Здание в Камергерском переулке было оборудовано по последнему слову техники. То, что сегодня кажется привычным, в начале XX столетия являлось новинкой, которую могли позволить себе лишь состоятельные люди или учреждения, поддерживаемые богатым спонсором. В здании была устроена сложная вентиляция, приводившаяся в движение при помощи электричества (!), которая позволяла держать постоянную температуру, паровое отопление, а также "канализация и водопровод очень хорошей работы". По всему зданию были размещены пожарные краны. Электрическое освещение первоначально подавалось от "городского кабеля", а к марту 1903 года Савва Тимофеевич устроил при МХТ собственную электрическую электростанцию.
По словам К. С. Станиславского, "закулисное царство артистов было устроено по тому плану и на тех принципах, которые мы установили при нашем знаменитом свидании с Немировичем-Данченко. Были уютные мужские и женские фойе для приема гостей, актерские уборные со… шкафами, библиотеками, диванами и другой необходимой обстановкой культурного жилого помещения". У каждого из актеров первого состава имелась собственная уборная "со всеми удобствами" - то, о чем в театре "Эрмитаж" они могли только мечтать. "Под всей зрительной залой - склады бутафории, мебели и костюмов. Рядом с уборными - отдельная сценка для школьных упражнений и для репетиций во время спектакля". Возле сцены - "отдельные комнаты для вечеровой бутафории и мебели на недельный репертуар;…большой сарай для декораций для недельного репертуара. Все эти комнаты примыкали непосредственно к сцене и были расположены таким образом, что при перемене декораций не происходило столкновений. Одни не мешали другим. Декорации уносились направо, бутафория налево, ближе к сцене, электротехнические приспособления подальше от авансцены и т. д.". Иными словами, в театре имелось все необходимое, чтобы мысли актеров оказались сосредоточены на работе над ролью, а режиссеров - на создании спектакля. Во всем устройстве дела чувствовалась рука рачительного хозяина.
Потому-то Станиславский в обращении к Морозову заявлял: "Практически изучив когда-то чуждое Вам дело, Вы, вместе с Вашими сотрудниками, превратили в течение нескольких месяцев вертеп разврата в изящный храм искусства. Здесь разрешены такие технические трудности, о которых не задумывались даже в лучших театрах Запада. Только близко знакомый с тонкостями театрального дела оценит план размещения отдельных частей здания и удобства, которые они представляют. Только те, кто знают строительное искусство, оценят энергию, с которой оно выполнено".
Большое внимание Савва Тимофеевич уделял специальным эффектам, которые должны были усилить впечатление реальности во время спектакля. Уже говорилось о размещенных над сценой резервуарах с водой, при помощи которых можно было изобразить дождь. Говорилось и о том огромном значении, которое Морозов придавал пр авильной постановке света, поэтому в новом здании были превосходное освещение и масса световых эффектов. "Освещение было устроено им по последним усовершенствованиям того времени, с электрическим роялем, с помощью которого можно управлять всем светом сцены и театра". Кроме того, имелись и эффекты звуковые, в их числе "гром, какого, вероятно, в то время не было ни в одном театре. Это - целый оркестр, состоящий из четырехпяти громовых аппаратов: барабаны, падающие доски и камни, создававшие самый сильный треск, самую высокую могучую ноту при громовом раскате. Антон Павлович Чехов живо интересовался всеми деталями и усовершенствованиями театра и очень обижался, когда забывали его извещать и назначали пробы без него. Он хотел вникать во все мелочи жизни театра, который он любил во всей сложности его трудовой организации. При нем происходили пробы грома, и он давал удивительно тонкие и ценные советы, так как великолепно чувствовал звук на сцене". Помимо упомянутых, Савва Тимофеевич заказал в России или выписал из-за границы целый ряд других электрических и сценических усовершенствований.
