Почему Хрущев начал сворачивать процесс десталинизации? Прежде всего, как мне представляется, потому, что, сказав правду о конкретных преступлениях Сталина, он испугался последствий своего исторического деяния, ибо в обществе началась дискуссия о характере самой системы. Помнил и свою личную вину в репрессиях. Кроме того, он видел мощную оппозицию внутри правящей элиты, включая таких сталинских "зубров", как Молотов, Каганович, Маленков. Он играл в прятки и с самим собой, и со своими коллегами по руководству.
Конечно, путь к прогрессу тяжел и долог. Когда я говорю о подвиге Хрущева, то отношу к нему лично:
во-первых, избавление миллионов людей от ГУЛАГов, развенчание Сталина, возвращение целых народов из ссылки;
во-вторых, освобождение крестьян от крепостничества, барщины, ликвидацию сельских "зон оседлости", выдачу крестьянам паспортов, введение единого для всех трудового законодательства;
в-третьих, поиск возможностей взаимопонимания и сотрудничества на международной арене, появление первых, пусть и небольших, пробоин в "железном занавесе".
Вроде бы выглядит странно, что я, выступая за утверждение свободы в России, сегодня отдаю должное одному из приближенных Сталина. С моей точки зрения, здесь нет противоречия, если честно заниматься поиском правды, продираясь сквозь джунгли сталинского варварства. В истории не всегда легко понять, где, когда и в чем Зло перевешивает Добро, и наоборот. То и другое частенько ходят вместе, парой. Так и тут. Хрущев чувствовал неладное, но не понимал, что сам мечется в темной комнате, надрывается на тупиковом пути. И все же хрущевский шаг - от дикости к цивилизованности, от животных инстинктов к просветлению разума, от иррациональности к ответственности - взбудоражил общество, что объективно послужило делу свободы.
Но, сделав заметный шаг в преодолении сталинизма, он не обнаружил ни способности, ни стремления действовать на опережение кризисного и катастрофического развития событий. Он был дитя времени и дитя системы, инерция крепко удерживала его сознание в политическом рабстве.
В связи с этим, нарушая хронологию, напомню о событиях в Новочеркасске в 1962 году. В первой половине года администрацией Новочеркасского электровозостроительного завода неоднократно пересматривались нормы выработки, в результате чего у многих рабочих заработная плата понизилась на 30 процентов. Утром 1 июня рабочие начали собираться в группы во дворе завода и обсуждать решение правительства о повышении розничных цен на мясомолочные продукты. По требованию митингующих к ним вышел директор завода. Собравшиеся говорили о ненормальных условиях труда, об отсутствии на заводе техники безопасности, плохих бытовых условиях и низких заработках. Директор повел себя высокомерно. Когда рабочие спросили у директора, как им теперь жить, он цинично ответил:
- Не хватает денег на хлеб - ешьте пирожки с ливером.
Эта фраза и оказалась последней искрой, взорвавшей митингующих. Они вышли на улицы города.
Уже днем 1 июня в Ростов прибыл член Президиума ЦК Кириленко, который с бранью стал отчитывать командующего военным округом генерала Плиева и начальника политуправления генерала Иващенко за бездействие. Кириленко потребовал немедленно ввести войска в Новочеркасск для пресечения "хулиганства". Хрущев согласился с его предложением.
В тот же день Кириленко вместе с Плиевым и Иващенко переехали в Новочеркасск. Сюда же прилетели Микоян, Козлов, Шелепин, Полянский, руководители центральных органов КГБ, командование внутренними войсками МВД. К городу подтягивались воинские части, а также силы внутренних войск МВД из Каменск-Шахтинского, Грозного и Ростова-на-Дону. Испуг высшей власти был неимоверным.
Безоружные люди колонной двинулись к центру города. Это было мирное шествие с красными флагами, портретами Ленина и цветами. Много детей и женщин. Когда толпа была примерно в 4–5 километрах от здания горкома партии, находившиеся там Козлов, Кириленко, Микоян доложили Хрущеву об обстановке и попросили разрешения отдать приказ на силовое пресечение демонстрации.
