Некоторые замечания о "Замке" Кафки
"Искушение в деревне" – такие слова есть в дневниках Кафки. Видимо, их можно рассматривать как начало подготовки к крупному роману. В этом романе показана трагедия человека, который хотел жить в деревне среди людей, но не мог пустить корни в чуждой ему среде и найти путь в "замок", являвшийся главным объектом в деревне. Приведенная выше запись в дневнике была сделана в 1914 г., тогда как роман был начат не ранее 1917 г. Атмосфера почти безнадежной изоляции, фатального недоверия и отсутствие понимания со стороны жителей деревни ощущаются на протяжении всего романа. Очень показательна в этом отношении реплика одного из жителей деревни. Он говорит жене: "Я подошел на минуту. Хотелось бы мне знать, зачем этот человек пришел сюда. Его никто не знает. Он бродит здесь непонятно зачем. Надо держать ухо востро!" После чего главный герой отвечает: "Я ищу гостиницу, вот и все. Ваш муж не имеет права так разговаривать со мной и навязывать свое ложное мнение". Немного погодя женщина мягко произнесла: "Он слишком много говорит". Тем не менее ясно, что деревенские жители настороженно относились к чужаку.
Недавно, перечитав этот фрагмент, я подумал о влиянии на роман Кафки "Замок" повести "Бабушка" чешской писательницы Божены Немцовой. Ее влияние на Кафку, насколько я знаю, осталось незамеченным.
Божена Немцова родилась в 1820 г. и скончалась в 1862-м. Ее основное произведение, "Бабушка", – идиллическая повесть, написанная с мастерской простотой, – использовалось в пражских немецких гимназиях как пособие для изучения чешского языка. Там Кафка и ознакомился с замечательной повестью, искренним и правдивым повествованием о деревне у подножия Ресенбирге. Я тоже прочитал эту повесть в школе годом позже и почувствовал к ней такую же любовь.
Интересно, что если одаренная чешская писательница нарисовала картину крестьянской жизни в северо-восточной Богемии, то один крупнейший немецкий писатель дал портрет крестьян из Богемского леса на юго-западе, показал их старые добрые обычаи, народные традиции и религиозные обряды. Я имею в виду Адальберта Штифтера. Возможно, Штифтер и Божена Немцова ничего не знали о творчестве друг друга, хотя были современниками и имели духовное родство, например в любви к уединенным лесным далям. Немцова в своем творчестве и изучении фольклора была пламенным приверженцем оживавшего чешского национализма, что, однако, не мешало ей обожать такие произведения немецких авторов, как "Риттер фон Гейсте" Гучкова, и приводить цитаты из этой книги на немецком языке в своей повести "Бабушка". Австрийские власти считали ее мужа и знакомых опасными революционерами и обращались с ними соответственно. Что касается Штифтера, то он не участвовал в политических сражениях и лишь скромно протестовал против репрессивного режима. Несмотря на все различия, у этих двух писателей, несомненно, есть сходные черты. Оба они ищут возможности жить просто и правильно, в соответствии с духовными принципами.
Особенно Кафка любил письма этой страстной и красивой женщины, имя которой производило огромное впечатление на патриотов и приверженцев чешского языка в Праге. Ее несчастливое замужество, страстная любовь ко всему национальному, нежная забота о детях, восторги и печали, бурная жизнь сильно контрастировали с ее до некоторой степени старомодной манерой писать. Все это вызывало у Кафки понимание и симпатию. Он часто читал мне ее письма, которые, насколько мне известно, не были переведены с чешского языка, хотя они представляют собой важное свидетельство борьбы, происходившей у нее в душе.
Можно сказать, что г-жа Немцова была для Кафки одним из важнейших авторитетов. Кафка был подвержен влиянию и других авторов. Он пишет об этом с признательностью в своих дневниках. Например, он испытывал благодарность к Диккенсу за то, что его "Дэвид Копперфильд" оказал влияние на его роман "Америка". На мой взгляд, он слишком далеко заходил в признании своей "зависимости". В случае с "Замком" он, казалось, не следовал традициям никаких других произведений. Однако некоторые элементы "Замка" удивительно похожи на элементы "Бабушки" – повести, которая произвела на него глубокое впечатление. В своих письмах к Милене он постоянно делает ссылки на автора этой повести.