С особым вниманием он отнесся к оборудованию самой важной площадки театра - сцены. Вопреки указаниям, которые иногда можно встретить в литературе, она была сконструирована не Ф. О. Шехтелем, а одесскими инженерами братьями Д. С. и И. С. Жуйкиными. Совместными усилиями за одно лето они создали большую образцовую "трехъярусную сцену с громадными опускающимися и поднимающимися люками". Ее устройство отвечало самым "современным требованиям европейских первоклассных театров". На сцене предусматривалась возможность изображать полеты, горы и впадины, а также "закулисные эффекты, т[акие] к[ак] гром, ветер, дождь и т. п.". Кроме того, в основании сцены имелись двигающиеся по рельсам колесики, так что при помощи динамо-машины сцена могла вращаться. К. С. Станиславский говорил об устройстве сцены как об одном из главных деяний Морозова на благо Художественного театра. "С особой любовью он отнесся к строительству и оборудованию сцены. По плану, составленному общими силами, была устроена вращающаяся сцена, которая в то время являлась редкостью даже за границей. Она была значительно более усовершенствована, чем обычный тип вертящихся подмостков, в которых вращается один лишь пол, так как Морозов с Шехтелем устроили вращение целого этажа под сценой, со всеми люками, провалами и механикой подполья. Во вращающейся сцене был устроен огромный люк, который мог с помощью электрического двигателя проваливаться для того, чтобы изображать горные пропасти или реку. Этот же люк мог подыматься кверху, и тогда он образовывал большую площадку горы, террасу и проч[ее]". Благодаря тому, что декорации и бутафорские принадлежности хранились не на сцене, а на складах, появлялась "возможность открывать сцену во весь ее объем. А она была велика".
Иными словами, Савва Тимофеевич соорудил настоящее закулисное царство, позаботившись и о комфорте актеров, и о совершенстве сценических эффектов. Провинциальная актриса В. П. Веригина рассказывала: "Отделка театра нам нравилась. За кулисами было уютно. Наверху женское фойе, внизу мужское. Большие мягкие диваны, на которых так уютно сидеть и отдыхать, мечтая о будущем, разговаривая о прекрасном настоящем. Надоевший очень скоро архитектурный стиль "модерн" навсегда остался приятным и милым для меня в стенах Художественного театра".
Таково было пространство для актеров. Но и пространство для зрителей было не менее удобным. Элегантный зрительный зал на тысячу мест, выдержанный в зеленовато-оливковой гамме. Ставший вскоре визитной карточкой Художественного театра оливковый занавес со стилизованным мотивом волны и летящей над ней белой чайкой - напоминание о Чехове, чья пьеса "спасла театр" в годы его становления. К. С. Станиславский подробно описал интерьеры уже почти готового Художественного театра в письме к О. Л. Книппер: "Бог даст - театр будет на славу. Прост, строг и серьезен… Фойе представит из себя галерею русских писателей, которые будут красоваться вместо панно над дубовой панелью. В одной из стен фойе будет большая витрина со всеми подарками и адресами театра. Коридоры будут устланы мягкими коврами… и очень ярко освещены. Стены коридора отделаны под белый камень большими плитами. Низ сцены в зрительном зале будет отделан таким же образом. Зрительный зал очень простой, в серых тонах нашего занавеса, с широким декадентским бордюром по верху и на потолке. Ряд лож из дерева (мореный дуб) с канделябрами старинного фасона под тусклую бронзу. Никаких портьер. Перед порталом, в публике, во всю ширину сцены - больших размеров стебель с цветами под старую бронзу. В этих цветах скрыто несколько десятков ламп, освещающих из публики актеров сверху. Это приспособление позволяет уничтожить рампу. Вместо люстры по потолку разбросаны какие-то лампады. Ряды дубовых кресел (как за границей, с спускающимися и поднимающимися сидениями)". Ковры во всех коридорах приглушали шум. Везде царили образцовая чистота и порядок. В театре имелась даже библиотека для публики!
