Причина в том, что все эти слова обозначают не физические события, а эмоциональную реакцию повествователя на них. И дело не в том, что все эти прилагательные нежелательны - их умеренное использование придает рассказу красочность. Но прилагательные вроде "ужасный" и "жуткий", которые едва ли передают душевное состояние автора или его вымышленного рассказчика, замедляют темп повествования, никак при этом его не улучшая. Как выразился мой коллега Лин Картер, критикуя ранний рассказ Лавкрафта "Безымянный город": "Рассказ излишне цветист стилем и чересчур драматичен, настроение нарастающего ужаса передается слишком искусственно. Лавкрафт скорее описывает это настроение ужаса, нежели вызывает его у читателя, а чувства выражаются прилагательными: долина, в которой лежит город, "ужасна", сами руины "нездоровой" древности, "некоторые алтари и камни наводили на мысль о забытых ритуалах ужасной, отталкивающей и необъяснимой природы". Конечно же, если поразмыслить, такие термины бессмысленны. Камень есть камень, долина есть долина, а руины - просто руины. Украшение их разнообразными вгоняющими в дрожь прилагательными не делает их таковыми в действительности".
Эта чрезмерность в определениях - просто ошибки начинающего писателя, вроде тех, что вполне ожидаемы в сочинениях по английскому первокурсников. Подобного много у По, поскольку в его дни это считалось "утонченным стилем" - однако стандарты изменились. Для молодого же Лавкрафта По не мог ошибаться. Поэтому он игнорировал изменения в технике писания прозы со времен По, так же как долго пренебрегал развитием поэзии со времен Драйдена и Попа.
Однако рассказ прежде всего предназначен не для препарирования его вдумчивым критиком, но для поглощения и развлечения читателя при первом же знакомстве с ним. С этой точки зрения "Полярис" может считаться скромным успехом.
Некоторые поклонники Лавкрафта относят "Полярис" к его "дансейнинским" произведениям, которые были написаны в тот период, когда он был всецело очарован этим писателем. Но Лавкрафт написал этот рассказ еще до того, как прочел что-либо из Дансейни.
В 1918 году Лавкрафт узнал, что некоторые из его коллег по любительской печати готовы платить ему за то, чтобы он исправлял их работы. Его друзья убеждали его заняться литературной переработкой, и он написал Галпину: "Кстати, та добрая леди [некая миссис Арнольд] недавно прислала мне два своих произведения для переработки по профессиональным расценкам - лучшее, чем я что-либо видел из-под ее пера прежде… Говоря о клиентах - вы и мисс Дюрр наконец-то будете довольны. Я - настоящий трудящийся человек! Другими словами, я взял на себя ответственность за тщательную и обстоятельную переработку объемистой книги преподобного Д. В. Буша - теперь озаглавленной "Даешь Пайкс-Пик"… Не знаю, как этому типу удается чего-то добиваться в миру. В литературе он полнейший дурак!"
Так Лавкрафт стал "автором-призраком". Впоследствии писание за других оставалось его основным оплачиваемым занятием, его собственное сочинительство было лишь побочной работой. По моим оценкам, за последние десять лет его жизни по меньшей мере три четверти его доходов происходили из "призрачного авторства".
В основном его "переработка" заключалась лишь в исправлении орфографических, пунктуационных и грамматических ошибок с некоторым усовершенствованием стиля. Но иногда, когда сюжет пробуждал его воображение, он переписывал все произведение, используя больше своих идей, нежели оригинальных авторских.
