VI
В книге Бенгта Янгфельдта собрана переписка Маяковского и Лили Брик. Приведем несколько отрывков из этого эпистолярного наследия на выдержку. Наугад.
Середина декабря 1917 года. Маяковский из Москвы пишет в Петроград. "Дорогой дорогой Лилик! Милый милый Осик! …Буду часто выходить за околицу и грустный закрывая исхудавшею ладонью косые лучи заходящего солнца глядеть вдаль не появится ли в клубах пыли знакомая фигура почтальона. Не доводите меня до этого! Целую Лилиньку Целую Оську Ваш Володя".
Без всяких запятых – синтаксис Маяковского.
Ответ Лили Брик: "…У меня болит колено, и вторую неделю не танцую… Говорят, в Москве после десяти вечера не выходят на улицу. Это очень противно. Я на три фунта потолстела и пришла в отчаянье. Хочу худеть, но почему-то с утра до ночи есть хочется и не могу удержаться… Целую тебя, Володенька. И Оська целует. Лиля".
Первая половина января 1918 года. Маяковский из Москвы – Брикам в Петроград: "… У меня по-старому. Живу как цыганский романс: днем валяюсь, ночью ласкаю ухо… Я развыступался. Была Елка футуристов в политехническом. Народищу было как на Советской демонстрации… Бойко торгую книгами… Все женщины меня любят. Все мужчины уважают. Все женщины липкие и скушные. Все мужчины прохвосты…"
Апрель 1918 года. Лиля Брик из Петрограда – в Москву Маяковскому: "Милый Щененок, я не забыла тебя. У меня есть новые, красивые вещи. Свою комнату оклеила обоями – черными с золотом; на двери красная штофная портьера. Звучит все это роскошно, да и в действительности довольно красиво. Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила красных чулок и надеваю их, когда никто не видит – очень весело!!.. Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя. Кольца твоего не снимаю и фотографию повесила в рамке…"
Конец октября 1921 года. Лиля Брик из Риги – Маяковскому в Москву: "Любимый мой щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно!.. Жди меня! Не изменяй!!! Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно. Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все по сравнению с тобой – дураки и уроды! Вообще ты мой любимый Щен, чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом – ты был бы мною доволен. Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая… Спасибо тебе за денежки на духи. Глупенький! Чего ты в Москве не купил! Здесь и достать нельзя заграничных! А если и можно, то по невероятной цене… Целую тебя с головы до лап… Твоя, твоя, твоя, Лиля (кошечка)".
6 ноября 1921 года. Из той же Риги Лиля Брик – Маяковскому: "Волосик! Не грусти, мой щеник! Не забуду тебя – вернусь обязательно… Не изменяй мне в Харькове!!!.. Мои знакомые всячески стараются развлекать меня… Жду Лондона – неужели там не лучше. Все обо мне заботятся. У меня масса цветов. Я уже писала вам, что абсолютно верна вам… Пиши подробно о своих харьковских выступлениях…"
Приписка: "Сволочной котенок! Опять ты не пишешь! Как тебе без меня живется? Мне без тебя очень плохо.."
Возникает вопрос: и это при цветах и поклонниках?..
22 ноября 1921 года. Ответ Маяковского в Ригу: "…Очень по тебе скучаю, очень люблю и очень тебя жду… Волнуюсь что к твоему приезду не сумею написать стих для тебя. Стараюсь страшно. Я тебя сейчас даже не люблю а обожаю…"
А вот и другие песни.
Февраль 1923 года. Внутригородская московская переписка. Маяковский – Лиле Брик: "…Ты совсем не должна меня любить но ты скажи мне об этом сама. Прошу. Конечно ты меня не любишь но ты мне скажи об этом немного ласково… Какая я ни есть дрянь я немного все таки человек. Мне просто больно… Только напиши верно правду! Целую твой Щен".
