Третьим кавалером ордена Святого Георгия 1-й степени стал Алексей Орлов - командующий флотом, разгромившим османов в сражении при Чесме у берегов Малой Азии. Война фактически была выиграна. Но султан под влиянием Франции, главной противницы России, продолжал сопротивление.
Дела в Польше также шли трудно. Приходилось сражаться с отрядами конфедератов, возникавшими как грибы после дождя. Суворовская наступательная тактика приносила успех, но мелочной войне не было видно конца. Когда успехи русских войск в Польше стали очевидными, Франция прибегла к прямому вмешательству, направив на помощь конфедератам своих офицеров. Французский бригадир Шарль Франсуа Дюмурье поначалу добился успехов, пока не столкнулся с Суворовым, которого против него послал Веймарн.
В мае 1771 года двумя энергичными ударами русский генерал разбил конфедератские войска, руководимые бригадиром-французом. Силы были равны, но Суворов выказал себя несравненным тактиком и тонким психологом. В сражении под Ландскроной недалеко от Кракова противник занимал сильную позицию на высотах. Двигаясь в авангарде своих войск, Суворов обозрел позицию и, не дожидаясь подхода главных сил, бросил в атаку кавалерию - казаков и карабинеров. Дюмурье приказал пехотинцам и артиллерии не открывать огонь, пока русские не ступят на гребень высот, чтобы расстрелять их с близкого расстояния. Но атака была столь стремительна, что польские части дрогнули и побежали. Подошедшая пехота довершила разгром. В результате сражения, продолжавшегося всего полчаса, противник потерял 500 человек убитыми. Неудачник Дюмурье был отозван на родину. В своих мемуарах он задним числом заметил, что распоряжения Суворова якобы обрекали того на неминуемое поражение, избежать которого ему помог случай.
Сам же победитель, несмотря на успехи, был недоволен своим положением. 26 июля 1771 года он подал по инстанции прошение на высочайшее имя. "Бьет челом генерал-майор и святыя Анны кавалер Александр Васильев сын Суворов, - говорилось в нем. - Я, нижеимянованный, находился с прошлого 1769 году в польской области и был всегда противу мятежников, а ныне желаю по усердию моему продолжать с практикою службу Вашего Императорского Величества в находящейся в турецких областях в Главной армии. И дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое челобитье принять и по моему желанию меня приказать перевесть из польского корпуса в вышеозначенную армию".
Суворов умолчал о своих отношениях с начальством. Несправедливые упреки Веймарна больно ранили его самолюбие. Но он был человеком чести. Когда пришло письмо Веймарна с известием о награждении офицеров, представленных Суворовым за подвиги при Тынце (10 мая), Ландскроне (12 мая) и Замостье (22 мая), Александр Васильевич сердечно поблагодарил начальника и попросил не отсылать его челобитную. Вскоре Суворов получил рескрипт императрицы Екатерины от 19 августа 1771 года о его награждении орденом Святого Георгия 3-й степени.
Конфедераты, потрясенные поражениями, сделали ставку на великого литовского гетмана Михаила Казимира Огинского. Противник короля, сам претендовавший на престол, гетман имел собственную армию. Он тайно помогал конфедератам и готовился, выждав удобный случай, нанести удар. 30 августа 1771 года Огинский вероломно напал на русский отряд полковника Албычева из Санкт-Петербургского легиона и разбил его, захватив в плен около пятисот человек. К нему потянулись отряды конфедератов. Собрав большие силы, Огинский мог реально угрожать тылам армии Румянцева, сражавшейся на Дунае.
На случай возможного выступления Огинского у Веймарна был план действий, в котором главная роль отводилась его любимцу полковнику Иоганну (Ивану) фон Древицу, напористому и храброму гусару, но жестокому человеку. Но Суворов, получив сведения о нападении Огинского, не стал ждать указаний. Совершив стремительный марш из Люблина к Бресту, он атаковал войско гетмана в ночь на 12 сентября 1771 года. Русских было всего 800, корпус Огинского насчитывал четыре тысячи человек.
Противник был застигнут врасплох. "Помощию Бога войски Ея Императорского Величества команды моей разбили гетмана Огинского впятеро сильняе нас, - писал Суворов своему другу генерал-майору Михаилу Никитичу Кречетникову. - Кратко донесть Вашему Превосходительству имею: потерял он всю свою артиллерию и обозы, ста в три в полону, гораздо больше того убито. Отбиты легионные, что от него захвачены были, осталось у него войска еще около двух тысяч, или тысяча или меньше - узнать не можно. Гетман ретировался на чужой лошади в жупане, без сапогов, сказывают так! Лутчие люди убиты или взяты в полон, и то верно. Мы атаковали с 500-ми, ста-два были в резерве. Наконец, для эскорта пленных нас не доставало. Простительно, ежели Ваше Превосходительство по первому слуху сему сумневатца будете, ибо я сам сумневаюсь. Только правда. Слава Богу! Наш урон очень мал". Русские потеряли восемь человек убитыми и около восьмидесяти ранеными. Огинский едва спасся, ускакав вместе с двумя адъютантами в Данциг, где французский консул снабдил беглеца одеждой и дал денег на дорогу до Франции.
