Вечером наш предводитель Леге объявил, что ужинать мы едем в замок. Я тут же себе нафантазировал, что это будет какой-нибудь ресторан, стилизованный под замок, с традиционной безвкусицей вроде официантов в герцогских кафтанах, как у нас в московской "Праге". Но все оказалось по-другому. Предупреждаю и себя, и возможного читателя: описать так, как все было на самом деле и описать точно мои превосходные впечатления невозможно. Для того чтобы описать все, нужен роман. В романе действовал бы мальчик, начавший собирать библиотеку в десять лет, немецкий фронт под Сталинградом, контуженный молодой человек, случайно оставшийся живым, разоренная Германия, университет, преподавание теологии в Америке, увлечение немецкой готикой и мистикой средневековья, случайная покупка большого дома в окрестностях Марбурга, в котором привиделось что-то из той, далекой и навеки ушедшей жизни, а потом началось - каждый заработанный на преподавании в Америке, как на поденной работе доллар, каждый пфенниг - в этот самый дом-замок, в новое отопление, в новую электрическую проводку, в ремонт фундаментов, в перестилку крыш и полов, в обновление стен, в покупку мебели, которую тем временем иногда и даром выбрасывали по деревням, потому что не модная. Боже мой, как красиво и комфортно все получилось! А еще я даже не намекнул на позднюю женитьбу, на рождение пятерых детей, не рассказал, как все они росли, как выросли и разлетелись по университетам и в самостоятельную жизнь, оставив отца среди раритетов. Да, папа, которому под семьдесят, и мама, которая его немного моложе, остались со своими книгами, со своими резными шкафами, с портретами графов и графинь, со своими гравюрами по стенам, остались одни в огромном доме. Я спросил: а кто же вытирает с книг пыль? Почти семидесятилетний хозяин ответил мне "Это очень трудно, я беру каждую книгу в руки, и книги передают мне какую-то свою силу". У хозяина целый, например, шкаф Юнгера. Две книги с автографами: одна, когда юный хозяин приехал к философу через всю Германию на велосипеде, а вторая, когда через тридцать лет снова переступил порог того же дома.
Во время разговоров хозяин сказал, что когда он преподавал в Америке, там на кафедре было трое евреев, они охотно его приняли, кстати, в комнатах не видно ни одного предмета культа.
3 ноября, вторник.
Сегодня свободный день, только вечером выступление ребят и традиционный ужин у директора школы Рексуса. Я уже прежде был в огромном подвале Рексуса и с Тимуром Пулатовым, и с Леней Бородиным, и с Викторией Токаревой.
Утром за завтраком Приставкин - тем временем я сделал пару бутербродов с колбасой и, завернув их в салфетку, положил в карман для нашей молодежи, которую в пансионе завтраком не кормят, - Приставкин завел разговор о том, не еврей ли хозяин замка, который принимал нас вчера. Я обратил, конечно, внимание на то, что во время своего рассказа о жизни в американском университете старик-хозяин упомянул, что небольшая университетская колония из немецко-говорящих евреев радушно приняла его, но особых выводов не сделал. Но мне-то, патриоту и националисту, и положено было на это обратить внимание, но почему к этому так внимательно отнесся просвещенный Приставкин? Не зависть во мне говорит, а трезвое понимание, что такое огромное количество переводов, как у нашего мэтра, - следствие не только его выдающегося таланта, серьезного официального положения, которое он не хочет ни за что терять, а также политической антисоветской, а иногда и антирусской по существу, конъюнктуры в его сочинениях и связей в мире переводчиков, который достаточно сильно заполнен людьми иудейских кровей. А мы-то знаем, что такое национальная эстетика. Порой я и сам, так любящий Малера, Шостаковича и Чайковского, бледнею от счастья, когда слышу гармошку или балалайку.