6 декабря 1924 года. Маяковский из Парижа Лиле Брик в Москву: "Я ужасно грущу по тебе. Ежедневно чуть не реву… Последнее письмо твое очень для меня тяжелое и непонятное. Я не знал что на него ответить. Ты пишешь про стыдно. Неужели это все что связывает тебя с ним и единственное что мешает быть со мной. Не верю! – А если это так то ведь это так на тебя не похоже – так нерешительно и так несущественно… Делай как хочешь ничто никогда и никак моей любви к тебе не изменит…"
26 июля 1925 года. Лилия Брик из Москвы – Маяковскому в Мехико-сити: "…итальянцы обещали через 6 недель визу… Хорошо бы нам в Италии встретиться. Интересно – попадешь ли ты в Соед. Штаты! Пиши подробно как живешь (с кем – можешь не писать). Нравится ли?."
27 августа 1927 года. Лиля Брик из Москвы – в Ялту Маяковскому. Среди прочего: "Если есть, пришли еще денег, а то мне с ремонтом не хватит. Если у тебя нет – займу… Телеграфируй – отдохнул ли… Ужасно крепко тебя люблю…"
22 апреля 1928 года. Лиля Брик из Берлина – в Москву Маяковскому: "…Волосик, когда поедешь, привези: 1) икры зернистой; 2) 2–3 коробки (квадратные металлические) монпасье; 3) 2 фунта подсолнухов и 4) сотню (4 кор. по 25 шт.) папирос "Моссельпром". Мои кино-дела зависят только от Москвы, то есть от денег…"
20 октября 1928 года. Маяковский пишет из Франции: "К сожалению я в Париже который мне надоел до бесчувствия тошноты и отвращения…"
28 октября 1928 года. Лиля Брик из Москвы – в Париж: "…Неужели не будет автомобильчика! А я так замечательно научилась ездить!!! Пожалуйста, привези автомобильчик…"
А далее 17 (!) восклицательных знаков. И концовка: "Мы все тебя целуем и ужасно любим. А я больше всех. Твоя Лиля (кошечка)".
3 июля 1929 года. Телеграмма Маяковского Лиле Брик в Ленинград: "Перевел телеграфно двадцать пять. Целую. Счен."
Двадцать пять – это 25 червонцев. Деньги немалые.
14 апреля 1930 года. День смерти Маяковского. Но Брики об этом не знают. Они посылают поэту коротенькую записочку из Амстердама про цветение тюльпанов. И приписка: "За что ни возьмешься, все голландское ужасно неприлично!"
На этом переписка оборвалась: один адресат выбыл…
Ну, а что все-таки "ужасно неприлично"? А, пожалуй, то, что Она (Лили Брик) Его (Владимира Маяковского) не любила.
Некоторым она признавалась, что Маяковский скучен. Маяковский, острослов, скучен? Ленинградский исследователь Николай Крыщук отвечает: "Это в общем-то легко понять. Из чего чаще всего состоит любовь? Из умолчаний, кратковременностей, пустяков, невстреч… Помните у Ахматовой:
Шиповник Подмосковья,
Увы! При чем-то тут…
И это все любовью
Бессмертной назовут.
А тут – все шквал, непрерывность, значимость, превосходная степень, предел. За пределом. За пределом…"
Лили Брик была уверена в своей власти над Маяковским на все сто процентов. Она даже его не ревновала. Но однажды, заподозрив его, она написала. И как? Без всякой истерики, но жестко и ультимативно: "… через две недели я буду в Москве и сделаю по отношению к тебе вид, что я ни о чем не знаю. Но требую: чтобы все, что мне может не понравиться, было абсолютно ликвидировано…"
Чувствуете металл? "…Чтобы не было ни единого телефонного звонка и т. п. Если все это не будет исполнено до самой мелкой мелочи – мне придется расстаться с тобой, что мне совсем не хочется, оттого я тебя люблю".
Любящие женщины так не пишут. Нет, по-своему она любила Маяковского. Но по-своему и как бы между прочим, среди других мужчин и поклонников. Все это вызывало в Маяковском бурю негодования и ревности, но Лили Брик на это не очень-то реагировала. Она даже считала, что "страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи".