Рабочие, члены их семей - жены и дети - приблизились к зданию горкома на расстояние 50 - 100 метров. Здание было оцеплено войсками. Начался митинг, выступавшие требовали снижения цен на продукты питания и повышения заработной платы. В ответ был отдан приказ открыть огонь. Раздались выстрелы. 20 человек убили на месте, в том числе двух женщин. В больницах города оказалось 87 человек, позже трое из них умерло. Начались массовые аресты "зачинщиков беспорядков".
В делах осужденных есть любопытные свидетельства. Услышав грохот танков, на улицу выбежал в одних трусах (эта деталь не упущена в протоколе допроса) тракторист Катков. Будучи не совсем трезвым, он воскликнул:
- О Боже, и эти идут удовлетворять просьбы трудящихся!
Тракторист был осужден, а в приговоре сказано, что, "находясь около своего дома, злостно препятствовал продвижению военных машин, направляющихся для охраны НЭВЗа, допускал при этом враждебные, клеветнические выкрики".
Всего было осуждено 116 человек, семь из них приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. Многие - к длительным срокам лишения свободы - от 10 до 15 лет. Власти сделали все возможное, чтобы скрыть происшедшее, в том числе и убийство десятков человек. Трупы были захоронены тайно на различных кладбищах Ростовской области.
В газетах не было сказано ни слова о событиях в Новочеркасске. Только 6 июня "Правда" упомянула об этом городе, сообщив, что там "трудящиеся правильно оценили повышение закупочных и розничных цен на мясо и масло". Конечно, правильно! "Правда" никогда не отличалась чувством юмора. В той же публикации похвалили новочеркассцев за трудовой энтузиазм. Так и написано: "Хорошо работают коллективы Новочеркасского электровозостроительного, электродного заводов…" В городе были проведены собрания в поддержку "мудрой политики партии и правительства".
…История любит парадоксы. Сначала Хрущев хоронил Сталина физически, был председателем похоронной комиссии. Потом хоронил политически - на XX съезде. На похоронах Сталина Хрущев поочередно предоставлял слово Маленкову, Берии, Молотову. Порядок был определен тем, что когда Сталин только еще умирал, верхушка перераспределила власть. Маленков - предсовмина, Берия и Молотов - первые заместители. А Хрущеву велено было сосредоточиться в ЦК, который отныне станет заниматься только идеологией и учетом кадров. Казалось бы, толковое решение.
Но, Боже мой, такие прожженные византийцы, а совершили столь грубую ошибку! Они просчитались, когда поверили, что Хрущев останется марионеткой нового триумвирата. Впрочем, психологически трудно было не ошибиться. Ведь это был тот самый Хрущев, который, обливаясь потом и тяжело дыша, плясал гопака на даче "вождя" в Волынском, а все дружно хлопали.
Надежда, что Хрущев столь же послушно будет плясать под свистульку "новых вождей", не оправдалась. Хрущев обманул всех, играя на том, что у партии отбирают власть. Он оказался хитрее всех, проницательнее всех и беспринципнее всех. Проворнее и ловчее.
В этой связи особо надо сказать об июньском пленуме ЦК 1957 года. На этом пленуме снова решалась судьба страны. В течение года после XX съезда Хрущев уже сделал заметные уступки сталинистам в Президиуме ЦК.
До нас, аспирантов Академии, мелкими кусочками доходила информация, что вот-вот Хрущева освободят от работы. Однако кто будет его снимать - сторонники десталинизации иди ее противники, - так и не прояснилось до последних дней пленума. Москва жила слухами. Все устали от политики. Совсем недавно хоронили Сталина, поплакали, хотя и не все. Потом расстреляли Берию. Одобрили. Сняли Маленкова. Отнеслись равнодушно. Потом XX съезд - настороженно. А теперь какая-то новая склока. Надоело.