Простые люди из "Бабушки" Немцовой живут в деревне и не имеют доступа к владельцу замка. В замке говорят по-немецки, а в деревне – по-чешски. Одно это создает отчуждение. Вдобавок герцогиня, которой принадлежит деревня, лишь изредка бывает в замке. Обычно она уезжает в Вену или в Италию. По рассказам бабушки, в ее молодости был эпизод, когда среди изумленного сельского народа появился император Иосиф II. Он возник словно комета из отдаленных миров. Герцогиня, которой принадлежит деревня, – мягкая и просвещенная правительница такого же типа, как и Иосиф II. Но между ней и крестьянами (и здесь аналогия "Замку" Кафки проявляется еще сильнее) стоит зловещая свора слуг, чиновников, эгоистичных, пустых бюрократов. Герцогиня оказалась отрезанной от народа. Вопреки своему желанию, она остается недоступной, неосведомленной. Только главной героине повести, бабушке, удается пройти сквозь препятствия. Она в конечном счете смогла добиться справедливости для преследуемых – то же самое постоянно хочет сделать герой "Замка", но все время не может этого достичь. В повести Немцовой чувствуется вера в торжество "хорошего человека", ее нет у авторов нашего, рожденного кризисом поколения.
В описании персонажей, занимающих положение между крестьянами и владельцами замка, иногда встречается потрясающее сходство. В обоих произведениях деревенские гостиницы находятся в центре общего внимания. В "Бабушке" покой нарушает молодой итальянец, который волочится за красивой дочерью хозяина деревенской гостиницы и делает ей неприличное предложение, в романе Кафки господский слуга ухаживает за Амалией. Примечательно, что у Кафки слуга носит итальянское имя – Сортини, единственное такого рода имя в романе. Курьезным сложностям, связанным с Сортини, было уделено много внимания. Многое станет ясно, если мы сравним этот эпизод с источником его возникновения, а именно с чешским романом. В нем также девушка отвергает грубые домогательства чиновника из замка, но она слишком слаба, чтобы сделать это должным образом; она боится последствий этой истории, репрессий, которые может устроить этот богатый и влиятельный человек. Манера, в которой она излагает суть дела своей бабушке, очень похожа на описание подобного эпизода у Кафки, особенно в самом начале. Процитирую несколько предложений, которые произносит девушка в повести "Бабушка":
"Вообрази себе, этот итальянец каждый день приходит к нам за пивом. В этом нет ничего дурного, каждый может зайти для этого в гостиницу. Но вместо того, чтобы сидеть за столиком, как подобает приличному человеку, он пристает ко мне. Куда бы я ни пошла, он всюду за мной. Мой отец делает сердитое лицо, но вы его знаете, он добряк, мухи не обидит, он не любит обижать посетителей, особенно если они из замка".
Кажется, что в "Замке" достаточно ясно слышатся те же истины. Это сходство часто встречается на последующих страницах чешской повести. Например, когда Кристель раскаивается в том, что совершила проступок с самыми лучшими намерениями. Или когда она обсуждает попытку подкупить господского слугу: "Это – наша единственная надежда. После того как они услышали его оправдание, они могли бы ему помочь, но часто так бывает, что они слышат и не помогают. Они лишь кратко отвечают, что помочь невозможно, и с этим придется смириться". Не перекликается ли это с важным мотивом романа Кафки, заставляющим трепетать наше сердце при мысли о необъяснимой, непредсказуемой и несговорчивой власти? Это особое мистическое мнение Кафки, которое не чуждо реалистическому творчеству Немцовой. Кафка отметил эту мысль, читая повесть "Бабушка" еще в юношеские годы. Он превратил эту деталь в могучий принцип. В повести Немцовой хозяйка появляется очень редко. В романе Кафки высшего правителя не видно вовсе. В этом различии и заключается особая значительность. Невидимый правитель – нечто большее, чем человек.
Рудольф Фукс
Воспоминания о Франце Кафке
Я не могу вспомнить, когда произошло мое первое знакомство с Кафкой. Полагаю, что я познакомился с ним зимой 1912 г. В ту пору мы, молодые писатели, имели свой столик в кафе на углу Гибернерской и Пфластерской улиц. Кафка время от времени сидел там с нами.
Он производил впечатление совершенно здорового человека. Казалось, что он старательно избегал болезней. Как-то жарким днем он шел со мной по старой Эйсенской улице. Я остановился у лотка с прохладительными напитками и выпил лимонада, предварительно обтерев рукой край стакана. Кафка неодобрительно посмотрел на меня. "Это тебе не поможет", – произнес он.
Как-то ночью мы были в гостях у Вейнберга. Дело было зимой, стояли ужасные холода. Кафка пришел в легком пальто. Верфель стал критиковать его за то, что на нем такая легкая одежда. Кафка ответил, что он зимой купается, и обрадовался, увидев, что остальные поддержали его с дружеским весельем. Один Верфель посмеялся над тем, что Кафка так много заботится о своем теле. Я вспоминаю, как мы стояли после этого на Вейнбергском виадуке. Кафка снял брюки, и мы увидели в морозную ночь его голые икры.