VII
Лили Брик была для Маяковского вечноцветущим деревом любви.
Мы любовь на дни не делим,
не меняем любимых имен.
Так декларировал поэт. Но, знакомясь с биографией Маяковского, как-то в этом сомневаешься. Усомнилась и Эльза Триоле. В своих воспоминаниях она пишет:
"И когда я ему как-то сказала, что вот он такое пишет, а женщин-то вокруг него!.. он мне на это торжественно, гневно и резко ответил: "Я никогда Лилечке не изменял. Так и запомни, никогда!" Что ж, так оно и было, но сам-то он требовал от женщин, – с которыми он Лиле не изменял; – того абсолютного чувства, которое он не мог бы дать, не изменив Лиле. Ни одна женщина не могла надеяться на то, что он разойдется с Лилей. Между тем, когда ему случалось влюбиться, а женщина из чувства самосохранения не хотела калечить своей судьбы, зная, что Маяковский разрушит ее маленькую жизнь, а на большую не возьмет с собой, то он приходил в отчаянье и бешенство. Когда же такое апогейное, беспредельное, редкое чувство ему встречалось, он от него бежал.
Я помню женщину, которая себя не пожалела… Это было году в 17-м. Звали ее Тоней – крепкая, тяжеловатая, некрасивая, особенная и простая, четкая, аккуратная, она мне сразу полюбилась. Тоня была художницей, кажется мне – талантливой, и на всех ее небольших картинах был изображен Маяковский, его знакомые и она сама… Смутно помню, что Тоня также и писала, не знаю, прозу или стихи. О своей любви к Маяковскому она говорила с той естественностью, с какой говорят, что сегодня солнечно или море большое. Тоня выбросилась из окна, не знаю в каком году. Володя ни разу, за всю жизнь, не упомянул при мне ее имени…"
И далее Эльза Триоле пишет:
"Дон-Жуан, распятый любовью, Маяковский так же мало походил на трафаретного Дон-Жуана, как хорошенькая открытка на написанное великим мастером полотно. В нем не было ничего пошлого, скабрезного, тенористого, женщин он уважал, старался не обижать, но, когда любовь разрасталась – предъявлял к любви и женщине величайшие требования, без уступок, расчета, страховок… Такой любви он искал, на такую надеялся и еще в "Облаке" писал:
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков,
Любит звоночки коночек.
У Аргона есть такие стихи -
И пока он ходил от женщины к женщине,
Он страшно загрустил,
Пока он ходил от женщины к женщине…
Маяковский ходил от женщины к женщине и, ненасытный и жадный, страшно грустил… Они были нужны ему все, и в то же время ему хотелось единой любви. Любил Лилю, одну, и в то же время бросался к другим, воображал другое. Таким он был по натуре своей. Говорил мне в Париже: "Когда я вижу здешнюю нищету, мне хочется все отдать, а когда я вижу здешних миллиардеров, мне хочется, чтобы у меня было больше, чем у них!"
Больше, сильнее, выше, лучше… Чтобы сердце билось стихами, он искал восторга любви, огромной, абсолютной…
Любить -
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить -
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Любовь – двигатель, дающая высший творческий азарт, вызывающая на соревнование с великими творцами, взлетающая над бытом, грязью ревности и мелкими людишками… Таким был Маяковский-поэт, таким он был и в жизни и в дружбе: "Ты Лиличку любишь? – Люблю. – А меня ты любишь? – Люблю. – Ну, смотри… Чего смотреть…"
Оставим парижские "разговорчики" Маяковского с Эльзой Триоле и перенесемся в нашу страну. Летом 1926 года в Крыму Маяковский познакомился с восемнадцатилетней харьковской студенткой Наташей Хмельницкой. Александр Михайлов в ЖЗЛовской книге "Маяковский" описывает: "Крепкий, загорелый, в голубой безрукавке, коротко остриженный, похожий на молотобойца с плаката, он покорил сердце девушки… Наташа серьезно увлеклась Маяковским… он бережно отнесся к ней. Вот что впоследствии написала Н. Хмельницкая: "На всю жизнь я сохранила светлое чувство к памяти Владимира Владимировича, благодарность за его бережное и нежное отношение к моей юности и доверчивости, к моему первому чувству".