Пленум, о котором я упомянул, интересен тем, что до него и на нем Хрущев показал себя мастером политической интриги.
…Собрался Президиум ЦК. Неприятности для Хрущева начались сразу же после того, как члены Президиума расселись по своим Местам. Стенограммы этого заседания не велось, о деталях случившегося рассказали его участники на созванном позже пленуме.
Еще до формального начала заседания было высказано требование, чтобы его вел Николай Булганин, а не Хрущев, как обычно. Замысел ясен - в центре мишени оказался Хрущев.
В чем же его обвиняли? Упреки были достаточно банальными, но во многом правильными. Перечислю некоторые из них: нарушение принципов коллективности, нарастание культа личности, грубость и нетерпимость к отдельным членам Президиума, подавление инициативы советских органов, крупные просчеты в сельском хозяйстве, опасные кульбиты во внешней политике. Было высказано сомнение в целесообразности поста первого секретаря ЦК КПСС. Предлагали вернуться к практике, когда практически все государственные вопросы решались на заседаниях Совнаркома, а ЦК занималось сугубо партийными делами.
Президиум заседал четыре дня. В итоге большинство членов Президиума - предсовмина Булганин, председатель Верховного Совета Ворошилов, первые заместители предсовмина Молотов и Каганович, заместители предсовмина Маленков, Первухин, Сабуров - семью голосами против четырех проголосовали за освобождение Хрущева от занимаемой должности.
Казалось, все решено. Но Хрущев нашел возможность обвести своих коллег вокруг пальца. По его указанию Иван Серов (КГБ) самолетами доставил в Москву нескольких наиболее влиятельных первых секретарей из провинции, членов ЦК, которые решительно высказались в пользу Хрущева. Антихрущевское ядро явно спасовало. В результате С обсуждения был снят вопрос о смещении Хрущева, а также принято решение о созыве пленума сразу же после заседаний Президиума.
Рассказывают, что в тот момент, когда Хрущев потерпел поражение, он начал оправдываться, признавать ошибки, обещал исправить их. Ясно, что хотел выиграть время. Но когда с мест приехали члены ЦК и Хрущев узнал, как они настроены, он обрел "второе дыхание", вернул себе прежнюю жесткость и боевитость.
Внеочередной пленум ЦК открылся 22 июня, в субботу, и закончился тоже в субботу, 29 июня. На первом заседании председательствовал Хрущев, на остальных - Суслов. Кстати, он же будет председательствовать и на пленуме в 1964 году, когда освободят Хрущева Вводный доклад, названный информационным, сделал тоже Суслов. Прения открыл маршал Жуков. Огласил документы по репрессиям, которые обличали Молотова, Кагановича, Маленкова в совершении преступлений. Они были названы в качестве основных виновников политических арестов и расстрелов. Однако Каганович, обратив внимание на принцип избирательности в упоминании лиц, обратился с прямым вопросом к Хрущеву:
- А вы разве не подписывали бумаги о расстрелах по Украине?
Тот ушел от ответа.
Что касается Жукова, то он, спасая Хрущева, уже на этом пленуме обрек себя на скорую расправу, поставил вопрос о необходимости тщательного изучения массовых репрессий и наказания всех виновных в этих преступлениях, настаивал на перевод их в разряд "уголовных". Он назвал этот вопрос главным в жизни партии. Однако к его призывам отнеслись сдержанно. Члены ЦК не хотели дальнейших разоблачений, ибо вопрос решали сами преступники.
Сценарий пленума был скроен по старым сталинским моделям. "Обвиняемые" имели право только оправдываться. Их выступления прерывались грубыми репликами. В этом отношении пленум явил собой "образец" дискуссии по-большевистски - с бранными выражениями сторонников Хрущева, унижающими человеческое достоинство оппонентов. Одна сторона боролась за свою жизнь, другая, расстилаясь перед Хрущевым, за свою власть. В конце пленума почти все "обвиняемые" сами клеймили допущенные свои ошибки и в унизительном тоне умоляли простить их.