Презирая коммерцию и мало осознавая свою ценность, Лавкрафт запрашивал меньше, чем мог бы принести этот рынок. Его расценки поначалу составляли в среднем около одной восьмой цента за слово. Позже он просил много больше. В 1933 году он составил следующий перечень текущих расценок:
Г. Ф. Лавкрафт - Расценки за переработку прозы
Только чтение - общие замечания
1000 слов или меньше $ 0,50
1000–2000 - $0,65
2000–4000 - $1,00
4000–5000 - $1,25
20 центов за каждые 1000 слов сверх 5000
Только критика - подробная аналитическая оценка без переработки
1000 слов или меньше - $ 1,50
1000–2000 - $ 2,00
2000–4000 - $ 3,00
4000–5000 - $ 3,75
60 центов за каждые 1000 слов сверх 5000
Переработка и копирование - за страницу в 330 слов
a) Копирование на печатной машинке - двойной интервал, одна копирка. Без переработки, за исключением орфографии, пунктуации и грамматики - $ 0,25
b) Мелкая переработка, без копирования (частичное исправление прозы - без новых идей) - $ 0,25
c) Мелкая переработка, распечатка, двойной интервал с одной копиркой - $ 0,50
d) Всесторонняя переработка, без копирования (основательное исправление, включая структурные изменения, перестановки, добавления и вырезки - возможное введение новых идей или сюжетных составных частей. Требует нового оригинала или отдельной рукописи). В черновике от руки- $ 0,75
e) Всесторонняя переработка, как указано выше, распечатка, двойной интервал, одна копирка - $ 1,00
f) Переписывание со старой рукописи, обзор, сюжетные замечания, начальные идеи или просто предложения - т. е. "призрачное авторство". Весь текст от переработчика - как стиль, так и развитие. В черновике от руки - $ 2,25
g) Переписывание, как указано выше, распечатка, двойной интервал, одна копирка - $ 2,50
Отдельные твердые расценки приведены для отдельных работ, исходя из предполагаемых затрат времени и сил.
Последний пункт, который Лавкрафт оценил в два с половиной доллара за страницу, является полным "призрачным авторством". За такую работу он запрашивал примерно три четверти цента за слово. Но эти цифры представляли всего лишь надежды. В действительности он, по-видимому, соглашался на много меньшие цены, нежели приведенные.
За некоторые работы он получал целую четверть цента за слово. Однако повесть Адольфа де Кастро "Последний палач" объемом в 18 500 слов, которую Лавкрафт переписал за шестнадцать долларов, была продана "Виэрд Тэйлз" за сто семьдесят пять. На этой сделке он заработал менее одной десятой цента за слово. В 1933 году он переписывал роман в 80 000 слов за сто долларов, или одну восьмую цента за слово.
Поскольку Лавкрафт был усердным работником, за то время, что он тратил, это была нищенская плата. Неудивительно, что он и в самом деле не мог заработать на жизнь своими переработками.
Более того, у него часто возникали затруднения с получением своих скромных гонораров. Он мог бы заработать больше, если бы торговался со своими клиентами и настойчиво требовал уплаты долга, но он не стал бы вести себя столь "не по-джентельменски". Иногда он даже отсылал назад чеки, которые считал не заработанными. Когда одна из его последних клиенток спросила его, сколько он запросил бы с нее за более крупную работу, он уверил ее, что его устроит все, что она предложит. Ведя дела с таким бескорыстным "призраком", его клиенты не были слишком щедрыми.
И все же "призрачное авторство" дало Лавкрафту его первый заработок. Позже он сказал, что может обходиться на пятнадцать долларов в неделю и лишь желает, чтобы всегда мог рассчитывать на получение этой суммы от клиентов. В действительности в последующие года он стал зарабатывать больше этого, но откладывал излишки на поездки и почту. Хотя он и был всегда бедным, голод ему никогда не угрожал, поскольку его тетушки, с которыми он жил после смерти своей матери, всегда могли помочь ему в преодолении периода без доходов.
Дэвид Ван Буш, один из первых клиентов Лавкрафта по "призрачному авторству", оставался его самым крупным источником доходов на протяжении почти десятилетия. Буш читал лекции для движения "Новая мысль". Это движение было основано в конце девятнадцатого века последователями Финеаса П. Куимби, сделавшего карьеру "гипнотического целителя" и умершего в 1866 году. Самым прославленным пациентом Куимби была Мэри Бейкер Эдди, которая в последствии основала во многом схожее вероучение "Христианская наука".