А до этого весной, в мае 1926 года, Маяковский познакомился с упомянутой ранее Натальей Брюханенко.
Маяковский остановил ее на лестнице Госиздата: "Товарищ девушка!" "Товарищ девушка" была высока ростом и, как оказалось, была влюблена в стихи Маяковского. Закрутился новый роман, апофеоз которого падает на август-сентябрь 1927 года.
Маяковский звал Брюханенко в Ялту в своей привычной манере: нетерпеливой, решительной, категоричной. "Срочная Москва Госиздат Брюханенко очень жду тчк выезжайте тринадцатого встречу Севастополе тчк берите билет сегодня тчк телеграфируйте подробности Ялта гостиница Россия огромный привет Маяковский". Через два дня повторная телеграмма, такая же решительная и не предполагающая никакого отказа. Какой отказ? Маяковский ждет. Он хочет. Он любит.
Они провели сказочный месяц в Крыму, и дальше, примерно год, продолжались "лирические взаимоотношения" с "товарищем девушкой", "Наталочкой". Потом все распалось. Не последней причиной стало вмешательство Лили Брик и ее просьба-приказ "не жениться всерьез". Ведь женитьба Маяковского могла серьезно подорвать материальные отношения Маяковского и Бриков. А стало быть, могла возникнуть угроза оплаты заграничных поездок Лили, ее туалетов, желания заиметь "автомобильчик", да еще "непременно форд, последнего выпуска".
Маяковский за границей оставался Маяковским, проявляющим интерес к женщинам, тем более что
В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По Гранд по Опере
гуляю грандом.
Эльза Триоле встретилась с ним в Париже в ноябре 1924 года. Он был особенно мрачен. Триоле свидетельствует:
"Мне бывало с ним трудно. Трудно каждый вечер где-нибудь сидеть и выдерживать всю тяжесть молчания или такого разговора, что уж лучше бы молчал!.. Маяковский умел в тяжелом настроении натягивать свои и чужие нервы до крайнего предела. Его напористость, энергия, сила, с которой он настаивал на своем, замечательные, когда дело шло о большом и важном, в обыкновенной жизни были невыносимы…"
В следующий свой приезд в Париж Маяковский был настроен светлее. Меньше нуждался в услугах Эльзы как переводчицы на языке "триоле" и начал брать с собой в качестве переводчиц и гидов подворачивающихся ему на Монпарнасе молоденьких русских девушек, конечно, хорошеньких. Как пишет Эльза Триоле, "ухаживал за ними, удивлялся их бескультурью, жалеючи сытно кормил, дарил чулки и уговаривал бросить родителей и вернуться в Россию, вместо того чтобы влачить в Париже жалкое существование". Словом, сочувствовал…
Но очень
трудно
в Париже
женщине,
Если
женщина
не продается,
а служит.
Весна 1927 года. Маяковский снова в Париже. И снова навязчивая идея: звать в Россию. Он даже Эйфелеву башню пытался зазвать "к нам, в СССР":
Идемте! К нам!..
Я вам достану визу!
Эльза Триоле описывает в воспоминаниях, как Маяковский пытался выхлопотать советский паспорт для "прелестного существа, маленькой, сероглазой" Аси. Триоле отмечает: "Володя умел быть с женщиной нежным, внимательным. Но с Асей все вышло по-другому, и это уже касается ее личной биографии. Тут не было ни слез, ни скрежета зубовного, и, верно, они друг друга поминали добрым словом".
Интересно, а каким словом вспоминала Маяковского героиня его американского романа – Элли Джонс? В течение длительного времени о ней мало было что известно, но, как и бывает в жизни, тайное стало явным. Не только стало известно об американском романе Маяковского, но и объявилась его дочь – единственный ребенок поэта – Патриция Томпсон.
Вот об этом и пойдет речь.