– Ну не знаю…, поехал с "Африканцами" – Юркой и Димкой в Загорск, на день рождения к "Дроздам", вроде бы пил умеренно, уже собирался свалить, да приехали какие-то, кому-то близкие, и привезли от "ганджубаса до паласа" и понеслась душа голыми пятками в сортирную дырку! Кому что, а у меня сосед слева, "торчубас" плановой конченный… – пыхает и пыхает, я уж и под дым попал и, вроде бы, из-за стола выполз, а он как хвостик все ближе и ближе, а косяк все больше и больше, мало того радостно мне так сообщает: "У меня еще целых два "корабля"…, планокур хренов…, ты кажись тоже не "винтовой", давай "накурю"… – голимый "Спайс", тут еще такого не пробовали!"… – Достал короче… Ну я и "дунул", все равно уже ехать. Сделал один напас, второй, на третий он остановил: "С него прихода не будет, зато плющит, как плюшевого мишку…, хорош пока, больше трех опасно – слона уволакивает"… – Сели мы с этим…"Слоном", голова тяжелеет, все звуки будто издалека, но воспринимаются…, как-тоооо…, все раздельно – каждый разговор, каждое слово, не смешиваются в какофонию, а как ноты в мелодию собираясь, образуют общий фон, не шум, а именно фон, и каждому я могу ответить, потому что каждого говорящего понимаю, вот только…, и тут ловлю себя на мысли, что все происходящее будто помимо меня – ничего себе "прихода не будет"! Вдруг исчезает свет, но я все вижу, правда, как в замедленных съемках, проходят в зал какие-то одинаково одетые люди…, думаю – прогнал скотина, намешал че-то, а сам прется, ржет, слюни разбрызгивая и этих, в камуфляже, водкой опрыскивает и крестит: "Чур меня, чур меня!" – говорит…, пока его под стол не запихнули и прыгать на нем не начал…
– А ты то че?
– Ни чё… – получил свое, били, пока все не отбили, до слюнявого поноса…, вместе с желанием вот эту гадость употреблять. Ну это так, к слову. И вам, красномолодцы, тоже не советую…
– Да ладно, Саныч (Олег Рылев) разрешает, да и сам приобщается…
– Ох выбьет из вас судьбинушка нелегкая всю дурь, смотрите только, как бы не вместе с мозгами!.. – Тут позвали "Солдата", и он захватив сумку с привезенным, удалился на аудиенцию. Молодые люди переглянулись и один из них глубоко затянувшись и подождав с пол минуты, выдыхая и кашляя, поинтересовался:
– Чей-то он – гонит что ли?!
– Да говорят, у него после смерти семьи ващщще крышняк сдуло, валит всех подряд. В день по два жмура – тииипа день с этого начинает, а без этого ваааще клинит. Ни бухло, ни вот это ни вшторивает. Кремень парень, гнет на холодную…, видал сколько у него валын, так это для разминки – всегда с ними ходит, в натуре "чис-ти-льщик"!
– Да ладно, не гони, Саныч вон базарит, что Леха правильный пацан…
– Ага. То-то он нас сюда столько нагнал… – боятся они его…, не управляемый он, в натуреее мааашшшина.
– А "Гриня"?…
– Его одного и слушает, чо тот скажет, то за положняк и держит. Знаешь, как с двух рук выджигеривает?
