- И ты ничего не говорила?
- Мне нравятся твои глаза. И твое сердце. А волосы мне безразличны.
- Я смотрю в безволосые, безглазые лица, и мне кажется, что я пропал.
ЕДУ В ГОСПИТАЛЬ ВМЕСТЕ С БРУК и жду ее в палате. Брук ввозят на каталке; ее ноги перевязаны так же, как мои во время матча. Когда она приходит в себя, я сижу рядом. Меня окатывает громадной волной нежности, желания защитить ее. Но волна эта спадает, как только раздается телефонный звонок от ее близкого приятеля Майкла Джексона. Я не понимаю этой ее дружбы с Джексоном, с учетом всех слухов и обвинений в его адрес. Но Брук говорит, что он похож на нас - еще один вундеркинд, у которого не было детства.
Я отвожу Брук домой и остаюсь у ее постели, пока она восстанавливается после операции. Однажды ее мать застает меня спящим на полу возле кровати Брук. Разражается скандал. Спать на полу? Нет, это невозможно! Я объясняю, что предпочитаю спать именно на полу из-за больной спины. Она уходит, возмущенно пыхтя.
Я нежно целую Брук и желаю ей доброго утра.
- Мы с твоей мамой сегодня встали не с той ноги, - говорю я ей.
Мы оба смотрим на ее ноги. Неудачная шутка.
Однако мне пора уезжать. Я еду на турнир в Скоттсдейле - мой первый турнир после операции на руке.
Увидимся через пару недель, говорю я ей, нежно поддерживая и вновь целуя.
Жеребьевка в Скоттсдейле была для меня удачной, однако это не рассеяло мои страхи. Сейчас рука пройдет первую настоящую проверку. Что, если она не зажила? Что, если стала работать еще хуже? Мне снится навязчивый кошмар, в котором в середине матча рука вдруг перестает меня слушаться. Я лежу в своем номере, закрыв глаза и пытаясь представить себе, как хорошо работает кисть и как удачно проходит матч, - как вдруг в дверь стучат.
- Кто там?
- Брук.
С перевязанными ногами она приехала сюда, ко мне.
Я выиграл этот турнир, не почувствовав никакой боли.
НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ мы с Питом соглашаемся дать совместное интервью корреспонденту одного из журналов. Войдя в мой номер, где должна состояться беседа, Пит с изумлением видит перед собой Пичез.
- Что это? - спрашивает он.
- Пит, это Пичез, моя старая попугаиха. Я спас ее из зоомагазина в Вегасе, который собирались закрыть.
- Хорошая птичка, - насмешливо произносит Пит.
- Она действительно хорошая птичка - не кусается и имитирует людей.
- Например, кого?
- Например, меня. Она чихает, как я, разговаривает, как я, правда, словарь у нее побогаче. А каждый раз, когда звонит телефон, она начинает кричать: "Телефон! Телефон!" Ужасно смешно!
Дома, в Вегасе, рассказываю я Питу, у меня целый зверинец. Кот Кинг, кролик Бадди - они помогают мне справляться с одиночеством. Мы с ними словно на необитаемом острове. Пит качает головой. Он явно не считает теннис таким уж одиноким видом спорта.
В ходе интервью мне вдруг кажется, что в комнате уже два попугая. Когда я рассказываю журналистам всякие глупости, я по крайней мере делаю это эмоционально, с человеческими интонациями. Пит же говорит еще более механически, чем Пичез.
Я, разумеется, не сказал об этом Питу, но считаю Пичез еще одним членом своей команды, которая постоянно растет и меняется. Я потерял Ника и Венди, зато теперь к ней добавились Брук и Слим, чудесный парнишка из Вегаса. Мы вместе ходили в школу и даже родились в одной и той же больнице с разницей в сутки. Слим - потерянная душа, но хороший парень и мой персональный ассистент. Он следит за домом, приглашает чистильщиков бассейна и прочих необходимых мастеров, сортирует почту, отвечает на письма фанатов с просьбами о фото и автографах.