Автор брошюр с названиями вроде "Прикладная психология и научный образ жизни", "Практическая психология и половая жизнь" и "Анализ личности (Как постигать людей при взгляде)", коренастый, дородный, голубоглазый, остроносый, лысеющий Буш обладал напористыми, профессионально гипнотическими манерами и поэтическими амбициями без какого бы то ни было поэтического дара. Отрывок и стихотворение из его книги "Твердость характера и здравый смысл" покажут, почему Лавкрафт назвал его "полнейшим дураком в литературе": "Гениальность заключается в проверке вашей остроты. Каждый человек имеет Определенное количество остроты в своей системе. Да, и вы тоже. Вы заражены глистами, если в вашем составе нет остроты. Даже если вы думаете, что в вас нет остроты и что вы заражены глистами, все-таки у вас есть возможность проверить, сколько в вас остроты…"
И стихотворение "Ее ты только раскачай":
Не будь так мрачен ты лицом,
Как бабуин на вид,
Носи усмешку на себе,
Как на луне лежит.
С улыбкой ты врага встречай,
Ее ты только раскачай!
Буш издавал свои вдохновляющие брошюры и разъезжал с лекциями. В июне 1922 года Лавкрафт посетил одно из его выступлений в Бостоне. Лектор потрясающе изображал человека в белой горячке, вплоть до чертиков.
С течением времени Лавкрафт испытывал все большую неприязнь к Бушу. В 1921 году, после своего трехлетнего "призрачного авторства" для Буша, он жаловался, что "завален бредом этого неописуемого чудовища Буша".
Буш, возможно, воплощал собой все, что презирал Лавкрафт: крикливый, агрессивный, пошлый, корыстный, удачливый духовный вымогатель, потворствующий слабостям простых и недалеких людей выкриками банальностей и психологических полуправд с лекторской трибуны. Но Буш, в отличие от многих клиентов, платил хорошо и сразу, поэтому Лавкрафт со всем этим мирился.
За этот период Лавкрафт написал два рассказа для поэтессы-любительницы Уинифред Вирджинии Джексон - или, вероятно, мне следует сказать, что он сотрудничал с ней, поскольку весьма маловероятно, что ему от нее перешли какие-либо деньги. Оба появились в любительских журналах под двойным псевдонимом Льюис Теобальд-младший и Элизабет Невилл Беркли. Они настолько выдержаны в стиле Лавкрафта, что перепечатываются в сборниках его рассказов.
У мисс Джексон, по словам Лавкрафта, не было способностей к прозе. Она дала ему идеи, по которым он написал рассказы - или, скорее, рассказики. Оба представляют собой просто короткие пересказы снов без строгой структуры, объемом около трех и двух с половиной тысяч слов соответственно.
В "Крадущемся хаосе" главный герой рассказывает, как врач, леча его от чумы, дал ему слишком большую дозу опиума. Когда он приходит в сознание, "какое-то мгновение окружающая обстановка казалась мне размытой, как безнадежно расфокусированное проецируемое изображение, но постепенно я осознал, что нахожусь совершенно один в незнакомой мне красиво убранной комнате, освещенной множеством окон…". Рассказчик выходит и обнаруживает, что дом, в котором он проснулся, расположен на высоком и узком мысу: "С обеих сторон дома спускались свежевымытые обрывы красной глины, а прямо предо мной по-прежнему пугающе накатывались жуткие волны, пожирая сушу с ужасающей монотонностью и неторопливостью".
Герой убегает от моря, прихватив и свои прилагательные. Оказавшись в лесу, он встречает группу ангелоподобных юношей и девушек, которые, обращаясь к нему на дансейнинском языке, приглашают его с собой: "В Тело, за Млечным Путем и Аринурскими потоками, есть города, целиком из янтаря и халцедона. А на их многогранных куполах сияют образы дивных и прекрасных звезд.."
В обществе этих светящихся существ рассказчик поднимается на небесный свод. Оглянувшись, он видит сотрясающуюся Землю. В ней разверзается трещина, океаны вливаются в нее и превращаются в пар. Земля взрывается.