– Как… – Парень взял у другого косяк, затянулся с двух дуплетом, подержал и выдул сразу через нос и рот:
– Во как?… – Юное ржание выплеснуло накопившуюся негативную энергию и разговор принял обычное русло перемалывания косточек и обсуждения новостей криминального направления…
Алексей зашел в комнату напоминающую своими белизной и освещенностью хоккейную коробку. "Солдат" прищурился и присел… в уголок, так что бы тень падала на его лицо и хоть как-то прикрывала глаза. Олег и еще один человек, не отходивший от него ни на шаг, расположились на солнечной стороне, освещающейся светом из окна и отражающегося от белых стен и белого мрамора, покрывающего пол. Молчание не прилично затянулось и гость, расстегнув сумку, поставил ее на середину комнаты. Младший Рылев показал глазами и громила, опирающийся сзади него всей своей массой тела на стенку, оттолкнулся от нее спиной, подошел и начал вынимать и раскладывать стволы, один лучше другого – Леха специально покупал только эксклюзивы, сделанные по чьемуто заказу, но перепавшие именно ему за чуть большую цену. Глаза всех троих заблестели – какого мужчину не волнуют идеальные линии и строгие холодные формы оружия, назначение которого состоит в убийстве себе подобных. Этот культ, поддерживаемый любым, кто имеет не только "бороду и яйца", но в основном и дух воина, который как становой хребет в современности перестал быть нормой, потихонечку замещаясь увлечением всевозможными безделушками, цацками, шмотками и беспонтовыми, убивающими здоровье и интеллект, тусовками. Здесь же других не было, а потому все, кроме Алексея – он уже насладился в одиночестве сразу после приобретения, через минуту увлеклись рассматриванием, примеркой, прицеливанием и поглаживанием, позвав даже некоторых из большой залы…
Проникшись такими босяцкими подгонами, Олег разоткровенничался, на что и рассчитывал дарящий:
– Ну уважил, братух, ну уважил…, что ж отвечу… – молва о тебе Леха, прямо легенды, с кем не встретишься, все только о тебе и интересуются…, дааа мне бы такого… одного вместо этих…
– Да ладно тебе, Олег, головорезы – что надо, наверняка и не жалко…
– Да…, за исключением "Камбылы"…, а может другим и думать то и не надо… Андрюха просил поинтересоваться, все ли у тебя ровно, нет ли в чем нужды? Тут, кстати, двое Гришиных пацанов пропали – не расслабляйся…
– А от куда предположительно ветер дует?
– Да хрен его знает…, есть никто и звать никак, мож "бауманские", а мож "измайловские"…, как с документами, мож помочь?
– Да не, вроде бы все пучком, если че нужно звони, чем смогу – помогу.
– Ладно, правда номера твоего нет…, лучше ты сам позванивай…, а "варенье" – то!.. – И с этими словами вынув из портфеля крокодиловой кожи приличной толщины пачку купюр зеленоватого оттенка и протянул "Солдату". На том и расстались…
Мостик был положен, а недостающее восполнит время, если, конечно, оно у них будет, ведь все располагают разными его отрезками, о величине, которых имеют весьма смутные представления, впрочем, как и все мы, вместе взятые, и каждый из нас в отдельности!
* * *
Наконец настал день, когда чаяния воплотились в материализовавшегося на свободе "Гриню", постройневшего, осунувшегося, но довольного. Он был встречен как герой, хотя таковыми были скорее адвокаты, члены его семьи и парни, занимавшиеся его содержанием в заключении в славном городе Иркутске. Но как всегда об этом бытовом и ставшем теперь не нужным, история умалчивает, отдавая все лавры "главшпану", бывшему в явной печали все эти восемь или девять месяцев, и гневно требовавшего убыстрения его освобождения – ибо, по его словам это не только для его здоровья, но и общего дела, большая пагуба.
Встреча с "Иванычем" и его близкими: "Культиком", "Осей" и "Плосконосом", была скорее похожа на церемонию вручения "Оскара", от куда он уехал не только с дюжинной дорогих подарков, кредитной картой, с соответствующей суммой, но и на новом "Мерине", 140 кузова с максимальной мощностью двигателя, то есть в "шоколаде"…
Очередь Алексея подошла быстро, гораздо раньше братьев, что последних напрягло до полубезумия, но сказать, что такое внимание его обрадовало, вряд ли можно, и причины тому были. Во-первых на своего шефа с некоторых пор он поглядывал как на жертву, судьба которой уже решена, оставалось лишь дождаться удобного момента, а во-вторых показавшееся желание Григория побольше хапнуть и исчезнуть, просматривалось не только сквозь гладко выбритые, воскового цвета, щеки, но и по какому-то новому, всему не довольному и всего опасающемуся взгляду.