В то время я жил на очень шумной улице, это был дом на углу Стефанской и Герстенской улиц. Я очень страдал от этого шума. Не было никого, кто понял бы мои страдания лучше, чем Кафка. Напротив дома была трамвайная остановка, здесь же стояла гостиница, рядом с ней находился сад, где летом до глубокой ночи громко играл оркестр. Из ночного кафе доносились звуки механического органа. За стеной жил портной, у которого была скоротечная чахотка. Его жена играла на пианино. Мы прожили в этой квартире семь лет. Мне было трудно работать, и я скверно спал. Кафка тоже плохо спал. Он рассказал мне, что в таких случаях у него возникали бессонница и головные боли, и пояснил, какого рода головными болями он страдает. Он говорил беспристрастно, не ожидая от меня никакого совета или сочувствия.
Он защищал себя от шума тем, что вставлял в уши вату, и настоятельно рекомендовал мне этот метод. Я последовал его совету, и до сих пор не могу заснуть, не заложив в уши вату. Однажды я увидел, что у него в уши были вставлены крошечные подушечки. Полагаю, что это был подарок от женщины.
Кафку можно было часто встретить одного, гуляющего в пражских парках. Он нисколько не раздражался, когда к нему кто-либо присоединялся. Он, как правило, избегал разговоров о себе, но, если с ним о чем-либо говорили, он поддерживал разговор. Даже когда его мучила болезнь, он сохранял улыбку. Выражение его лица представляло собой загадку.
Кафка всегда был готов понять другого. Он с большим вниманием следил за жизнью и карьерой своих знакомых. Он был другом для многих, но немногим позволял быть своими друзьями. Я с благодарностью вспоминаю один случай. Мы встретились на Герренской улице. За день до того было опубликовано мое стихотворение в газете "Тагблатт". Оно называлось "Вилла в мирном уголке". Он похвалил его. Самому мне оно уже не нравилось, потому что было написано достаточно давно. Я осмелился выразить некоторое сомнение в подлинности его оценки. В ответ Кафка наизусть прочитал все стихотворение.
Когда его первая книга "Наблюдения" была напечатана Вольфом, он сказал мне: "Андре (Andre) заказал одиннадцать экземпляров. Десять я купил сам. Не знаю, кто купил одиннадцатый". Он произнес это с улыбкой удовлетворения. От него нельзя было узнать, что он пишет в данный момент и насколько это представляется для него важным.
Однажды Вилли Хаас убедил его прийти на чтения пражских авторов в маленький лекционный зал гостиницы на Венцеславской площади. В тот раз Кафка читал рассказ "Приговор", который был затем напечатан Вольфом. Он читал с таким завораживающим отчаянием, что сейчас, когда прошло уже более двадцати лет, я все еще будто вижу его в узкой полутемной комнате. Обо всем остальном я, честно говоря, забыл.
Кафка был стройным, хорошо сложенным, красивым. О девушках он говорил лишь в общих словах. В 1917 – 1918 гг. я был в Вене. Кафка послал мне письмо с просьбой подыскать ему комнату в тихом отеле. Он приезжал из Будапешта. В Праге он уже намекал мне о том, что в Будапеште примет решение сохранить или расторгнуть свою помолвку. В Вене он сказал мне, что расторг помолвку со своей невестой. Кафка очень спокойно говорил об этом. Он пошел со мной в кафе "Центральное". Было уже поздно, и кафе было пусто. Казалось, что Кафка был всем удовлетворен.
Красивая молодая девушка в Праге сказала мне, что она написала Кафке множество писем. Она влюбилась в него. Кафка ответил ей спустя долгое время и предостерег ее от общения с ним.
Затем я видел Кафку незадолго перед концом его жизни. Он исхудал, говорил хриплым голосом, у него было затруднено дыхание. Даже холодной зимой он носил легкое пальто. На улице он показал мне, как свободно стало ему пальто и как удобно было его носить, потому что оно не сжимало его грудь при дыхании. В этом пальто он регулярно делал гимнастические упражнения.
Прошло еще несколько месяцев. Он уехал из Праги. Говорили, что ему стало совсем плохо. Приближался конец. Я получил от него еще одну телеграмму, в которой говорилось: "Если ничего не произойдет, я напишу вам в понедельник".
Его похороны. Часовня на еврейском кладбище в Праге. Длинная процессия. Молящиеся евреи. Убитые горем родители и сестры. Немое отчаяние его подруги, стоящей возле могилы словно изваяние. Пасмурная погода с редкими прояснениями. Честное слово, невозможно поверить, что в этом простом деревянном гробу находятся останки Франца Кафки, который только теперь приобрел настоящее величие.
Дора Геррит
Краткие воспоминания о Франце Кафке
Кафка поправлял здоровье среди чудесных лесов и холмов, покрытых зимними снегами. Он жил на веранде маленького гостевого домика.