Однако педантичный Веймарн выговорил Суворову за самовольство и даже пожаловался на своего подчиненного в Военную коллегию. Но императрица рассудила иначе. "Что господин Суворов окончил фарсу господина Огинского, - писала она генералу Александру Ильичу Бибикову, вскоре сменившему Веймарна, - сие весьма хорошо и тому радуемся, и казалось, всегда, что оно так и будет". Высочайшим рескриптом от 20 декабря 1771 года победитель был награжден орденом Святого Александра Невского.
Чтобы поправить свои дела, конфедераты прибегли к дерзкой вылазке: 23 октября (3 ноября) 1771 года в центре Варшавы перебили охрану короля и захватили его. Станислав Август чудом спасся благодаря несогласованности действий налетчиков. "В отчаянном положении, в котором находится конфедерация, - доносил в Париж французский генерал барон де Виомениль, возглавивший вместо Дюмурье войска конфедератов, - необходим блистательный подвиг для того, чтобы снова поддержать ее, вдохнуть в нее мужество". Таким подвигом стал захват Краковского замка в ночь с 10 (21) на 11 (22) февраля 1772 года.
Хорошо укрепленный, стоявший на возвышенном месте замок считался неприступным. Местный трактирщик Франц Залесский приютил двух конфедератов, которые ночами начали подпиливать решетки сточной скважины. Через нее отряд конфедератов (до четырехсот человек) во главе с французскими офицерами проник в замок. Слабый караул был перебит, ворота открыты, подъемный мост опущен, и в замок ворвался полутысячный конный отряд. Внезапности нападения способствовала беспечность коменданта замка полковника В.В. Стакельберга (Штакельберга), "из числа избалованных Иваном Ивановичем Веймарном", как доносил Суворов генералу А.И. Бибикову. В сердцах он прибавил, что незадачливому полковнику "ксендзы и бабы голову… весьма повредили": "Опасаясь, чтоб ксендзов и баб никогда не тревожить, разрядил он ружья, да и по просьбам их сводил часовых, а того часового действительно свел, который был у скважины, где французы вошли".
Когда раздалась стрельба, Стакельберг веселился на балу в городе. Предпринятая им попытка штурмовать замок окончилась неудачей. С небольшим отрядом Суворов поспешил к Кракову. Сразу же ему пришлось отражать дерзкую вылазку противника. Конфедераты, понеся потери, укрылись за стенами замка. Сил у Суворова было мало - всего 800 человек, не считая конницы, бесполезной для штурма. Королевские войска под командой польского генерала графа Ксаверия Браницкого несколько усилили отряд Суворова. Но штурм в ночь с 7 на 8 марта оказался неудачным. Пришлось прибегнуть к блокаде и правильной осаде. Одновременно королевские и русские войска отражали атаки конфедератов, появлявшихся в окрестностях Кракова. В одной из таких стычек Суворов едва не погиб.
Подошедшая осадная артиллерия начала обстрел замка. Из перехваченного письма стало известно о бедственном положении осажденных: у них было много раненых, не хватало еды и боеприпасов. Парламентер-француз попросил Суворова о свидании. Условия капитуляции, предложенные русским генералом, были весьма умеренными, причем он пресек попытку оспорить некоторые пункты, заявив, что условия будут ужесточены, если на другой день не будет получен ответ. 12 апреля условия были подписаны, и через три дня замок вновь заняли русские войска. Бригадир Шуази и прочие офицеры-французы хотели отдать Суворову шпаги. Но русский генерал выказал себя тонким политиком, заявив: "Я не могу лишить шпаги храбрых офицеров, которые служат Королю, состоящему в союзе с моею Императрицею".
Маленькое свидетельство о рыцарском характере Александра Васильевича: поздравляя А.И. Бибикова с успешным окончанием осады, Суворов сделал приписку: "Простите, батюшка, бедного старика Стакельберга".
Конфедерация доживала последние дни. Многие предводители распускали свои отряды. Развязанная ими гражданская война стала началом конца Польского государства. Австрия, позволявшая конфедератам укрываться на своей территории, теперь объявила их разбойниками и закрыла границы. Австрийские дипломаты включились в тайные переговоры с Пруссией и Россией о разделе польских земель. Инициатором раздела выступил король Фридрих, на рабочем столе которого в те годы лежала карта Польши. Екатерина поначалу отвергла проект союзника. Но проигравшие войну турки верили французским посулам и продолжали сражаться. Прусский король буквально вырвал согласие российской императрицы на раздел Речи Посполитой. Его страна, не воюя, получила значительное приращение территории.