Разумеется, уходя он мечтал хлопнуть дверью, и желательно так, что бы она осталась стоять, причем закрытой, а все, что осталось вокруг неё – рухнуло! Позаботиться об этом и должен был "Солдат".
По плану для изымания и накопления денежных средств была придумана целая монстрообразная цепочка причинно-следственных связей, повлекших в ближайшее время отъезд Барятинского в… Киев, где якобы он собирался организовать бензиновый бизнес, который в основном заключался в высылании ему из Москвы огромных миллионных средств, причем в наличном варианте, то есть не учтенных никем, кроме него самого. Результатом чего стало появление большого дома на Канарах за миллион долларов…, остальное от глаз было скрыто, по причине занимания гораздо меньшего места, в портмоне "Грини", в виде кредитных карт.
Хотя есть и еще одна, не известная нам, сторона – Гриша Барятинский был зависим не только от "Седого", но и от еще одной структуры, о чем знал" покупатель", и именно поэтому не мог считать его преданным делу, справедливо предполагая противостояние, рано или поздно появляющееся в таких ситуациях.
Однозначно, после тюрьмы Григорий не желал продолжения прежнего и всеми силами старался отгородиться, и в конце-концов исчезнуть из этого мира, правда ему для этого нужен был "Солдат" ради устранения всех, не желавших как его исчезновения, так и его существования. Мерцая между двумя огнями, он двигался к заветной цели, что само по себе, может и не плохо, но не одна "лягушка" не может стать в этой бочке самостоятельной, и тем более, не в состоянии выбраться из нее сама!
Разговор же, состоявшийся при этой первой встрече, скорее носил вид монолога и начал его "Северный":
– Братухааа…, хааа…, кааак яяя рад тебя вииидеть. Знаааю, все знаю… Красава… исполняешь тыыы… ващщще на красоту – по ходу один ты за меня здесь мазу тянешь. В натуре, Леха, пока на нарах чах, братишки эти… оба, все рамсы попутали…, на меня уже пацаны косяка давят и за фуфло безпонтовое держат – по ходу все под себя подмяли! Один ты правильный пацан…, ни чо, дай день – другой и всю эту шерстюгу в петушиную масть загонииим…
– "Гринь", чо случилось-то – весь на мурмулете… За ними чё, косяки какие…? Я вообще не в теме, ты поясни…
– Братуууха, из всей этой псятины только у тебя по жизни все ровно, ни чо, с каждого спросим…, гнуть на хааалодную бууудееем… Это гадье – Олег, двух моих штемпов на погост отправил и на тебя засматривался… – ничо, братулец…, "дыры" беспонтовые эти "Рыли", ща я дела на мази поставлю…, а расклад – нормалек, лавешек столько обломится, что ни в одном "воровском кармане" не вынесешь. Ништяк, братуха, ништяяяк!.. Так Леха, давай собирай все, чо у тебя есть, валыны готовь – работы немеренно, сукой буду – с каждого за пронос спрошу, за каждый косячок… прикинь, в общаке ни копейки, мне блевотину какую-то прогоняют, а сами на таких лайбах…, думают в общак нырнули, и еще падлы базарят, что на тюрьму и на мой суд все ушло – забыли, что стрелочник хуже гомосека! Я за то напомню…
– Да как скажешь, "Гринь"…, циферки то у тебя прежние, а то опять на следующий раз через "Рылей" связываться придется, думаю это не желательно. Иии, с твоего позволения, мне бы по конкретнее задачи знать… Так-то у меня всегда все готово – ты же знаешь!