Кто же одержал победу в борьбе за власть, вернее, за первое кресло в иерархии? Конечно, Хрущев. Он оказался гораздо проворнее остальных в своих политических действиях, точнее в оценках обстановки в номенклатурной среде. Он сделал ставку на политиков нового поколения, начавших карьеру уже в послевоенную пору. Новая генерация не хотела возвращаться к "сверхнапряженности" сталинского времени. Заметно было ее стремление к размеренной, хорошо обеспеченной жизни и безнаказанности. Самая сокровенная мечта - остаться у власти до конца жизни. Именно это поколение партийной элиты и определило содержание брежневского застоя.
Аппарат партии и карательные органы не играли решающей роли в этих событиях. Подчеркиваю, решающей. Партийные чиновники продолжали колебаться. Спецслужбы еще только восстанавливали свое влияние после расстрела Берии и его ближайшего окружения. Обществу все больше и больше открывались чудовищные факты массовых репрессий, фальсификации политических обвинений с помощью пыток и истязаний арестованных. Выявлялось подлинное место карательных органов в механизме власти, в том числе и в кадровом формировании ее высшего эшелона.
Итак, оставалась армия. Во главе ее стоял признанный полководец. Армия оказалась единственной действенной силой в борьбе за власть. Именно к ней обратился Хрущев за помощью при аресте Берии и его сообщников. Не будь Жукова, трудно сказать, как бы повернулось дело с Хрущевым. Но, повторяю, именно эта роль и погубила Жукова. Документы свидетельствуют, что уже в августе 1957 года началась подготовка к его смещению. Из стенограммы пленума было вычеркнуто более трех десятков реплик Жукова и многие положительные оценки маршала, прозвучавшие в речах участников пленума.
Из выступления Брежнева были изъяты фразы: "Тов. Жуков является твердым, волевым, принципиальным и честным человеком", "Мы с ним условились стоять на защите генеральной линии партии". Была вычеркнута реплика Жукова "о привлечении виновных к ответственности". На полях карандашная пометка: "Снято т. Брежневым".
В начале октября 1957 года на пленуме ЦК маршал был обвинен в попытках принизить роль политорганов в армии, в бонапартизме, снят со всех постов и выведен из состава Центрального Комитета.
Кстати, никто не заступился за Жукова. Как только его отхлестали по всем статьям, подхалимствующая братия, как это всегда водилось, начала поход против маршала. Освобожденный от всех постов, он был поставлен вне общества. На встречах с друзьями, товарищами по фронту Жуков открыто выражает возмущение расправой над ним и высказывает свое мнение о некоторых руководителях партии и правительства, не особенно стесняясь в выражениях. Он, конечно, понимал, что находится под колпаком госбезопасности, что каждое его слово записывается, что в его окружении немало стукачей. Однако то ли он уже ничего не боялся, то ли говорил с умыслом, провоцируя какую-то реакцию.
И реакция последовала. 27 мая 1963 года председатель КГБ Семичастный пишет записку в Президиум ЦК за номером 1447/с. В ней сообщалось, что, по агентурным данным, Жуков ведет "неправильные" разговоры, критикует руководителей партии и правительства, употребляя оскорбительные слова в своих характеристиках.
Сохранилась протокольная запись заседания Президиума ЦК от 7 июня 1963 года. Выступили Хрущев, Брежнев, Косыгин, Суслов, Устинов. Принимается решение:
"Тт. Брежневу, Швернику, Сердюку: Вызвать в ЦК Жукова Г. К. и предупредить. Если не поймет, тогда исключить из партии и арестовать".