Сейчас, мне кажется, настало время добавить к моей команде менеджера. Как-то в приватной беседе я попросил Перри оценить моих нынешних менеджеров: не слишком ли дорого они мне обходятся? Просмотрев контракты, он заявил: по его мнению, ситуацию можно улучшить. Обняв его и поблагодарив за заботу, я сказал:
- А почему бы тебе не стать моим менеджером? Мне нужен человек, которому я доверяю.
Я знаю, что Перри занят. Он учится на втором курсе юридического факультета Университета Аризоны - старательно, аж пар идет из ушей. Но я все-таки упрашиваю его взяться за мои дела хотя бы в порядке частичной занятости.
Дважды просить не пришлось. Перри хочет работать у меня и планирует приступить немедленно. Он будет трудиться между занятиями: по утрам, в выходные дни - словом, когда получится. Помимо того, что эта работа открывает перед ним блестящие перспективы, она дает ему возможность вернуть мне долг. Я одолжил Перри денег для учебы на юридическом, поскольку он не хотел просить об этом отца. Однажды во время ночной беседы Перри рассказал мне, как с помощью денег его отец контролирует людей, в том числе родного сына.
Я хочу освободиться от него, - заявил он. - Раз и навсегда.
На свете найдется мало аргументов, которые я посчитал бы столь же убедительными. Я сразу же выписал ему чек.
Первая задача Перри-менеджера - найти мне тренера, который смог бы заменить Ника. Он составляет список кандидатов, который возглавляет парень, недавно написавший целую книгу о теннисе - "Победа любой ценой".
Перри вручает мне ее и просит прочесть. Я бросаю в него чертов том: спасибо, не надо, больше никакой учебы!
Мне не нужно читать эту книгу, потому что я знаю ее автора, Брэда Гилберта. Я знаю его, он - тоже теннисист. Часто встречался с ним, в последний раз - несколько недель назад. Его стиль игры противоположен моему. Он - настоящий пройдоха: в игре использует смену скорости и темпа, обманные указания направлений удара и прочие жульнические трюки. Он не силен в технике игры, чем откровенно гордится. Если я - пример игрока, выступающего ниже своих возможностей, то он - классический пример игрока, добившегося незаслуженно высоких результатов. Он не пытается превзойти соперника, вместо этого мешает ему играть, паразитируя на ошибках. И на мне он не раз сумел вот так оттоптаться.
Впрочем, я заинтригован возможностью поучиться его трюкам, но, к сожалению, это нереально: Брэд до сих пор играет. Учитывая операцию на руке и множество пропущенных турниров, он, вполне возможно, даже обогнал меня в рейтинге.
- Ты неправ, - спорит Перри. - Брэд скоро заканчивает карьеру, ему уже тридцать два года, и, вполне вероятно, идея стать тренером его заинтересует.
Перри вновь и вновь твердит, что книга Брэда произвела на него неизгладимое впечатление и что в ней содержится именно та практическая мудрость, которая мне необходима.
В марте 1994 года, во время турнира в Ки-Бискейне, Перри приглашает Брэда на обед в итальянский ресторан на Фишер-Айлэнд. Это ресторан на воде под названием Cafe Porto Cervo - один из наших любимых.
Ранний вечер. Солнце заходит, скрываясь за мачтами и парусами яхт, заполнивших причал. Мы с Перри подходим чуть раньше назначенного времени, Брэд появляется минута в минуту. Оказывается, я уже успел забыть, как он выглядит. Темноволосый, грубоватый, он, безусловно, красив, но не классической красотой. У него грубые черты лица. Я никак не могу избавиться от мысли, что Брэд похож на первобытного человека, он как будто только что выпрыгнул из машины времени, все еще возбужденный недавним открытием огня. Быть может, все эти мысли лезут мне в голову из-за черных волос, которыми покрыты его голова, руки, плечи, лицо. Растительность такая, что я одновременно ужасаюсь и завидую. Даже его брови вызывают оторопь: думаю, я мог бы сделать себе неплохой шиньон из одной его брови.
Ринато, метрдотель, предлагает нам сесть на террасе с видом на причал.
- Звучит заманчиво, - соглашаюсь я.
- Нет, - встревает Брэд. - Нет-нет. Мы должны сесть внутри.
- Почему?
- Из-за Мэнни.
- Прости, но кто такой Мэнни?
