И вот на носу выпускные экзамены. Это была пора абсолютной молодости, беззаботное и самонадеянное время. А что экзамены? Химия, математика, физика - все запущено. Да, и впрочем, хоть объясняй, хоть не объясняй - все без толка! Отличные знания только лишь в области русской классики. Что же делать? Только то, что интересно, только то, что получается лучше всего!
Доверие
На протяжении всей жизни очень многое может происходить впервые. Первая надежда, первое разочарование, первое падение, первая вера и первое воскрешение. Это касается таких сфер, как дружба, любовь, творчество… А затем уже вместе со всем жизненным багажом приходят сила, опыт и воля.
Так было и у Люси. Если чему-то суждено было случиться, то оно случалось просто так, без какой-то явной причины. Проучившись до десятого класса, одноклассницы Люся Гурченко и Мила Гитштейн были совершенно разными людьми, относившиеся друг к другу довольно равнодушно. И тут, ни с того ни с сего, они стали самыми близкими людьми. Кто их сблизил? Кто совершил это толчок? Наверное, просто время подошло… Они даже родились в один и тот же день - 12 ноября 1935 года.
- Одним словом, сестры! И в один день родились, и даже в один год! Вот чудеса! Милашка, это неспроста! Какая-то сила есть! - говорил Марк Гаврилович Люсиной подружке.
А ведь он был прав. Люся с детства мечтала о брате или сестре. А Мила стала для нее практически родным человеком. Да и не только для нее. Вся ее семья воспринимала подругу дочери как свое чадо. Мама Леля ласково называла девочку Милкинсом, а папа - Милашкой. Бывало, он гладил ее по голове и приговаривал:
- Ишь ты какая! Какие у тебя волосы! Как у медведя! А нашей Люськи, как у воробья!
Их дружба была особенной. Пожалуй, одно только слово могло охарактеризовать всю ее сущность. Это слово - доверие. Как здорово, когда есть уверенность в человеке, уверенность в том, что он никогда не соврет, не предаст. Тогда живется широко и спокойно, а дружба не зависит и не колеблется ни от чего. Тогда отношения - всегда на первом плане, а все остальное - не имеет значения.
До 1954 года все харьковские школы были раздельными. На школьные вечера нередко приглашали мальчиков из другой школы. Это было событие! Но папа, Марк Гаврилович, категорически запрещал дочери общаться с мальчиками. Ни о какой дружбе не могло быть и речи!
- Это, дочурка, пустое дело! Сначала тебе надо выучиться. Как только получишь образование - сама себе жениха выберешь. У тебя еще столько их будет, что до самого Киева не переставишь! Я вот не слушал своего батьку, гулял с девками… Эх… - поучал Люсю отец.
После таких папиных слов Люся сразу же представляла целую вереницу поклонников. Но на данный момент ее пока не было. Появился только один и то на двоих с Милой. Его звали Толик. Они познакомились на школьном вечере, после которого он проводил Люсю и Милу домой. Так они и шли "борзой тройкой" - Толик посередине, а девочки по бокам. Их общение не закончилось и после того вечера - они подружились. Так и продолжалось. Сначала надо проводить домой Люсю, а потом Милу. Милашку родители за дружбу с мальчиками не ругали, поэтому, подходя к своему дому, Люся быстренько становилась рядом с подружкой, мол, Толик больше гуляет с ней, с Милочкой. И родители уже не могли ни к чему придраться.
А Толику было весело с девчонками. Он не пропускал ни одного "свидания". На встречу Мила и Люся всегда приходили заранее и, спрятавшись за деревом или каким-нибудь зданием, ждали прихода "жениха", а когда тот приходил, они специально пережидали несколько минут, мол, опоздали… Потом, конечно, извинялись, но интригу сохраняли. В общем, "тройка" наслаждалась обществом друг друга. Люся с Милой то и дело что-то очередное выдумывали, что-то инсценировали, читали по ролям модные стишки, зачитывали заранее подготовленные монологи, веселились. А Толик в основном молчал или громко смеялся, глядя на смешных подруг.