Я пытался найти какие-то следы, чем же закончился вызов Жукова в ЦК. Ничего обнаружить не удалось. Но, судя по дальнейшему ходу событий, такая беседа в той или иной форме состоялась. Вероятно, под влиянием этой угрозы со стороны Президиума Жуков в феврале 1964 года пишет письмо Хрущеву и Микояну. Вот отрывки из этого письма:
"Я обращаюсь к Вам по поводу систематических клеветнических выпадов против меня и умышленного извращения фактов моей деятельности…
…В ряде мемуаров, в журналах, в различных выступлениях высказывались и высказываются всякие небылицы, опорочивающие мою деятельность как в годы Великой Отечественной войны, а также в послевоенный период. Какие только ярлыки не приклеивали мне начиная с конца 1957 г. и по сей день:
- и что я новоявленный Наполеон, державший бонапартистский курс;
- у меня нарастали тенденции к неограниченной власти в армии и стране;
- мною воспрещена в армии какая бы то ни было партийная критика в поведении и в работе коммунистов-начальников всех степеней;
- и что я авантюрист, унтер-пришибеев, ревизионист и тому подобное.
…В 1937 - 38 годах меня пытались ошельмовать и приклеить ярлык врага народа. И, как мне было известно, особенно в этом отношении старались бывший член Военного Совета Белорусского военного округа Ф. И. Голиков (ныне маршал) и нач. ПУРККА Мехлис, проводивший чистку командно-политического состава Белорусского ВО.
В 1946 году под руководством Абакумова и Берии на меня было сфабриковано клеветническое дело. Тогда меня обвинили в нелояльном отношении к Сталину. Берия и Абакумов шли дальше и пугачи Сталина наличием у Жукова бонапартистских тенденций и что я очень опасный для него человек.
…Как Вам известно, после смерти Сталина и расстрела Берии постановление ЦК о нелояльном моем отношении к Сталину и прочих сфабрикованных обвинениях Президиумом ЦК было отменено. Но вот сейчас на меня вновь клеветники наговаривают всякие небылицы…"
Ответа Жуков не получил.
Начало страдного пути Жукова положил Сталин. Затем последовал кошмар хрущевского судилища. Новую чашу испытаний он допивал уже при Брежневе, когда разыгралась долгая эпопея с опубликованием его мемуаров. В силу своих должностных обязанностей я оказался участником всей этой неприглядной истории.
Приближалась 20-я годовщина Победы над гитлеризмом. Председатель правления АПН Борис Бурков направил в ЦК письмо с предложением опубликовать в Советском Союзе и за рубежом статьи видных военачальников, включая статью Жукова. Вопрос обсуждался на Президиуме ЦК. Буркову сказали, что печатать статьи Жукова и о Жукове преждевременно.
В марте 1965 года маршал обращается в ЦК с новым письмом, в очередной раз описывает все, что он пережил за семь с половиной лет после октябрьского пленума ЦК 1957 года. Просит отменить решение, навязанное, как пишет Жуков, Хрущевым.
И на сей раз Жуков не получил ответа.
Мне известно, что в это время Жуков особенно активно работал над мемуарами. В ноябре 1966 года он вновь обращается в ЦК - к Брежневу и Косыгину. Пишет, что его угнетает продолжающаяся дискриминация, а также о том, что поскольку 2 декабря у него юбилей, он просит накануне своего 70-летия и в дни 25-летия разгрома немецких войск под Москвой еще раз рассмотреть вопрос о справедливом к нему отношении.
И снова стена молчания.
Тот факт, что Жуков готовит мемуары, беспокоил многих, особенно военных, да и политиков тоже. Многие высшие военачальники боялись возможных оценок маршала. Тема жуковских мемуаров стала обрастать разными домыслами. В ЦК доминировало настроение в пользу их публикации, но руководство Минобороны упорно стояло на своем. Брежнев не торопился высказывать свою точку зрения, выжидал, хотел быть уверенным, что Жуков не расскажет о его, Брежнева, поведении на октябрьском пленуме, а также не напомнит о реальных "военных заслугах" руководителя государства. Иными словами, жуковские мемуары стали чуть ли не главным политическим вопросом.