– Таааккк…, значит…, значит… давай завтра у "Петровича" в офисе…
– Да, там народууу – чего светиться?…
– Завтра никого не будет, только "Иваныч" еще приедет… – Все было мутно, не понятно и казалось через чур преувеличенным и дерганным. Григорий явно был "на нерве", да что там на самом пике его, и явно не полностью отдавал себе отчет о произошедшем за время своего отсутствия. Боязнь, что его "отодвинули", и вышедшие из этого ошибочного представления мнения, вели его через, все более растущую боязнь, толи к тирании, толи к мании преследования, толи вообще к фобии потери власти.
Разумеется многое изменилось, но бразды правления вернулись к нему, как и раньше – их никто не позволил бы забрать, ведь кроме Рылевых в "бизнесе" были и "Культик", и "Ося", и наконец сам "Иваныч", которые о других вариантах и не помышляли.
Сам же шеф Алексея, кроме всего перечисленного, как ранее было сказано, решил попытать счастье и "соскочить" с поезда, который уже завез его один раз в тюрьму. Но для этого нужно было убрать почти всех, кто хотя бы раз упоминался в этой книге! И в этой части пьесы он собирался выпустить "Солдата", правда не зная, что одновременно он еще и "Сотый", к тому же уже держащий его самого в перекрестии своего прицела!
Лишь только "чистильщик" скрылся за углом, подъехала машина, в которую и юркнул "Северный". Путь его лежал в один из фешенебельных ресторанов в "Садко – Аркада", где его уже ждал незабвенный Петр Семеныч, выросший в чинах и не преминувший, по традиции, осушить пару стаканов "виски с колой".
Барятинский действительно не только считал, но и верил в преданность Алексея, и был убежден, что это единственный, правда, и достаточный, человек, на которого можно положиться. Следующий по доверию, среди своих был именно "Петруша", что тот прямо сразу и попытался доказывать, "докладывая" о всем чем мог, человеку, который на ряду с папой, буквально строил его судьбу:
– Ну наконец-то, тысяча шлюх, я уже думал тебе там начало нравиться! Что за привычка у вашего уголовного брата – хоть раз, но без тюрьмы обойтись не можете. С почином и со свободой! Ох и натерпелся я, за тебя переживая… ииии спасибо, что за конвертики не забыл… Ну давай сначала ты, а после я все расскажу – многим порадую.
– Здравствуй, здравствуй герой-любовник, как ненаглядная, уж больно хороша, братишь…
– Да уж пока ты чалился, я весь измочалился, даже задумался – может жениться?!
– "Петруш", ты чо, в натуре или гонишь!? Да я те порядочную найду, хочешь бывшую арестанточку, изголодавшуюся какую-нибудь…, знаешь какие есть… уууу!
– Нет уж, благодарствуйте, Григорий батькович, если ни эту, то уж какую-нибудь ментовочку, знаешь какие у нас старшенькие лейтенантики и капитанчики горячие имеются…
– Да видел я твою пресс-секретаря по ящику в хате, и загар ей идет… Спасибо тебе, Петь, за хлопоты и бате твоему передай, надо бы как-нибудь лично ему засвидетельствовать почтеньице. Устроишь? Менты то твои, при тебе пока?
– И "Силуяныч" и "яйцеголовенький" – все Гриш, при мне – такими кадрами… – знаешь как выросли, Верхояйцева батя себе забирать хочет, а там он попрет… Мама дорогая, да я и сам между прочем… на генеральское кресло уселся… пока ты баланду трескал, но все твоими и папиными молитвами… – все помню, дорогой… ВСЁ!!! Ну давай по стаканчику… А за батю не волнуйся – сделаем…
Петр Семенович немного слукавил, поскольку на генеральскую должность он, конечно метил, но пока лишь на этом и остановился, что правда не говорило о его бесперспективности и нерентабельности, просто семейный тандем "папа – сын" выжидал лучшего управленческого поста, вот-вот должного освободиться.