Он проводил много времени с оживленной молодой девушкой, чей возраст было трудно определить. Она сообщала ему множество интересных вещей общего характера, но никогда не говорила о себе. Однажды утром, увидев эту девушку, Кафка приветствовал ее словами: "Я мечтал о тебе! Одетая в просторную шелковую одежду с вышитыми красными сердечками, ты шла по длинной широкой дороге – и тебе встретился высокий, стройный, рыжеволосый человек. Он громко воскликнул: "Скажи мне, было ли у тебя когда-нибудь подобное?" Она улыбнулась в ответ и сказала: "Да, мной интересовались многие мужчины, но только в одном я увидела свою судьбу. Между моей влюбленностью и помолвкой прошло девять лет. За это время этот человек успел жениться и развестись, и когда он пришел ко мне, к любви своей юности, у него было двое детей. Это поэтическая аналогия, проведенная между твоей мечтой и моей судьбой. Не было ли у тебя предчувствия, что этот человек скоро забудется и через три месяца будет написано прощальное письмо?"
Однажды, позже, когда она уверяла Франца, что "Очерки Боза" Диккенса скучны, он превосходно прочитал ей несколько смешных строк из "Дэвида Копперфильда". Они оба смеялись, и с тех пор у нее изменилось отношение к Диккенсу.
Затем он дал ей стопку рукописей и попросил прочитать их и высказать свое мнение. Она прочитала "Сельского врача" – там, где говорилось о трудностях этой профессии. Он описал необычный случай внутреннего заражения. Вернув Францу рукописи, она сказала, что ее двоюродный брат умер от той же болезни, что и крестьянка в рассказе. "Это замечательно! – воскликнул Кафка. – Я никогда не слышал о том, что эта болезнь существует, но меня поражает мысль, что я правильно вообразил эту болезнь".
Он целый день лежит в шезлонге на свежем воздухе, завернутый во множество одеял, в надвинутой на лоб шляпе. Кто-то говорит ему: "О, какая на вас сегодня чудесная шляпа!" Он мягко улыбается и говорит: "Это скорее не летная, а "лежная" шляпа", – и смотрит по сторонам своими голубыми, со стальным оттенком глазами.
У Кафки была знакомая молодая девушка, отягощенная тяжелой душевной наследственностью и пустой жизнью своего беспечного окружения. Кафка предостерегал ее от такого образа жизни, говорил, чтобы она занялась какой-либо работой и стремилась достичь успеха своим трудом. После того как он уехал, она долгое время продолжала с ним переписываться и позже стала самостоятельным фермером.
Кафка знал одного ребенка, которого бранили за постоянную забывчивость. Он заступался за мальчика, говорил: "Может быть, у ребенка много интересных вещей в голове и он постоянно занят ими, тогда как поручения угнетают его и ничего для него не значат. Пусть взрослые обращаются к взрослым!"
Кафка умел во всем найти светлую сторону. Он искрился светом, словно чистое озеро в солнечный день.
Примечания
1
"Христианский мир" (нем.).
2
"Марсель Пруст, его жизнь и творчество" (фр.).
3
"Его отец уходил по утрам, почти не видя сына. Мать… мягкая женщина… она заботилась о нем и прощала ему его фантазии, привычки, шалости!" (фр.)
4
Он также мало читал Ведекинда и Оскара Уайльда, но любил "Тонио Крёгера" Томаса Манна и с благоговением изучал строки этого автора в "Нойе рундшау". Он с восторгом читал Гамсуна, Гессе, Флобера и Кёстнера. Из его любимых авторов и произведений в последние годы жизни я могу назвать Эмиля Штрауса, Вильгельма Шафера, Каросу, "Маленькое сокровище" Хеббеля, Фонтейна, Гоголя, Стифтера, но более всего он ценил Гёте и Библию. О других авторах, которым оказывал предпочтение Кафка, вы сможете узнать на соответствующих страницах этой книги.
5
В ранний период нашего с Кафкой знакомства Франц писал готическими буквами, затем он стал использовать латинский алфавит. Его почерк в течение многих лет несколько раз видоизменялся. Готические завитушки, характерные для начала его жизни, соответствовали богато декорированному, округлому, блистающему, словно драгоценные камни, стилю его прозы. Красивым орнаментальным почерком написаны его ранние письма Оскару Поллаку. Использование Кафкой латинского алфавита относится к периоду его относительного спокойствия, зрелости и мастерства. Рукописи последних лет написаны легкими торопливыми буквами, будто стремящимися убежать от захлестывающего их вдохновения.
6
Тревожная совесть (лат.).
7
Намек на раннее произведение Вассермана.
8
Напоминаю, что Кафка означает "галка", а Рабан похоже на немецкое Rabe – ворон.