- Москит Мэнни. Москиты - ух, как я их ненавижу! Поверьте, мне: Мэнни здесь, Мэнни повсюду, и Мэнни меня любит. Посмотрите на них! Так и кишат! Нет, я буду сидеть внутри. Подальше от Мэнни!
Он поясняет, что именно из-за москитов ему пришлось надеть джинсы вместо шортов, хотя на улице тридцать восемь градусов жары, да к тому же ужасная духота. "Все из-за Мэнни", - повторяет он в последний раз, ежась.
Мы с Перри переглядываемся.
- Ну хорошо, - произносит Перри. - Внутри так внутри.
Ринато усаживает нас за столик у окна и приносит меню. Просмотрев его, Брэд хмурится.
- У нас проблемы, - вздыхает он.
- Что случилось?
- У них нет моего пива Bud Ice.
- Быть может, у них есть…
- У них должен быть Bud Ice. Я пью только это пиво.
Поднявшись, он объявляет, что идет в соседний магазин за своим пивом.
Мы с Перри заказываем бутылку красного вина и ждем. Пока Брэда нет, не обмениваемся ни единым словом. Он возвращается через пять минут с шестью бутылками Bud и просит Ринато поставить их на лед.
- Только не в холодильник, - приказывает он. - Там недостаточно холодно. На лед или хотя бы в морозилку.
Наконец Брэд чувствует себя удовлетворенным. Полбутылки пива уже плещется у него в желудке. Перри приступает к делу.
- Слушай, Брэд, у нас есть к тебе предложение. Может быть, ты сможешь заняться игрой Андре?
- Что?
- Игра Андре. Может, скажешь нам, что ты о ней думаешь?
- Вы хотите знать, что я думаю о его игре?
- Точно.
- Мне говорить честно?
- Разумеется.
- По-мужски?
- Все как есть.
Он делает чудовищный глоток пива и начинает тщательный, подробный и грубый подсчет моих игровых недочетов.
- Это не бином Ньютона, - говорит он. - На твоем месте, с твоей техникой, талантом, ударом и ногами я был бы царем горы. Но ты где-то растерял огонь, который горел в тебе в шестнадцать лет. Тот парнишка, который пулей вылетал на мяч, - что с ним случилось?
По мнению Брэда, главная проблема, из-за которой моя карьера грозит завершиться раньше времени, - перфекционизм, доставшийся, похоже, в наследство от отца.
- Ты все время хочешь быть безупречным, - продолжает Брэд. - И постоянно терпишь неудачи. Это не дает тебе жить спокойно. Ты не веришь в себя. Стараешься выиграть каждый мяч, тогда как в девяноста процентах случаев тебе было бы достаточно просто демонстрировать стабильную игру.
Он говорит монотонно, со скоростью сто слов в минуту, чем-то напоминая жужжание москитов. Он уснащает свои доводы метафорами из разных видов спорта - всех подряд, не обижая никого. Похоже, перед нами истинный любитель спорта - равно как и метафор.