Относительно друг друга оба имели достаточно весомые планы: милиционера интересовали финансовые отношения, авторитета же больше мысли, которые он собирался воплотить в жизнь сразу после чистки, проведенной в рядах своих соратников, на поле официального бизнеса и даже политической нивы. И нужно отдать ему должное – ничего не выполнимого в этом не было, но…, но лишь после работы, которую он собирался поручить "Солдату"…
…А что же Алексей? Для него все складывалось наконец-то в прозрачных тонах и полной ясности. Определенность была непривычна и даже пугала, но сквозь нее проглядывались и окончание подобной жизни, и прощание с криминалом, даже, что его раньше смущало – возможная семейная жизнь. Препятствий было несколько в виде Григория, Петра Семеновича и возможно двух братьев – это все преодолимо! "Седой"? Что-то общее связывало с ним и что-то подсказывало: здесь сложностей не возникнет, хотя иногда и придется чтото делать, ведь это отношения двух единомышленников, которые, как теперь стало понятно, никогда не закончатся сами собой…
У "Сотого" создавалось впечатление, с одной стороны чего-то нового грядущего, но несмотря на это, очень знакомого и желаемого. Жаль, что нельзя все было пустить на самотек – не те люди, лишь что-то почувствуют и последствий не предсказать. А он отдавал себе отчет о том, что находится на грани своих нервно – психических возможностей. Нужна была передышка, и ей могла стать поездка в Грецию, ради получения эллинского гражданства, возможно сейчас вопроса номер один – ибо не одним хорошим документом, определяющим его личность он на сегодняшний день не обладал. Можно было, конечно в очередной раз воспользоваться возможностями "пятидесятого", но он предпочитал пользоваться чужими услугами, как можно реже – это сохраняло информацию, которую он желал оставить неизвестной.
Из вышеперечисленного вытекал один вывод – сначала Греция. Весь процесс должен был занять от четырех до шести месяцев. В процессе возможно придется приезжать либо для подготовки, либо для работы, как предполагал "Солдат", по Григорию и еще некоторым представителям мужского пола.
Итак, "коридоры" были заранее обговорены – все маршруты проложены через третьи страны, Милену он оставлял на попечение своего самого старого друга Макса "Сопрано". Странная приставка к директору ЧОП приклеилась еще в детстве, и друзья же только пользовали её. Параллельно с занятиями футболом, Максим умудрился учиться в музыкальной школе и вообще обладал изумительным сопрано, просыпавшимся в нем исключительно на дружеских застольях, причем только на свежем воздухе.
Поначалу он работал в банке, постепенно переросшим в мощную финансово-инвестиционную структуру. Немного набравшись опыта он доказал, что легко потянет сеть обменных пунктов и еще кое-какую структурку, и наконец возглавил мощный ЧОП. Лучшей кандидатуры было не найти и друзья "ударили по рукам".
Кровь с молоком
"Ты думаешь, что в твоей жизни одни победы, а на деле крах за крахом, ты уверен что твои побуждения основаны на высоких смыслах, но они пронизаны желаниями эго.
Ты убежден, что посадил дерево, построил дом и родил сына, а на деле это выглядит как: вырубил аллею своего счастья, разрушил надежду и оставил детей сиротами!"
(из тюремного дневника автора)
Последний день перед отъездом Милена и Алексей провели в снятом на сутки номере гостиницы "Метрополь", куда и заказали шикарный ужин, шампанское и десерт. Девушка немного прибавила в весе, что придало ей необычный шарм и какую-то взрослость, но не в смысле возраста, а какой-то внутренней осмысленности своего существования, предназначения и духовной мудрости, будто жизнь ее приняла некий крутой поворот, изменив все прерогативы в жизненном цензе, чем придала иной смысл. Конечно, это не осталось незамеченным, но то, что будущая мама уже перешагнула шестимесячный рубеж своего "интересного положения", и если честно, еще неделя и – и скрывать его стало бы не возможно, возлюбленный не знал, да и не мог даже подозревать…, ведь если женщина хочет…