- Прекратите мне эту "тройку"! - возмущался Люсин папа.
Но встречи все равно продолжались. И вот однажды, друзья по привычке провожали Люсю домой. У порога дома ее ожидал папа. Люся подозревала, что он опять начнет говорить. Толик, увидев выражение лица Марка Гавриловича, поспешно пожал подружкам руки и шмыгнул в ближайший переулок. Милочка, подходя ближе к дому начала что-то тараторить, стараясь Люсиному отцу "заговорить зубы". И тут он вынул из кармана своего пиджака деревянную скалку и прошипел:
- Ну, девки, я вас просил! Я предупреждал прекратить эту "тройку"! Все! Мое терпение лопнуло! Я за себя не отвечаю! Теперь берегитесь!
Люся и Мила, взявшись за руки, побежали прочь со двора, минуя соседский палисадник и оградку. А Марк Гаврилович - за ними. Он без труда перепрыгнул все препятствия. И тут Люся оцепенела: рядом нет Милы. Побег потерял всякий смысл. Даже папа остановился. Казалось, что он уж и позабыл, зачем гнался за девочками.
- А куда Милашка делась? Как сквозь землю провалилась! Люська, вот она! А Милашка? - недоумевал Марк Гаврилович.
- Простите нас! Мы больше не будем! - тонким голосочком пропищала, словно из-под земли, Мила.
- Милашка! Где ты?
- Я боюсь, Марк Гаврилович!
А пряталась она в канализационном люке.
- Да, что ты, в самом деле? А ну давай, выходи оттуда!
- Я вас боюсь!
- Милашка, да я пошутил! У меня ничего в руках нет! Это я, чтобы вас напугать! - оправдывался испуганный отец.
В тот же вечер сам Марк Гаврилович "получил" от своей Лели:
- Это что же ты надумал вытворять? Вот придет завтра Милин отец! Она в жизни такого не видывала! Вот он тебе устроит!
Папа Милочки, разумеется, не пришел. Он даже не узнал ни о чем. Ведь она была настоящей подругой. К тому же, она прекрасно понимала, что Люсин папа относится к ней, как к родной дочери и точно также, по-отечески, ее наставляет. Даже спустя годы, когда у них у самих были дочки, папа все равно не разрешал возвращаться после одиннадцати вечера.
Когда вся семья Гурченко перебралась в Москву, первым делом, что сделал Марк Гаврилович в столичной квартире, - это самостоятельно прорубленные в стене дырки и петли. С этого момента входную дверь всегда подпирал тяжелый железный лом.
Однажды в гости наведалась Милочка. В тот день Люся не ночевала дома, а гостья ушла по своим делам. Домой она вернулась гораздо позже одиннадцати.
- Ну, где можно так долго ходить? Какие такие подруги? Какие дела могут быть в двенадцать часов ночи? Посидела, поточила лясы и все! Быстренько домой! Я тут сижу, жду ее, значит, волнуюсь… - ворчал Марк Гаврилович, нарочно медленно открывая все замки.
- У меня же есть ключи! Зачем вы запираете дверь на все эти железки? - говорила утомленная ожиданием у двери Мила.
- Ишь, ты какая! Это, брат, тебе не Харьков! Это столица! Здесь столько разного народа живет! Нет уж, деточка моя, свое добро надо уметь беречь!
Москва, здравствуй!
В 1953 году Людмила поступила во ВГИК на курс народных артистов СССР Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. С этого момента началась совершенно другая жизнь. Жизнь в кардинально новом измерении.
На курсе Люся существенно отличалась от других студентов. В ее арсенале был огромный аккордеон, неумолимое желание петь и танцевать на экране, быть только музыкальной артисткой. Непременно.