- Прекрати вести себя как неудачник! - вещает Брэд. - Хватит стремиться к недостижимому! Тебе нужно лишь проявить твердость. Одиночный разряд, парный разряд - продвигайся и тут, и там. Перестань думать о себе и вспомни, что у парня по другую сторону сетки есть слабости. Атакуй их! Тебе не нужно быть лучшим в мире всякий раз, когда ты выходишь на корт. Достаточно быть лучше одного-единственного парня. Вместо того чтобы самому стремиться к успеху, подтолкни его к поражению. Или позволь ему провалиться самому. Это все - вопросы вероятности и процентов успеха. Казино всегда выигрывает, ведь так? А почему? Потому что на его стороне - законы вероятности. Сейчас, пытаясь филигранно исполнить каждый удар, ты играешь против теории вероятности и рискуешь. Этого делать нельзя. Брось! Просто заставляй мяч продолжать движение. Туда-сюда, легко и надежно. Добиваясь совершенства, считая его своей главной целью, ты знаешь, что делаешь? Преследуешь фантом, делаешь всех вокруг и себя несчастными. Совершенство? Примерно пять раз в году ты, просыпаясь, чувствуешь совершенное счастье - потому что ты в этот день никому не проиграешь. Но эти пять дней в году не сделают из тебя теннисиста. И даже человеком так не стать. Сейчас другие времена, парень. Больше всего ценится умение работать головой. С твоим талантом, даже если умения играть у тебя лишь на пятьдесят процентов, но житейской мудрости при этом - на целых девяносто пять, ты непременно выиграешь. А вот если техники у тебя на девяносто пять процентов, а ума - лишь на пятьдесят, ты будешь проигрывать. Давай, поскольку ты из Вегаса, попробуем сформулировать это иначе. Чтобы выиграть Большой шлем, нужно сыграть двадцать один сет. И все! Тебе нужно выиграть двадцать один сет. Семь игр, каждая - до трех побед. Итого - двадцать один. В теннисе, как в картах: выигрывает двадцать одно. Сосредоточься на этой цифре - и не ошибешься. Все упрощай. Каждый раз, выиграв сет, говори себе: "Еще один у меня в кармане". Это и есть позитивное мышление, понимаешь? Хотя, честно говоря, лично я, играя в блэк-джек, предпочту выиграть с шестнадцатью очками. Это и есть победа любой ценой! Не нужно быть совершенством.
Он говорит четверть часа. Мы с Перри не перебиваем, не смотрим друг на друга, не прикасаемся к бокалам. Наконец Брэд допивает второе пиво и объявляет:
- Ну, и где здесь кабинет заседаний? Мне надо отлить.
Как только он выходит из зала, я шепчу Перри:
- Это тот, кто нам нужен.
- Согласен.
Брэд возвращается, и официант подходит к нашему столику принять заказ. Он требует пенне арабьята с цыпленком гриль и моцареллой.
Перри заказывает цыпленка с пармезаном. Брэд смотрит на него с отвращением и произносит:
- Плохая идея.
Официант перестает писать.
- Тебе надо заказать отдельно куриную грудку, - продолжает Брэд, - и отдельно - моцареллу и соус. Тогда у тебя будет свежая, хрустящая куриная грудка, и ты сможешь добавлять к ней столько соуса и сыра, сколько тебе захочется.
Перри, поблагодарив Брэда за кулинарную консультацию, предпочитает все-таки не менять свой заказ. Официант вопросительно смотрит на меня. Я указываю ему на Брэда:
- Я буду то же, что и он.
Брэд ухмыляется.
Перри, прокашлявшись, произносит:
- Брэд, как ты относишься к тому, чтобы стать тренером Андре?
Брэд напряженно думает - секунды три.
- Да, - говорит он. - Мне нравится эта идея, и, думаю, я буду ему полезен.
- Когда начинаем? - интересуюсь я.
- Завтра, - отвечает Брэд. - Встречаемся на корте в десять утра.
- Хм. Я не начинаю играть раньше часа.
- Мы начнем в десять, Андре.
КОНЕЧНО, Я ОПОЗДАЛ. Брэд смотрит на часы.
- Мы договаривались на десять.
- Друг, я даже не знаю, как выглядит мир в десять утра.
Начинаем тренировку, Брэд говорит и говорит. Он не останавливается ни на минуту, как будто несколько часов, прошедшие между вчерашним вечерним монологом и сегодняшней утренней тренировкой, были лишь антрактом. Он придирается к моей игре, предугадывает удары и анализирует их. Главное - это удар слева.
- При любой возможности бей слева, ты должен это делать, - твердит он мне. - Это твой удар на миллион. Ты можешь озолотиться с его помощью.
Мы играем несколько геймов, и он то и дело останавливается, подходит к сетке, объясняет, что я выбрал самый глупый вариант из возможных:
- Зачем ты это сделал? Я знаю, что это убойный удар, но не каждый удар должен быть убойным. Иногда лучший - тот, который ты придержал, спокойный удар, который даст сопернику шанс промахнуться. Дай этому парню поиграть!
Мне все это нравится. Я заражаюсь энтузиазмом Брэда, его энергией и идеями. Меня успокаивает его мысль о том, что перфекционизм - добровольный выбор. Я свободен и должен выбрать что-нибудь другое. Раньше никто не говорил мне об этом. Я всегда считал, что перфекционизм - мое врожденное свойство, подобно выпадающим волосам или деформированному спинному мозгу.