Ребята очень хорошо выступили на вечере в кафе - и оба Сережи, Толкачев и Мартынов (этот таки нашел для своих стихов и песен своеобразную интонацию), и Леша Тиматков. Интересно прозвучало выступление Сергея Петровича - его речь об институте на немецком языке и отрывок из его повести "Бульон на палубе "Променад". Его дару к языкам, которого я напрочь лишен, можно позавидовать. По-французски он прочитал лекцию в университете Париж VIII, и на немецком языке речь здесь, в Марбурге. А начинал учить язык уже в институте, при мне. Как удивительно выросли ребята, как точны их интонации и как иногда интересны, а главное, глубоки их стихи и рассказы. Как я завидую их начинающейся жизни и будущей.
С.П. переводила Барбара, и в ее переводе повесть публике понравилась. Сама она обещала не забывать моего "Марса", но ей, видимо, больше нравится "Бульон". Дай Бог! По ее словам, она займется переводом "Марса" и дальше. Пока было очень много шума и согласований вокруг первых двух страниц моего текста, который появился в журнале "Литература после 11" - именно в это время начинаются встречи в кафе "Фетер". Писал ли я, что "Фетер" - это фамилия владельцев? На столиках лежат проспекты, в которых прослеживается вся история предприятия лет за сто. Какой вид с террас этого кафе, прицепившегося к марбургской скале, открывается на город!
У Рексуса все, как обычно: маринованный лук, подносы с ветчиной и сыром, огромное количество хлеба - все тонко нарезано, надо учиться, - вкусно, достаточно разнообразно и не очень для хозяев работоемко. На столе была еще прекрасная кровяная "гессенская колбаса". Сказывали, что колбаса эта осталась от именин обер-бургомистра, которые тот только что праздновал в ратуше. Оказывается, и у немцев процветают междусобойчики для сотрудников на работе. Обычные тосты, обычный темп, с каким в изобилии подается пиво, книга для почетных посетителей, в которую уже впечатаны прежние фотографии и мои, и Бородина. Я ушел довольно рано.
4 ноября, среда.
Отъезд. В целях экономии нас разбили на две группы: нас четверо - Приставкин, Калинин, Толкачев и я - на машине, а Сережа Мартынов и Леша Тиматков с Пафом - на поезде. Милый толстый Гюнтер, незыблемый, как горная вершина, вел свой автомобиль. Утром он, видимо, заезжал в прачечную, в багажнике стопками лежало выстиранное белье. До прихода машины состоялся с Леге разговор, во время которого мне удалось придумать для немцев интересный журнал - параллельную литературу Литинститута и Марбурга. Особенность хода состояла в том, что в "марбургскую литературу" я включил беседы принца Филиппа с Лютером и прозу, если она есть, Вольфа. За Литинститут будет играть почти вся современная русская литература.
Еще до этой встречи с Леге мы с Толкачевым побежали докупить что-либо из носков, трусов и сувениров в "Вульворт". Чего-то мы по-русски заспорили о товарах, и стоявшая рядом женщина на русском же языке откликнулась. Лет сорока пяти, такого тяжелого восточного вида.
- Вы русская, вы так хорошо говорите по-русски?
- Да уже и по-русски я разучилась говорить, да и по-немецки не научилась, - с горечью и раздражением то ли ответила нам, то ли сказала про себя женщина. Что-то не хорошо мне стало от этих слов.
6 ноября, пятница.
В институте скопилось огромное количество черновой работы, перемалывал ее два дня. Восстановил в институте Гришу Петухова. Это, наверное, не последний его выгон и не последнее восстановление. Парень он, безусловно, способный, но неблагодарный, заносчивый и наглый.
В политике разворачивается история с Макашовым, обозвавшим евреев, заполнивших средства массовой информации, жидами. Или что-то в этом роде, сейчас оправдывается. Только что, сегодня вечером, передали об обращении деятелей культуры по этому поводу. Среди подписавшихся и Олег Табаков. Сегодня же показывали его фильм молодых лет "Молодо-зелено", какой был удивительный, по-жеребячьи органический актер! По этому же поводу высказался молодой Михалков, политически нестабильный, как ветер мая.
