Глава XXVI
Пребывая однажды в состоянии озабоченности и напряженного размышления, не сможет ли он придумать для слуха какое-нибудь подспорье, надежное и безошибочное, как, например, для глаза измерение с помощью циркуля и прави́ла или, клянусь Зевсом, диоптры, для осязания – взвешивание на весах или изобретение мер веса, Пифагор, прогуливаясь однажды возле кузницы, по какой-то счастливой случайности прислушался к ударам молотков, кующих железо на наковальне и издающих попеременно друг за другом гармонические звуки, кроме одной пары. Он различил в них гармоническое созвучие, проходящее через все удары, [69] затем через каждый пятый и каждый четвертый удары; [70] промежуток между двумя последними был сам по себе несозвучен, но с увеличением числа ударов гармония осуществлялась. [71] (116) Радуясь, словно догадка была внушена ему богом, он вбежал в кузницу и, по многу раз делая опыты над молотками разного веса, нашел различие в звуках, но не в зависимости от силы удара и формы пятки у молотка и не от изменения формы железа, которое ковали, но точно определив вес молотков и сделав так, что их удары ничем не отличались друг от друга, затем привязал к одному единственному гвоздю, вбитому под углом в стену (чтобы и в этом не было никакого различия или вообще не учитывать различий между несколькими разными гвоздями), четыре струны из одинакового материала, равной длины и толщины и поворачивающиеся в одном направлении, прикрепив эти струны одну вслед за другой и подвесив к ним внизу груз, длину же струн сделав отовсюду совершенно равной. (117) Затем, ударяя поочередно по двум струнам, он нашел созвучия, о которых говорилось выше, каждое в своем соединении. Он установил, что между струной, к которой прикреплен самый большой вес, и струной, к которой прикреплен наименьший вес, образуется интервал в октаву. Ибо к первой было подвешено 12 гирек, а ко второй – 6. Он открыл, что октаве свойственно отношение 2:1, что подтверждало и весовое соотношение гирек. [72] Между струной с самым большим весом и ближайшей к самой легкой по весу, имевшей 8 гирек, было полуторное отношение и интервал в квинту; в полуторном отношении друг к другу находились и подвешенные к ним тяжести. [73] Между струной с самым большим весом и следующей, к которой был прикреплен вес, больший, чем к двум предыдущим, – 9 гирек, интервал был в кварту аналогично тяжестям. [74] Таким образом он обнаружил отношение 4:3 и то, что эта струна находится в полуторном отношении к струне с наименьшим весом, (118) ибо девять относится к шести именно так. [75] Равным образом следующая за струной с наименьшим весом, к которой было прикреплено 8 гирек, образовывала с ней, имевшей 6 гирек, отношение 4:3, а с той, которая имела их 12, находилась в полуторном отношении. [76] Промежуток между квинтой и квартой, на который квинта больше кварты, он обнаружил в отношении 9:8, в котором находились струна с девятью гирьками и струна с восемью. [77] И с той и с другой стороны, начиная с кварты или квинты, открылся звукоряд в октаву: квинта и кварта вместе давали октаву так же, как двойное отношение оказывалось произведением полуторного и 4:3, [78] что показывает и соотношение чисел 12, 8 и 6 между собою, [79] и наоборот, кварта и квинта давали в соединении тот же звукоряд в октаву так же, как двойное отношение являлось произведением полуторного и 4:3, что показывает и соотношение чисел 12, 9 и 6. [80] Усовершенствовав руку и слух на определении весов и звуков и открыв закон их соотношения, он искусно перенес общее для всех струн крепление с вбитого под углом гвоздя на ту часть инструмента, которую называл хордотоном, а необходимое натяжение струн, аналогичное подвешиваемым когда-то тяжестям, производили теперь размеренно поворачивающиеся в верхней части инструмента колки. (119) Пользуясь таким образцом и безошибочным чутьем, он распространил впоследствии свой опыт на различные инструменты: цимбалы и флейты, свирели и монохорды, тригон и тому подобные [81] , и нашел во всех них отношения гармонии и неизменные числовые соответствия. Назвав гипатой звук, выражающийся числом 6, месой – звук, которому соответствует число 8 и который находится в отношении 4:3 к гипате, парамесой – следующий за месой, выражающийся числом 9 и звучащий тоном выше, чем меса (таково именно отношение 9:8), нэтой же тот звук, которому соответствовало число 12, и, заполнив аналогичными звуками в диатонической последовательности промежутки, он подчинил таким образом октахорд числовой гармонии, наблюдающейся при отношениях 2:1, 3:2, 4:3 и отличном от них отношении 9:8. [82] (120) Он нашел в диатонической последовательности тонов также и продвижение с некоей естественной необходимостью от самого низкого звука к самому высокому. Отсюда же, из диатонического наклонения, он вывел и хроматическое и энгармоническое наклонение, о чем можно будет рассказать, когда речь пойдет специально о музыке. [83] Диатоническое же наклонение, кажется, имеет следующие ступени и такое естественное продвижение: полутон, тон, затем еще тон, и это есть кварта, соединение двух тонов и так называемого полутона. Затем, с прибавлением другого, промежуточного тона, образуется квинта, соединение трех тонов и полутона. Затем после этого следуют полутон, тон и еще тон – другая кварта, то есть отношение 4:3. Так что у древнего гептахорда, начиная с самого низкого, в кварте все четвертые друг от друга звуки были созвучны между собой через весь звукоряд, а так как полутон при переходе занимал соответственно первое, среднее и третье место тетрахорда в пифагорейском октахорде, (121) или при соединении имеющейся системы тетрахорда с пентахордом, или при разъединении двух тетрахордов, отделенных друг от друга одним тоном, то от самого низкого звука будет наблюдаться продвижение к самому высокому таким образом, что каждый пятый из звуков образуют друг с другом созвучие и интервал в квинту, причем полутон в результате последовательного перехода занимает первое, второе, третье и четвертое места. [84] Вот так, рассказывают, изобрел он музыку и, подчинив ее определенным законам, передал слушателям на века самое прекрасное.