Впоследствии тот же Станиславский признавался, что "почти церковная строгость" интерьеров Художественного театра была во многом вынужденной. Предназначенная для зрителей часть театра была отделана на средства, "которые остались после устройства первой половины театра, предназначенной для самого искусства. Эта оставшаяся сумма была невелика, и потому отделка отличается большой простотой. Пришлось по одежке протягивать ножки". Но благодаря строжайшей экономии Савва Тимофеевич добился выполнения важной части своей программы.
По словам исследователей, "для Художественного замысел оправдан: театр создавался как общедоступный, ему предстояло формировать свою демократическую публику и публика должна знать о художественно-эстетической программе театра, его симпатиях и антипатиях". Зритель должен был почувствовать, что он попал в "единственный в мире театр", приобщился к настоящему искусству. Эта нарочитая сдержанность была изящна и призвана произвести не меньший эффект, нежели богатство декора. Просто, но со вкусом одетая хрупкая девушка ловит на себе не меньше взглядов, нежели пышная дама, разодетая в парчу и украсившая себя сверкающими драгоценными камнями…
В архиве МХАТа сохранилось точное описание театра, каким он выглядел в момент открытия. Вот фрагмент из этого документа: "Лестницы в коридорах и зрительном зале каменные с изящными коваными железными решетками и парапетами с дубовым поручнем. Каменные столбы при этих лестницах сверху украшены медью… Главный вход театра у ворот имеет с улицы дубовую дверь с медными богатыми украшениями. Обделка каменных стен около этой двери, на улицу, из изразцов лепнины с висячим кованым железным, изящным зонтом. Двери, ведущие от главного входа в раздевальню, украшены богатым медным прибором с зеркальными мелкими стеклами в медной оправе, таких дверей пять штук, причем одна из них имеет еще над собой полукруглый просвет с такими же зеркальными стеклами в медной оправе. Всего над выходными дверями по Камергерскому переулку имеется три висячих кованых железных зонта изящной работы". Сам фасад Лианозовского дома почти не подвергся переделке. Лишь над подъездами зажглись фонари с дуговыми лампами да над правым подъездом появился горельеф работы скульптора A. С. Голубкиной: пловец, борющийся с волнами, и летящая над ним чайка - символ искусства Московского Художественного театра, образ его нелегкого предназначения.
Позже скромность отделки произведет на публику сильное впечатление. В. Н. Муромцева-Бунина вспоминала, что новое здание Художественного театра в Камергерском переулке "…не было похоже на обычные театры, все было в серых тонах, что поклонникам и особенно поклонницам очень нравилось, и многие свои гостиные и будуары стали обставлять в этом стиле".
Театр в Камергерском переулке открылся для зрителей 8 октября 1902 года постановкой "Мещан" Максима Горького.
B. П. Веригина, тогда молодая актриса из провинциального города Козьмодемьянска, вспоминала: "Вскоре перешли в отстроенный Морозовым театр в доме Лианозова, в Камергерский переулок. Открытие было торжественное. В главном фойе устроили парадный обед. Здесь новые ученики… в первый раз увидели С. Т. Морозова. Сказать по правде, никто из нас не обратил на него особого внимания… если бы он невольно не напоминал о себе своим скромным присутствием на некоторых репетициях, больше на генеральных, или по вечерам на спектаклях. Он иногда руководил освещением на сцене… придавая ему большое значение, так же как и режиссеры Художественного театра. Вообще Савва Тимофеевич был очень скромным человеком, увидев его в театре, никто бы не подумал, что именно он помог этому театру жить".
Возможно, именно в день открытия театра К. С. Станиславский произнес обращенную к С. Т. Морозову речь, в которой звучали слова благодарности: "Понесенный Вами труд мне представляется подвигом, а изящное здание, выросшее на развалинах притона, кажется мне сбывшимся наяву сном. Для общества Вы выстроили себе рукотворный памятник, но для нас, свидетелей Вашей деятельности, Вы завершили сегодня памятник нерукотворный. В сегодняшний день, радостный для нас и искусства, я приветствую Вас как щедрого русского мецената, избравшего область искусства для идейного служения обществу. Я радуюсь и тому, что русский театр нашел своего Морозова, подобно тому как художество дождалось своего Третьякова".