Вечером в институте праздновали день рождения Зои Михайловны. Сколь много она делает для института, в котором прошла ее жизнь! В нашей преподавательской среде одно всегда обновляется - лица.
Прочел "Записки социал-демократа" Мартова, завтра берусь за доклад комиссии. Из чего писать главу о Шушенском есть, но меня начинает страшить основательность моей работы.
Возвращаясь вечером на машине из института, по радио услышал "предпраздничное" обозрение, где журналисты, беседуя с радиослушателями, выжимали из них соответствующий "предпраздничный" демократический реагаж. Иногда в прямом эфире возникали осечки.
- Будете ли вы праздновать завтра 7 ноября? Не зря ли случилась эта революция? А при существовании Советского Союза вы хорошо жили? - это вопросы.
- При Советском Союзе мы жили, как сыр в масле. - Это ответ.
Вечером ходил в "Новый мир", брал по доверенности гонорар В.С. За ее работу заплатили меньше 2000 рублей, можно ли на такие деньги жить литератору?
7 ноября, суббота.
Утром прочел "Россия в камуфляже. Эссе" Анатолия Приставкина. Сочинение это оказалось у меня в ксероксе, который я взял у Анатолия Игнатьевича еще в Марбурге. Оно недаром в Марбург было привезено и рассчитано, по большому счету на заграничное видение, для перевода. Писатель иногда пишет именно то, что от него ожидают, или то, что хорошо пойдет на рынке. Как же не любят иногда люди, милеющие от имени президента России, эту Россию. Почти безупречная демагогия.
"Однажды от своих друзей-болгар я впервые услышал поговорку: "Если, возвращаясь домой, ты увидишь у себя во дворе танк, не пугайся - это старший брат пришел к тебе в гости".
"Старшим братом" болгары, как и другие республики, называли тогда русских.
"Старший брат" немало поутюжил гусеницами Европу, наезжая в чужие "дворы": и чешские, и венгерские, и берлинские…
Не так давно жители Европы и бывшей Западной Германии, ложась спать, на всякий случай прислушивались к чужеродным звукам за окном. Не едут ли "гости"?" - Это цитаты.
Будто бы мы по своей воле пришли в Берлин, пришли в Венгрию, будто бы Болгария страдала под гнетом советского и русского солдата?
Ах, как хочется новых, сладких как малиновый пирог, переводов.
Так, еще одна цитата. Сама по себе свидетельствует о безвкусице жанра и темы. На ловца, как известно, и зверь бежит. На страницах приставкинского эссе возник мой старый знакомый еще по первой поездке в Данию Лев Копелев. Его мемуары я потом, кажется, читал, и они как-то отражены у меня в дневнике.
"Писатель Лев Копелев, проживающий нынче в Кельне, в одном из своих романов описал бесчинство советских солдат, которое он наблюдал в 44 году, когда входили в Германию. И там происходили массовые мародерства, насилие и убийства…"
8 ноября, воскресенье.
После двенадцати утра уехал на дачу в Обнинск. Москва совершенно не дает работать. Но в принципе просто нет сил, нет прежнего куража на работу. Вряд ли что-либо крупное, кроме замыслов, удастся еще сделать, и такое наступает отчаяние от осознания тщетности всех моих усилий. Специально пишу в дневник о гнусных надписях в институтском туалете. "Писатели" и "художники" действовали со знанием дела, что свидетельствует об их опытности. Оставляю биографам и литературоведам разбираться в истине и данностях, почему чем у писателя судьба и биография запутаннее, тем интересней. Для них же констатирую, что в этом году парочку "голубей" застукали на ВЛК. В одной из аудиторий долго не открывали, а когда оттуда ушли двое ВЛКашников, то обнаружен был в аудитории презерватив. Чьих же рук это все дело? Воистину писатель и его герои - это разные люди.
Телевидение ожило и вздохнуло после 7-го, теперь они стремятся преуменьшить количество людей, участвовавших в манифестации. Там, где одни называют 300 тысяч человек, другие - 10, эти телевизионные другие показывают все сверху, в свое время они показывали сверху Манежную площадь.