Глава XVII
(122) Восхваляют многое и из того, что сделали его ученики в общественной жизни. Ибо говорят, что, когда у жителей Кротона вошло в обычай совершать пышные выносы и погребения, один из пифагорейцев сказал народу, что он слышал, как Пифагор говорил о богах, что Олимпийские боги обращают внимание не на большое количество жертв, а на душевное расположение жертвующих, подземные же боги, напротив, из-за того, что им досталась по жребию низшая доля, радуются битью в грудь и рыданиям, а также постоянным возлияниям и приношениям на могилу и заупокойным жертвам, совершаемым с большой расточительностью. (123) Поэтому из-за того, что ему выпала такая доля, Аида называют Плутоном [85] и тем, которые скромно воздают ему честь, он позволяет остаться наверху в мире долгое время, а из тех, кто весьма склонен к печали, всегда сводит кого-нибудь под землю, чтобы достичь почестей при поминовении усопшего. После такой беседы у слушавших возникло убеждение, что они сохранят свою жизнь, если будут умеренными в горе, если же станут проявлять неумеренную расточительность в почитании умерших, все погибнут раньше срока, отведенного судьбой. (124) Другой пифагореец, взяв на себя роль третейского судьи в деле, где не было свидетелей, прогуливаясь отдельно то с одним из ведущих тяжбу, то с другим, в обоих случаях остановился возле какого-то надгробного памятника и сказал, что лежащий здесь был в высшей степени достойным человеком. В то время как один из тяжущихся сказал об умершем много добрых слов, другой лишь спросил: "Не чрезмерна ли такая похвала?" Пифагореец подумал и склонился на сторону того, который восхвалял добронравие умершего. Другой же пифагореец, взяв на себя роль третейского судьи в большом деле, примирил обе стороны, приговорив одного из тяжущихся к уплате четырех талантов, другого получить из них два, а уплатить три, сам же он дал каждому по одному таланту из двух талантов первого лица, создав видимость тяжбы. [86] Когда двое рыночных торговцев, чтобы досадить друг другу, оставили плащ у какой-то женщины, предупредив ее не отдавать кому-нибудь одному из них до тех пор, пока они не явятся за ним вместе, но потом нарушили условие, и один из них вскоре после этого взял оставленный обоими плащ, сказав, что другой разрешил ему это сделать, а тот, не придя вместе с ним, подал на него в суд и рассказал судьям об их первоначальном условии, один из пифагорейцев, взяв на себя это дело, сказал, что груда платья сотворит человека, если оба придут вместе. (125) Два других человека, казалось, были очень дружны, но один стал молча подозревать другого, потому что какой-то льстец сказал ему, будто тот соблазнил его жену. Один из пифагорейцев случайно зашел в оружейную мастерскую в тот момент, когда считавший себя обесчещенным показывал нож оружейнику, пеняя ему на то, что нож недостаточно остр. Поняв, что тот готовится к мести якобы обесчестившему его, пифагореец сказал: "Нож у тебя острее всего, чего угодно, но только не клеветы". И, сказав это, достиг того, что человек переменил решение и опрометчиво, по ошибке, не совершил преступление против друга, которого уже пригласил к себе домой. (126) Другой пифагореец, когда у одного из приезжих в храме Асклепия упал пояс, который был инкрустирован золотом, а по закону упавшее на землю в храме нельзя было поднимать, что огорчило приезжего, велел выбрать золото, которое не касалось земли, пояс же оставить, ибо он лежал на земле. И говорят, что уже после того, как пояс был украден и спрятан в другое место не знавшими о том, что произошло в храме, людьми, в Кротоне во время театрального представления над театром пролетали журавли, и один из укравших, возвратившийся морем, сказал другому, сидящему поблизости: "Видишь свидетелей?" Услышав эти слова, один из пифагорейцев отвел их в суд к хилиарху, заподозрив в краже пояса, и судьи, допросив юношей, узнали, что те, убив нескольких из пролетавших над кораблем журавлей, которые как бы были свидетелями их поступка, бросили их в море. Поначалу юноши, как обычно, свалили вину друг на друга. Но едва их привели к Пифагору, младший, выйдя вперед, сознался, сказав, что не нужно всю вину возлагать на старшего и гневаться на них, Пифагор же, выслушав, сказал, что ему очень понравилось его поведение, но он жалеет, что тот, кто был старше, не сознался первым… [87]
… (127) К этому можно добавить и то, что рассказывают о Финтии и Дамоне, о Платоне и Архите, о Клинии и Проре. [88] Кроме того, рассказывают об Эвбуле из Мессины, что, когда он, плывя домой, попал в плен к этрускам и был увезен в Этрурию, этруск Навсифой, будучи пифагорейцем, узнав, что Эвбул – один из учеников Пифагора, отнял его у разбойников и в полной безопасности доставил в Мессину. (128) Когда карфагеняне собирались отправить на пустынный остров больше пяти тысяч своих пленников, карфагенянин Мильтиад, увидев среди них Посида из Аргоса (оба они были пифагорейцами), подошел к нему и, скрыв от него то, что готовится, убедил его как можно скорее бежать к себе на родину и, посадив на какой-то подплывший корабль, дал ему припасы на дорогу и спас таким образом человека от опасности. В общем, если кто-нибудь стал бы рассказывать обо всех случаях помощи пифагорейцев друг другу, этот рассказ превысил бы своей продолжительностью должный объем сочинения.