Но у Сергея Апполинарьевича и Тамары Федоровны было свое собственное видение таланта Гурченко и его применения. Они пожелали видеть ее как актрису реалистической школы, их школы, но и не уводить из музыки, а напротив, совершенствовать свой музыкальный талант. Будучи студенткой третьего курса, Люся получила свою первую драматическую роль. Она сыграла Амалию в "Разбойниках" Шиллера. Это событие в большей мере поспособствовало тому, чтобы Гурченко стала полноценной ученицей Сергея Герасимова.
Что касается дипломного курса, над Люсей предстали роли комедийной и эксцентричной героини водевиля, музыкальной Кето из оперетты "Кето и Котэ", драматической Имоджен из "Западни" Драйзера, которая одновременно поет, танцует и играет на рояле.
Как потом нередко будет вспоминать Людмила Марковна, каждая ее роль, будь то кокетливая дамочка из "Небесных ласточек", театральная примадонна, героиня "Соломенной шляпки" или "Бенефиса", прочувствована именно так, как она могла играть, как она могла их прожить - все это благодаря пройденной школе Герасимова. Именно благодаря полученному мастерству, образы, которые сыграла Гурченко, продолжают так же порхать и кривляться, кокетничать, выкидывать этакие экстравагантные "штучки". И только Богу известно, как порой удобно прятать за эмоциями этих героинь свою собственную боль.
После школы в институте Люся чувствовала некую неуверенность в себе, какой-то намек на провал. И дело вовсе не в ее способностях как актрисы, не в плане общей успеваемости по литературе, истории и другим важным предметам, дело во внутреннем мироощущении. Внешне никто бы и не догадался. Но сама Люся все знала. Себя ведь не обманешь! Как ей самой казалось, она нередко проваливалась и спотыкалась. Осознавая весь размах знаний необычайно эрудированного Герасимова, Люда понимала необходимость в скорейшем совершенствовании своих познаний. Нужно было работать над своей речью, над своим вкусом, пересматривать жизненные взгляды и отношение к искусству. Тысячи, целые тысячи вопросов, которые переплелись в ее сознании, образуя настоящий лабиринт, из которого ей жизненно необходимо выбраться! Жизненно необходимо!
Свою первую роль Гурченко сыграла в кинокартине "Дорога правды" у режиссера Фрида, по сценарию Герасимова. Первая фраза в кино у Людмилы Марковны оказалась пророческой: "Я не за тем сюда пришла, чтобы молчать!". Но, нужно отметить, этого великая актриса и хотела: не повторять уже накопленный опыт, не идти по широкой проторенной дороге искусства, а найти свой собственный, еще неизведанный путь, ему и следовать. Всю жизнь. До самого конца.
Эта роль оказалась ценной и любимой не только для самой актрисы, но и для ее родителей. На экране лучшего харьковского кинотеатра, Марк Гаврилович и Елена Александровна пересмотрели "Дороги правды" не один раз. Для них это было прорывом дочери, ее величайшим достижением и, конечно же, небывалой гордостью. Они были поистине счастливы и за нее и за себя!
Затем последовала и вторая роль, совсем небольшая, драматическая. Фильм назывался "Сердце бьется вновь", где партнером Люси был молодой и подающий надежды, красавец Слава, впоследствии великий и народно любимый актер Вячеслав Тихонов.
А потом была "Карнавальная ночь"… Шел 1956 год. Эту картину, вошедшую уже в золотую коллекцию отечественного кинематографа, сняли в рекордный срок - всего за 5 месяцев. О таких историях обычно говорят: все сложилось. А ведь, действительно, сложилось, не иначе! Идеальная звукооператорская работа Владимира Зорина, музыкального редактора Раисы Лукиной, великолепные оркестровки Юрия Саульского. А что уж говорить о прекрасном сценарии, написанном сценаристом Поляковым! А режиссер, Эльдар Рязанов, снял, пожалуй, самую оптимистичную и живучую музыкальную картину. "Карнавальная ночь" дала зеленый свет творческому старту Людмилы Гурченко и Юрия Белова.