"Постройка театра значительно упрочила наше дело", - признавал Станиславский. Действительно, труппа МХТ получила возможность не тратить силы на кочевую жизнь, а сосредоточиться только на творчестве. Вероятно, о 1902–1903 годах Зинаида Григорьевна Морозова писала в воспоминаниях: "Художественный] театр в свое время был как сотканный чудесный ковер. Ковер, из которого нельзя вынуть ни одну нитку". И роль Саввы Морозова в его художественном успехе была поистине громадна.
До сих пор, говоря о сотрудничестве Саввы Тимофеевича Морозова и Московского Художественного театра, автор сознательно не затрагивал важнейшую тему - отношения между Морозовым и актрисой МХТ Марией Федоровной Андреевой. Фактически это две разные, хотя и пересекающиеся линии в его жизни. Савва Тимофеевич искренне любил искусство, обожал театр и всей душой был предан его основателю - К. С. Станиславскому. Немировича-Данченко купец уважал, но чем дальше, тем больше от него отдалялся - видимо, сказывался малоуживчивый характер Владимира Ивановича, который сам же признавал: "В театре самолюбия так остры!" Поэтому всё то, что Савва Тимофеевич сделал для Художественного театра, адресовано именно самому театру и возглавлявшим его деятелям. Что же касается М. Ф. Андреевой, то это отдельная - трагическая - история.
Мария Федоровна Желябужская (урожденная Юрковская, сценический псевдоним Андреева, 1868–1953) - пожалуй, одна из наиболее неоднозначных актрис в истории Московского Художественного театра. Работая в МХТ с первых дней его основания (1898) в качестве "любительницы" из кружка К. С. Станиславского, она не только стала профессиональной актрисой, но сделала по-настоящему головокружительную карьеру. А в 1904 году любимица публики, исполнительница первых ролей, которую В. И. Немирович-Данченко назвал "едва ли не самой красивой актрисой русского театра", Андреева вдруг… прервала свою блестящую карьеру и в расцвете лет покинула сцену. Что же она представляла собой - как женщина, как актриса, как человек?
М. Ф. Андреева родилась в Петербурге 4 июля 1868 года. Ее родители происходили из небогатых дворянских семей, но, вопреки высокому происхождению и воле родственников, выбрали себе актерскую карьеру. Будущая актриса воспитывалась в интеллигентской семье, где кроме нее было еще четверо детей. Ее отец - прославленный главный режиссер Александринского драматического театра Ф. А. Федоров-Юрковский. Мать - талантливая актриса того же театра М. П. Юрковская (по сцене - Лелева). Юрковские жили небогато, но родители делали всё, чтобы привить детям любовь к искусству: в их доме бывали великие актеры и прославленные художники, читались серьезные книги. "Требовательный до суровости отец не упускал случая убеждать свою старшую дочь, что она некрасива и не талантлива, и поэтому ей надо много читать, знать и думать. Большая семья и материальные трудности рано приучили Марию Федоровну уважать труд. Только окончив гимназию с золотой медалью, она получила разрешение отца сменить старушечьи прюнелевые ботинки на туфли для выпускного бала, заработанные ею перепиской статей для друга их семьи - С. Я. Капустина… мирового посредника".
Мария Федоровна получила хорошее гимназическое образование, а потом окончила Высшие женские курсы и могла бы стать учительницей, но… этот род деятельности ее не прельщал. Она с раннего детства грезила сценой. "Я чуть ли не с десяти лет мечтала стать актрисой", - писала она впоследствии К. С. Станиславскому. Для этого у нее имелись все данные: редкая красота, природная пластичность, драматический талант "и чудесное меццо-сопрано".