончил. - Пауза.
- Разве?.. - Пауза. - Ну, тогда, значит, ошибка… А "Дон-Кихота" можете нам прислать?
Направила ее в отдел распространения.
Думаю, что она туда и не звонила, так как "Дон-Кихот" ей вряд ли нужен.
Потом Дмитриев звонит. Оказывается, по его словам, Щербаков (или Щербачев) приехал только для свиданья с Мишей. Непременно просит, чтобы М. А. его принял. Перевела на завтра.
К двум часам пошли в МХАТ.
В кабинете Калишьяна - он, Виленкин, М. А. и я. Накрыт чай, черешня.
Сначала разговор о квартире. Речь Калишьяна сводилась к тому, что он очень рад, что М. А. согласился опять работать для МХАТа, но, конечно, эта работа должна протекать в совершенно других условиях, условиях исключительного благоприятствия, что Театр не окажет никакой услуги, заменив нашу квартиру другой, что он слышал и понял, что теперешняя квартира не дает возможности работать М. А. и так далее. Потом сказал, что постарается к ноябрю - декабрю устроить квартиру и по возможности - четыре комнаты.
Потом Миша сказал: а теперь о пьесе. И начал рассказывать. Говорил он хорошо, увлекательно (как сказал мне сейчас по телефону Виленкин, позвонивший, чтобы узнать наше впечатление).
Оба - и Калишьян и Виленкин - по окончании рассказа, говорили, что очень большая вещь получится, обсуждали главную роль - что это действительно герой пьесы, роль настоящая, а не то, что в других, - ругали мимоходом современную драматургию - вообще, по-моему, были очень захвачены. Калишьян спрашивал Мишу, какого актера он видит для Сталина и вообще для других ролей.
Когда мы только что пришли в МХАТ - началась гроза, а уходили - накрапывал дождь. Мы в машине Калишьяна поехали в Клуб писателей обедать.
Утром была духота, как в бане, а вечер - холодный.
Миша сидит, пишет пьесу. Я еще одну сцену прочла - новую для меня. Выйдет!