А начиналось все так… Еще не известная в широких кругах двадцатилетняя студентка института кинематографии Люся Гурченко пробовалась на роль Лены Крыловой. Главная задача на пробах заключалась в создании привлекательного образа современной девушки. Гурченко спела песню Лолиты Торрес из "Возраста любви". И если другие претендентки, которых также рассматривали для этой роли, пели под чужую фонограмму, просто открывая рот, то Люся пела сама. Но в тот момент главным аспектом решения была все-таки внешность актрисы. И так сложилось, что Людмилины пробы снимал помощник оператора - все было сделано наспех. А тут еще Гурченко была ко всему прочему в случайном костюме. В итоге художественный совет даже не стал рассматривать ее кандидатуру.
Но изменить ситуацию был призван Его Величество Случай. Однажды Люся шла по коридору "Мосфильма". В тот день, впрочем, как и всегда на ее лице словно было написано "Все умею! Все могу! Все хочу! Всех Люблю! Все нравятся!". И вдруг в поле зрения появился Иван Александрович Пырьев, директор "Мосфильма". Люся приподняла подбородок, манерно выпрямилась и пощеголяла. Пырьев, словно увидев диво дивное, спросил у девушки:
- Подождите! Где я вас видел?
- Наверное, в "Карнавальной ночи"! - ответила Люся. - У меня были пробы на роль Лены Крыловой!
- Да-да, я вас вспомнил! Вы еще пели…
В тот же день он привел Гурченко в павильон, где снимали другой фильм, и попросил опытного оператора об услуге.
- Потрудись над портретом! Сделайте мне человека!
И вскоре Люся уже разучивала свои реплики.
… Люся любила часто и подолгу рассматривать старые семейные фотографии. Вот молодой папа, а вот мама, такая юная и красивая, как всегда нарядная. Глядя на них, она невольно испытывала ностальгию по своей полуподвальной, но такой уютной квартире, по задушевным концертам, по теплым и дружеским разговорам. Казалось, слова "скука" или "грусть" не было! Дома всегда было весело! Удивительно здоровая и потрясающая атмосфера! Если кого-то постигала неудача или проблема, все тут же бросались на помощь. Каждый помогал, как мог, но эта помощь всегда была от души, от сердца. Все невзгоды переживали вместе! А потом… Потом нужно было идти дальше, но не по одиночке, а дружно, помогая и поддерживая друг друга. По словам Людмилы Гурченко, возможно, ее семья была сумбурной, в чем-то иррациональной, немного странной, не такой, как все, но, в то же время, чистой и порядочной, доброй и открытой. Огромная мечта стать артисткой поддерживалась отцом. Люся шла к своей цели прямо и не раздумывая. Она в это верила, и в нее верили.
Такой она и пришла в кино. Жизнерадостная, веселая, яркая, живая, с непременным желанием творить и созидать! Когда она пела "Песню о хорошем настроении" в потрясающе изящном черном платье и с белой муфточкой в руках, она была счастлива! Степень это счастья сложно описать словами, ведь Люся мечтала об этом с самого детства! И в голодное детство и военное время она не переставала мечтать - мысли о высоком предназначении только помогали выжить и вытерпеть!
"Карнавальная ночь явилась" неким итогом ее двадцатилетнего возраста. Определенное подведение итогов. На следующий день она стала совершенно другой. А такой, как прежде, не была больше никогда. Утро после выхода кинокартины на экраны страны было для нее переломным - она проснулась знаменитой, как говаривала сама актриса: "На меня обрушилась слава!".
А что уж говорить о том, что после выхода фильма Гурченко в одночасье стала эталоном образа советской девушки. Эта легкая химическая завивка, талия в 48 сантиметров, а также непременный модный атрибут - белоснежная муфточка. Каждая модница мечтала о подобном!
Расплата за успех
Год 1957. Страна готовилась открыть Всемирный Фестиваль молодежи и студентов в Москве. А на "Мосфильме" в срочном порядке заканчивали работу над фильмом "Девушка с гитарой". Согласно приказу министра, фильм должен был содержать сцены съемок фестиваля. Так и было - поправки в сценарий вносили на ходу.