Пресса не может успокоиться после неловкого высказывания генерала Макашова, назвавшего сионистов "жидами". Конечно, нецивилизованно говорить о еврейском вопросе. Но слово "нецивилизованно" произносили латыши и литовцы на первом съезде советов, а потом такой устроили геноцид против русских. Ведь если по существу, без сильнейшего сионистского лобби разве развалили бы Советский Союз? После рухнувшего гиганта кто прибрал к своим рукам богатство и собственность? Кто такой был Березовский, ставший ныне одним из богатейших людей, и откуда возникло его богатство? И он требует объявления вне закона компартии. Теперь все удивляются появлению национализма. Но уничтожив социализм в многонациональной стране, делавшей ставку на интернационализм, уничтожив эту идеологическую базу, когда национализму пикнуть не давали, стоит ли удивляться, что вылез из-под земли этот самый нелюбимый национализм. И зря приписывают ему красные черты, черты у него всегда одни - коричневые, красноты или голубизны добавляют те, кому это выгодно.
9 ноября, понедельник.
Весь день читал работы студентов. Прочел дипломную работу Трониной, ее прежние рассказы, вычищенные и переделанные и чудесный маленький роман "Космополит". Как много эта девушка, имеющая двоих детей и сочиняющая свои рассказы на старых сводках и оперативках министерства внутренних дел, сделала за время учебы в институте. Потом читал этюды первокурсников. Этюды слабоватые, да и мой ассистент Самид в мое отсутствие дал слишком абстрактную для ребят тему - космос. Но какова дистанция между этими этюдами и прекрасными дипломами пятикурсников. А ведь начинали последние не лучше нынешних.
Конспектирую в блокноте материалы к 5-й главе романа. Вот бы нашим демократам дать посмотреть то, что писал Мартов.
10 ноября, вторник.
Как обычно два семинара: утром - рассказы Сережи Терехова - прекрасный фейерверк; вечером - рассказы Тани Трониной. Лучший из ею написанных - об американском парне в России, здесь есть напряжение слова. Вот так день и прошел.
Воевал с Ольгой Вас. и Дмитрием Николаевичем - наводил жесткой рукой между ними мир. Дмитрий Николаевич мастерит институтский файл в Интернет: открывается этот файл с ректора, а точнее с таких слов: "В России началась публикация дневников Ленина". Это по поводу выхода в свет первых глав моего нового романа.
Писал ли я, что вышел и 10-й номер "Юности"? Он совсем тоненький, возможно, прощальный. Денег нет, и журнал закрывается. Кризис этот журнал сожрал. Здесь интервью Т. Дорониной, глава из моего романа и дневники жены Вл. Солоухина. Неужели на этом закончится журнал, который воспитал почти всех без исключения нынешних политиков? Заканчиваются в наше время самые замечательные начинания советской власти! А что возникает взамен? Конечно, нынешние журналы появляются без решения политбюро ЦК КПСС, но ведь и умирают через два-три номера. "Юность" просуществовала эпоху.
Теперь о моей публикации в "Юности". Она уже замечена. Руслан Киреев сказал, что не очень долюбливающие меня критики "Нового мира" доброжелательно высказываются о первой главе. Это, правда, совершенно не означает, что милые дамы будут об этой публикации доброжелательно писать. Не модно.
В 12 часов ночи позвонил В.П. Смирнов: умер, не приходя в себя, Николай Стефанович Буханцов. Я, конечно, до 5 утра не спал. Николай Стефанович был на четыре года меня моложе. Мы совершенно беспомощны перед волей Бога и судьбы. Одновременно немножко пораздражался: хорош и Владимир Павлович - он довольно ловко и, главное, не дав опомниться водрузил на меня психологические заботы по похоронам и прочему. Но я тоже не совсем лох, поступок В.П. инициировал мой приказ по институту: председателем похоронной комиссии Владимир Павлович и назначен. Хоронить Н.С. будем за счет института, в наше время водружать эту обязанность только на родственников бесчеловечно.