"Зеленый Луг" напоминает сон еще больше. В Мэне падает метеорит. Оказывается, что в нем содержится книга, сделанная из неизвестных материалов, с повестью на классическом греческом языке. Ее автор рассказывает, что он очутился на травянистом плавучем островке рядом с океанским берегом, между зловещим лесом на берегу и большой плавающей массой, Зеленым Лугом. Течение несет островок к бездне. Когда он приближается к Зеленому Лугу, рассказчик слышит песню невидимых певцов: "И затем, когда мой остров принесло ближе и шум далекого водопада стал громче, я ясно увидел источник песнопений, и в одно страшное мгновение вспомнил все. Я не могу, не осмеливаюсь говорить об этом, ибо там открылось ужасное разрешение всего, что до этого ставило меня в тупик, и это разрешение свело бы вас с ума, как оно уже почти сделало это со мной…"
У Лавкрафта была и другая совместная работа, опубликованная в "Юнайтед Аматер" (сентябрь 1920 года) под заголовком "Поэзия и боги" за авторством Анны Хелен Крофтс и Генри Педжета-Лау. Поскольку она звучит намного меньше по-лавкрафтовски, нежели две предыдущие, мы можем сделать вывод, что мисс Крофтс (если это было ее настоящее имя) внесла больший вклад в ее написание. Проза здесь звучит по-женски, что чуждо Лавкрафту.
Этот рассказ - слабенькая сказочка, в которой Марсия, "просто одетая, в черном вечернем платье с большим вырезом", читает белый стих, и к ней тут же является Гермес - в крылатых сандалиях и со всем остальным. Бог уносит Марсию на Олимп. Там Зевс говорит ей, какая она славная девушка, и предупреждает ее, чтобы она ждала нового посланника, которого он вскоре пошлет на Землю.
В течение Первой мировой войны психическое состояние Сюзи Лавкрафт ухудшилось. Ее соседка Клара Гесс писала: "Последний раз я видела миссис Лавкрафт, когда мы вместе ехали в трамвае по Батлер-авеню. Она была взвинчена и, по-видимому, не осознавала, где находилась. Она привлекала внимание всего вагона. Один старый джентльмен вел себя так, как будто в любую минуту готов был выпрыгнуть из трамвая. Я была весьма сконфужена, поскольку все свое внимание она сосредоточила на мне".
Приступы истерии и депрессии становились все более и более острыми. В январе 1919 года Сюзи отправилась навестить свою старшую сестру Лилиан Кларк, оставив младшую, Энни Гэмвелл, присматривать за домом. Энни оставила своего мужа и вернулась в Провиденс. Болезнь и отлучка Сюзи мучили двадцативосьмилетнего Лавкрафта вплоть до того, что он не мог ни есть, ни писать, кроме как карандашом. Он звонил Сюзи каждый день - в противном случае, по его словам, он вообще ничего не мог делать.
Тринадцатого марта Сюзи была помещена в Больницу Батлера для умалишенных, где двадцать один год назад умер ее муж. Здесь она рассказывала каждому, кто соглашался ее выслушать, о своем чудесном сыне, "поэте высшего порядка". Но сын сам был не в лучшей форме, он описывал свое состояние так: "Теперь мое нервное напряжение, судя по всему, сказывается на зрении - я часто испытываю головокружение, а когда читаю или пишу, все плывет перед глазами или жутко болит голова. Существование представляется ничего незначащим, и я хотел бы, чтобы оно прекратилось"
Сюзи задержалась в больнице на два года. Лавкрафт часто навещал свою мать, а когда не был рядом, писал ей длинные письма. Она слала ему подарки: "…маленькие примулы, которые все еще украшают эту комнату, "Уикли Ревью", банан и та очаровательная открытка с кошкой.."
Все выглядит как нормальная картина любящего сына и его больной матери, но он, по-видимому, никогда не посещал ее внутри больницы. Он встречался с ней в парке, обычно в месте под названием Грот. Они прогуливались по обширному, ухоженному Лесу Батлера, возвышающемуся над Сиконком, но в больничных записях не отмечено его посещений внутри зданий. Это подтверждается письмом, которое Лавкрафт написал в 1925 году, когда его жена лежала в бруклинской больнице и он ежедневно ее навещал. Он писал, что до тех пор "я никогда не видел интерьера учреждения подобного рода во всей его длине".