Во время перерыва к Людмиле подошел директор картины и сообщил, что очень скоро за ней прибудет машина из министерства. Люся спокойно восприняла эту информацию. А что? "Карнавальную ночь" Министерство культуры одобрило, более того, с их стороны не единожды звучали пожелания снять еще одну такую же потрясающую музыкальную и жизнерадостную комедию. И Люся полагала, что разговор опять коснется этой темы. В общем, ничто не предвещало беды. "Завтра родителям письмо напишу и сообщу, что сам Министр культуры меня вызывал. А папа, наверное, будет всем рассказывать, мол, министр без моей дочурки, как без рук! А он-то человек занятой!" - планировала Людмила, подъезжая к зданию Министерства.
Стоя перед дверьми, она осмотрелась и поправила красивую прическу - платье было миленьким, макияж с накладными ресничками - весьма изящным и аккуратным.
И вот тут-то началось! "Да что вы себе позволяете? Да как такое возможно? Вы - гражданка Советского Союза! И это патриотизм? И это наша комсомолка? А о детях, о детях - нашем подрастающем поколении вы подумали? Мой сын растет в чистой и морально устойчивой обстановке! Я не желаю, чтобы он лицезрел, как вертлявая актриса вторит буржуазным штучкам!" - накинулись на нее блюстители закона. - "Не желаете кушать хлеб с маслом? Получайте г…!"
Люся не могла ничего ответить. Ее руки и ноги стали ватными, а по щекам покатились слезы. Даже накладные реснички предательски отклеились. А министр и его зам… И откуда вдруг именно такая реакция? Ведь зрителям все понравилось? А, может, виной всему импровизированный танец? Хотя, эти люди, занимающие такие высокие посты… Разве они не понимают, что время не стоит на месте? Значит, когда в фильме высмеивали косность и обывательщину, то это всем нравилось, всем было смешно! А теперь, вдруг, на - тебе! Потом отчитали за левые концерты. Потом заказная статья, где главная "преступница" - Людмила Гурченко. А министры продолжали бушевать и выкрикивать "Сотрем с лица земли! Имени такого никто не увидит!"
И не увидели. И, правда, стерли. Очень быстро. С имением Людмилы Гурченко ассоциировались словосочетания "ветреная", "легкомысленная", "звезда-однодневка", "несерьезная", "вертихвостка" и прочее. Столичные киностудии перестали ее снимать вообще. Другие - также отсекли всякие попытки актрисы. Это было похоже на тихие похороны, на погребение заживо…
Тогда появилась уйма свободного времени. Вот тогда-то и можно было рассуждать о патриотизме и морально чистой обстановке.
1958 году в жизни актрисы появился Борис Андроникашвили. Они познакомились во ВГИКе. Однажды, в институтской столовой Люся увидела необыкновенно красивого юношу. От восторга он чуть было не выронила поднос. А этот необыкновенный юноша учился на сценарном факультете на один курс старше. Кстати, во ВГИК он поступил после мореходки. Он постоянно что-то читал: всевозможные журналы, газеты, а карманы его пальто то и дело были забиты книгами. О его эрудиции ходили легенды. И, конечно же, он пользовался огромнейшей популярностью у женщин и девушек. Как потом оказалось, он выходил из весьма аристократической семьи. Его отцом был известный писатель Борис Пильняк, а матерью - Кира Георгиевна, актриса и режиссер, выходящая из княжеского рода. Семья Андроникашвили была одной из известнейших в Грузии.
Это был брак по огромнейшей любви. Выходя замуж, Люся была убеждена, что эта любовь - на всю жизнь. У нее был яркий пример счастливой семейной жизни - поистине уникальный союз ее родителей, которые не мыслили существования друг без друга. Значит, и у нее будет как минимум не хуже. А может даже и лучше!
Брак на некоторое время спас ее после череды неприятностей в сфере актерской деятельности. Возможно, такой поворот событий помог как-то отвлечься, забыться… Как потом вспоминала Людмила Марковна, она "просто ослепла, одурела от любви"!