11 ноября, среда.
Наконец-то вышел в свет 11-й номер "Нового мира". В нем материал В.С. Я не называю его ни рассказом, ни повестью. Думаю, что это нечто большее - жизнь. Вечером пошлю ребят забирать из редакции экземпляры. Эта публикация ее сильно поддержит. Как много значила публикация в "Новом мире" во времена нашей юности. Мечты сбываются, когда они стали воспоминаниями.
В Московском отделении открылось совещание молодых писателей и, параллельно ему, встреча писателей Москвы и Орла. Мы всех приезжих расселили за счет Литинститута в гостинице и общежитии. На совещании были интересные доклады и сообщения. Как всегда, довольно косноязычно, но по существу блестяще говорил Лобанов. В частности, об особенностях отношений с Богом в иудаистской религии, ссылаясь на эпизод борьбы Иакова с Богом в романе Томаса Манна. Довольно внезапно Владимир Иванович Гусев поднял, чтобы обозначить Литинститут, меня, и мне пришлось плести какую-то речь. Я говорил о своей озабоченности качеством набора на ВЛК и о двух модных тенденциях современной молодой прозы: постмодернистский, а значит вторичный текст, или "боговдохновенный", вялый и штампованный, как ранее тексты о КПСС. Вот таковы все хваленые "христианские рассказы". Примитивную канву христианства наши писатели выучили быстро, как в свое время быстро выучили примитивную и вульгарную социологию. Так писать, ничего не открывая, легче.
12 ноября, четверг.
Институт делает экспертизу по текстам Коха и Чубайса. Проходя в кабинет, вижу, как из приемной выносят магнитофон с большими вертикальными дисками. Слушали телефонные переговоры этих двух фигурантов современной истории, записанные на пленку. "Спецы" говорят, что тексты совсем криминальные по лексике, с большим количеством мата, речений из быта качков и бандитов. Будто переговариваются не два вице-премьера, а служащие "Коза ностры".
В прессе и в средствах массовой информации разворачивается целая кампания против идиотского высказывания Макашова. Глядя на эту плохо, торопливо и ненавистно приготовленную стряпню, я думаю об обратном ее эффекте. Наконец-то страна узнала, что в правительстве у нас действительно большинство евреев. Брошены все главные силы от Кобзона до Табакова. Простые люди, которым еврейский вопрос был до лампочки, наконец-то начнут в нем разбираться, переспросят у знающих, что такое погромы, узнают в том числе и наши еврейские персоналии. Если бы уж надо было ответить старому придурку, то я бы один раз дал его речь целиком, а после нее без каких-либо комментариев показал с десяток портретов знаменитых евреев.
Сегодня "Труд" вышел с подборкой "О "еврейском вопросе". Вот парочка высказываний оттуда:
"Светлана Т., 39 лет, домохозяйка, русская, г. Ногинск:
- Лично я к евреям отношусь хорошо, они такие же люди. И направленные против них акции я не одобряю. А вообще "еврейский вопрос" придумали политики и вы, журналисты!"
Здесь можно говорить и о мастерстве журналиста, и о мастерстве думанья домохозяйки в зависимости от того, кто этот текст замостырил. "Они такие же люди".
Другое высказывание:
"Геннадий В., 61 год, американский коммерсант, еврей:
- Так называемый "еврейский вопрос" и вынудил меня 15 лет назад покинуть Россию. Недавно вернулся ненадолго в Москву и увидел, что на моей родине, которую я люблю, мало что изменилось, и последние события в Думе стали тому подтверждением. Но тем не менее запрещать компартию в этой связи я бы не стал.
Здесь можно откомментировать только то, что дорогой Геннадий, получив образование и возможность к эмиграции именно в России, опять приезжает на свою милую родину - видимо, бизнес с широкими и не крохоборамироссиянами намного легче крутить здесь, чем где-либо в Африке.