Еще со времен Петра Великого Франция пыталась создать из Швеции, Польши и Турции барьер, который бы препятствовал участию России в европейских делах. Результат ее усилий оказался особенно плачевным для Польши и Турции. В 1772 году Пруссия, Россия и Австрия подписали конвенции о первом разделе Речи Посполитой. Исконно польские земли на севере и юге страны достались Пруссии и Австрии. Россия получила Восточную Белоруссию и часть Ливонии. Западная Белоруссия и большая часть Правобережной Украины остались у Польши, однако почти вся Галиция с городом Львовом попала под власть австрийских Габсбургов.
Поспешная оккупация австрийскими войсками Краковского воеводства вызвала серьезные трения между находившемся в Кракове Суворовым и напористым австрийским генералом Ричардом д'Альтоном. И снова русский генерал-майор выказал большой дипломатический такт и выдержку.
После безуспешных попыток добиться поддержки у Англии и Франции Польский сейм и король в 1773 году ратифицировали договоры с тремя державами о разделе страны.
К этому времени Суворову уже удалось вырваться туда, где "построжае и поотличнее война". В соответствии с высочайшим повелением от 4 апреля 1773 года спустя два дня последовал указ Военной коллегии князю А.М. Голицыну. "Находящейся при войсках команды вашей, Господина Генерал-Фельдмаршала, Генерал-Майор и Кавалер Суворов определен по желанию его в Первую армию, куда для получения надлежащего пашпорта не оставите вы приказать явитца ему в Военную коллегию". Этой армией командовал прославленный Румянцев.
Еще в сентябре 1772 года Суворов был переведен в Обсервационный корпус генерал-поручика И.К. Эльмпта, который предполагалось направить в Польшу. Однако после переворота в Стокгольме, устроенного французами в пользу молодого короля Густава III, возникла угроза новой войны в непосредственной близости от Петербурга. Корпус был направлен в русскую Финляндию. Войны удалось избежать. Отметим, что Суворов задержался на севере, выполнив секретную миссию по осмотру границы империи с целью выработки мер по ее надежной защите.
Покидая Варшаву, Александр Васильевич писал 17 сентября 1772 года оставшемуся в Кракове приятелю, гвардии капитан-поручику Александру Михайловичу Лунину: "Час сей откланялся Александру Ильичу [Бибикову] и против ночи уеду". Он просит передать поклоны знакомым, среди которых наряду с сослуживцами Суворова фигурируют несколько польских дам - Софья Грабовская ("Старостина Чховская"), генеральша Эльжбеция Грабовская (вскоре она стала фавориткой короля), "Старостина Барчицкая с старицами Марусею, Анюсею и со всем домом".
С особой теплотой и откровенностью Суворов пишет Александру Ильичу Бибикову. Этот крупный и просвещенный деятель, кстати говоря, противник раздела Польши, умел располагать к себе людей. Как известно, XVIII век не отличался аскетичностью нравов. Для Суворова, воспитанного в строгих традициях православия, нравы польского общества казались слишком свободными. "Не много знавал я женщин, - пишет он Бибикову 21 октября из Вильно, - но, забавляясь в обществе их, соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени быть с ними. Я их страшился. Женщины управляют здешнею страною, как и везде; я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей". Запомним это признание 42-летнего генерала.
Еще интереснее другое признание, сделанное тому же Бибикову, в котором Суворов раскрывает суть своих жизненных принципов: "Служа августейшей моей Государыне, я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди которого я находился. Неудачи других воспламеняли меня надеждою. Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей".
Прибавим к этой маленькой исповеди Суворова отзыв о нем польского короля. На склоне лет утративший власть Станислав Август писал об ожесточении, с которым дрались русские войска и конфедераты, о больших людских потерях и развале хозяйственной жизни. Описывая эти беды, Понятовский отметил: "Справедливо здесь отдать должное добросовестности господина Суворова: из всех русских командиров его менее всего можно было упрекнуть в чем-либо похожем на жадность или жестокость".
На русского генерала обратил внимание и престарелый Фридрих Великий. Король-полководец, любивший в минуты отдыха от государственных забот заниматься музыкой и поэзией, в одном из своих стихотворных опусов посоветовал полякам остерегаться Суворова.
Об этом лестном отзыве Александр Васильевич не знал, но ему было известно, что его воинское мастерство высоко оценили в Петербурге. Но по каким-то причинам (скорее всего чисто бюрократическим) глава Военной коллегии граф Чернышев тянул с производством Суворова в следующий чин.
Подводя итоги, можно сделать заключение: в 1769 году в Польшу прибыл отличный командир полка, а через три года ее покидал генерал-майор с большим боевым опытом, кавалер трех орденов. Немногие генералы, даже старшие по званию, имели такие отличия.