После легкого второго завтрака отдыхаю: смотрю телевизор, читаю газеты, сижу в тени деревьев, - после чего иду на игру и побеждаю Марка Петчи, моего ровесника из Великобритании. Следующий матч играю против Беккера, которого теперь тренирует Ник. Он не раз заявлял на публике, что никогда не возьмется тренировать моих соперников, - и вот теперь работает с одним из самых заклятых моих конкурентов. Ник сидит в ложе Беккера. Борис подает, как всегда, мощно, со скоростью 217 километров в час, - но вид Ника за его спиной переполняет меня адреналином, и я, кажется, могу взять любой пущенный им мяч. И Беккер понимает это. Он прекращает бороться и играет для болельщиков. Проиграв сет на тай-брейке, он отдает ракетку девочке, подносящей мячи, как будто говоря: ты справишься с этим не хуже меня.
"Ты прав, - думаю я. - Пусть она играет за тебя - я разобью вас обоих".
Победа над Беккером выводит меня в финал. Кто мой соперник? Пит. Как обычно.
Матч транслируют по национальному телевидению. Мы с Брэдом решительно идем в раздевалку, где обнаруживаем Пита, лежащего на полу, со стоном подтягивающего колени к животу. Над ним склонились врач и тренер, позади маячит директор турнира.
- Пищевое отравление, - выносит вердикт врач.
- Тебя, кажется, можно поздравить с победой в Ки-Бискейн, - шепчет мне Брэд.
Директор отводит нас с Брэдом в сторону, спрашивает, согласимся ли мы немного отложить матч, дав Питу время поправиться. Я чувствую, как напрягся Брэд. Я знаю, каких слов он ждет от меня. Но я отвечаю:
- Мы подождем, сколько надо.
Директор с облегчением вздыхает и кладет ладонь мне на локоть:
- Спасибо! - говорит он. - У нас ведь четырнадцать тысяч зрителей. Плюс телевидение.
Мы с Брэдом шатаемся по раздевалке, щелкаем пультом от телевизора, болтаем по телефону. Я звоню Брук - она сегодня на прослушивании на Бродвее на роль в "Бриолине". Иначе бы была здесь.
Брэд бросает на меня убийственные взгляды.
- Расслабься, - советую я ему. - Может, ему еще не полегчает.
Доктор ставит Питу внутривенную инъекцию и поднимает его на ноги. Пит шатается, как новорожденный жеребенок. Он не справится.
К нам подходит директор турнира:
- Пит готов.
- Зашибись, - отвечает Брэд. - Мы тоже.
- Я с ним быстро закончу, - бросаю я Брэду.
Но Пит вновь выпускает на корт своего злобного двойника. Это уже не тот Пит, который скручивался в клубок на полу раздевалки. Не тот, который шатался, едва стоя на ногах после инъекции. Этот Пит - в форме, он подает мячи с невероятной силой, при этом даже не вспотев. Он играет гениально, не оставляя противнику никаких шансов. Вскоре он уже ведет 5–1.
Но тут уж я разозлился по-настоящему. Как будто подобрал раненую птицу, принес домой, лечил, вернул к жизни, а она вдруг вознамерилась выклевать мне глаза. Даю отпор и выигрываю сет. Я уверен, что выдержал единственную атаку, на которую у Пита могло хватить сил. Он наверняка уже сделал все, что мог.
Но во втором сете он выглядит еще лучше. А в третьем вообще играет как сумасшедший. Он побеждает по итогам трех сетов.
Я врываюсь в раздевалку, где меня ждет кипящий от ярости Брэд. Снова он повторяет, что на моем месте заставил бы засчитать Питу поражение и вынудил бы директора выдать мне чек за победу на турнире.
- Это не для меня, - отвечаю я. - Не хочу выигрывать вот так. Кроме того, если я не могу обыграть отравившегося парня, который катается по полу, значит, я недостоин этой победы.
Брэд резко замолкает, таращит на меня глаза, затем кивает. Он не может спорить с тем, что я сказал, он уважает мои принципы, даже если не разделяет их.