(129) Поэтому расскажем лучше о том, как некоторые из пифагорейцев были политическими деятелями и должностными лицами. Ибо они следили и за соблюдением законов и управляли некоторыми городами Италии, являя своим поведением и советуя все самое лучшее, чему они научились у Пифагора; при этом воздерживаясь от излишней близости к народу. Когда же против них стали выдвигать множество клеветнических обвинений, до некоторых пор все-таки одерживали верх нравственное совершенство пифагорейцев и благоразумие самих горожан, так что те хотели, чтобы именно пифагорейцы распоряжались общественными делами. Кажется, именно в это время в Италии и в Сицилии были лучшие общественные устройства. (130) Ибо Харонд из Катаны, один из лучших законодателей, был пифагореец, локрийцы Залевк и Тимар, приобретшие известность законодательной деятельностью, тоже были пифагорейцами, и те, которые составили законодательства для жителей Регины, одно называемое "гимнасиарховым" [89] , а другое – Феокловым, говорят, были пифагорейцами: Фитий и Феокл, а также Геликаон и Аристократ. Различались законодательства относительно обычаев и нравов, как различались ими и города, расположенные в тех местах и в те времена.
В целом изобретателем и всего государственного воспитания был, говорят, тоже Пифагор, утверждавший, что в существующих вещах нет ничего беспримесного, но в огне есть частицы земли, в воде – частицы огня, а в них есть воздух, и они содержатся в воздухе, и точно так же в безобразном есть частица прекрасного, в несправедливом – справедливого, и все остальное подчиняется тому же закону (по этой причине разум получает толчок как в ту, так и в другую стороны, и есть два вида движения тела и души: один – неразумный, другой – связанный с выбором); что же касается государственного устройства, то его можно графически обозначить тремя линиями, образующими треугольник, вершины которого соединяются друг с другом и составляют прямой угол при соотношении сторон 4:3, третья же сторона выражается числом 5, которое, будучи возведенным в квадрат, равно сумме их квадрата и является золотой серединой, соединяющей их обоих. [90] (131) Подсчитав числовое соотношение линий друг с другом и площадь, образованную соединением их, получим наилучшее изображение государственного устройства. Платон присвоил себе эту мысль, открыто написав в "Государстве", что стороны, находящиеся в отношении 4:3, есть основание, сопряженное с пятеркой и дающее две гармонии. [91] Говорят, что Пифагор упражнялся в укрощении страстей и в умеренности и обдумывал, как каждый человек может сделать свою жизнь счастливой, руководствуясь предпочтительным для него благом, и, в целом, как совершать выбор наших благ и подобающих нам занятий.
(132) Говорят, что кротонцы отказались от наложниц и вообще от внебрачных связей. Существует прекрасное и замечательное изречение Дино́, жены Бронтина, одного из пифагорейцев, которая была мудра и прекрасна душой: "Женщина должна совершать жертвоприношение, встав с мужнина ложа, в тот же день". Некоторые считают, что это сказала Феано, когда к ней пришли кротонские женщины, прося ее убедить Пифагора поговорить с их мужьями о мудром обращении с ними, что и произошло, так как жена передала просьбу и Пифагор говорил с кротонцами и убедил их совершенно оставить царящую в то время распущенность. (133) Рассказывают также, что Пифагор, когда из Сибариса в Кротон пришли послы с требованием о выдаче беглых рабов, взглянув на одного из послов, который был убийцей его друзей, ничего не ответил ему. Когда тот спросил его об этом и захотел вступить с ним в общение, Пифагор сказал, что таким людям закон богов запрещает это делать. Поэтому некоторые решили, что Пифагор – это сам Аполлон. Все это, а также то, о чем было рассказано чуть выше: о низложении тиранов и освобождении городов от их власти в Италии и в Сицилии и рассказы о многих других его поступках, которые будут приведены в дальнейшем, свидетельствуют о полезности для людей его общественной деятельности.