В АРМИИ РУМЯНЦЕВА НА ДУНАЕ
Шестого мая 1773 года Суворов прискакал в монастырь Негоешти на левом берегу Дуная. На противоположном берегу стоял городок Туртукай с сильными турецкими укреплениями.
Шел пятый год войны. Более полувека миновало с тех пор, как вдохновленный полтавской викторией царь Петр предпринял поход против Оттоманской Порты. Это была очередная попытка России вернуться на берега Черного моря, которое еще в X веке звалось "Русским морем". Почти три столетия здесь безраздельно господствовала Турция, превратившая море в свое внутреннее озеро.
Казалось, после победы над лучшей европейской армией - шведской - одолеть турок не составит труда. Жизнь опровергла эти расчеты. Небольшая армия Петра была окружена на реке Прут превосходящими силами турок и крымских татар и оказалась на грани гибели. Бежавший в Турцию после полтавского разгрома Карл XII помчался к Пруту, предвкушая пленение своего победителя, но не успел. Катастрофы удалось избежать благодаря искусству российских дипломатов, однако Петру пришлось вернуть все завоевания в Приазовье, добытые ратным трудом нескольких поколений русских солдат.
Новая попытка, предпринятая в царствование Анны Иоанновны (в союзе с Австрией), закончилась практически безрезультатно. Несмотря на взятие Очакова, занятие Крыма и разгром Минихом главной турецкой армии при Ставучанах, Россия сумела вернуть лишь Азов. И вот новая война.
Поначалу успехи превзошли все ожидания. В 1770 году Румянцев в блестящей кампании разгромил главные силы турок и крымских татар в сражениях при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. Пришедшие с Балтики две российские эскадры под руководством графа Алексея Орлова уничтожили флот османов в Чесменском бою у побережья Малой Азии. Но величайшая империя того времени продемонстрировала огромные мобилизационные возможности и продолжала войну. В кампании 1771 года боевые действия развернулись на берегах Дуная. Под руководством Румянцева успешно сражались генералы князь Николай Репнин, граф Иван Салтыков, Григорий Потемкин и другие. Особой дерзостью, искусством и удачливостью выделялся барон Отто Вейсман фон Вейсенштейн. Лифляндец смелыми рейдами ("поисками") за Дунай разгромил численно превосходящего противника, который потерял почти всю артиллерию. За эти подвиги Вейсман, прозванный "Ахиллом армии", первым из генерал-майоров получил Большой крест Святого Георгия 2-й степени.
В письмах и донесениях в Петербург Румянцев ставил кампанию 1771 года выше предыдущей. К успехам 1-й армии прибавились победы 2-й армии. Князь Василий Михайлович Долгоруков, сменивший ушедшего в отставку Панина, занял Крым, выбив оттуда турецкие войска. Новый крымский хан Сахиб-Гирей II был вынужден начать мирные переговоры. Запросили перемирия и в Константинополе.
Почти весь 1772 год сначала в Фокшанах, затем в Бухаресте велись переговоры. Проигравшая войну Блистательная Порта, поддержанная Францией и Австрией, отказывалась признать главные выставленные Россией условия: независимость Крымского ханства, свобода плавания для русских судов по Черному морю и через проливы. Переговоры закончились провалом, весной 1773 года возобновились военные действия.
Истощенная войной Россия нуждалась в мире. Екатерина и ее окружение требовали от Румянцева наступления на Балканы. Не располагая достаточными силами, главнокомандующий решил переправить армию за Дунай и овладеть опорным пунктом противника - крепостью Силистрия с последующим наступлением на юг. Чтобы облегчить переправу главного корпуса, Румянцев приказал командующему отдельной дивизией графу И.П. Салтыкову провести "поиски" за Дунай. Сын победителя Фридриха возложил выполнение этой задачи на прибывшего к нему Суворова.
Александр Васильевич сознавал, как важно на новом месте подтвердить свою боевую репутацию. Его беспокоил недостаток сил. "Всё мне кажетца пехоты мало, - делился он своими сомнениями с Салтыковым в письме от 8 мая. - Целим атаку, захватывая ночь".
О решении атаковать противника 9-го числа Суворов уведомил своего соседа слева и попросил у него содействия демонстрацией против "Силистрийского неприятеля". Соседа звали Григорий Александрович Потемкин, он командовал отдельным корпусом и входил в число близких сподвижников фельдмаршала. За боевые отличия Потемкин имел ордена Святой Анны и Святого Георгия 3-й степени. В письме от 7 мая Суворов называет Потемкина генерал-майором, еще не зная, что 21 апреля тот получил чин генерал-поручика. Вместе с ним новые чины были пожалованы нескольким генералам, в том числе непосредственному начальнику Суворова И.П. Салтыкову - тот стал генерал-аншефом.