"При себе необходимо иметь паспорт" - это был лейтмотив всех полученных мною документов для "собрания учредителей Московского городского регионального отделения Общероссийской политической общественной организации "Отечество". Декабрь - время созыва всяческих собраний и политических сообществ. У всех на носу регистрация, перерегистрация. Скорые выборы и прочие властолюбивые дела. Все это состоялось в большом конференц-зале мэрии. Зал прекрасный, я подумал, что это большой зал СЭВа, в котором раньше проходили важные заседания, а не собачьи свадьбы политических действий. "Отечество" - это политическая партия, которую Лужков готовит себе на выборы. Все прошло быстро, четко и определенно, по заранее заведенному сценарию. Вел ректор МГУ Садовничий. Что было действительно хорошо и с каким-то верным набором слов - это речь Лужкова. Я бы даже сказал, что впервые за многие годы в таком истинном и сочувственном контексте прозвучали слова "крестьянин" и "рабочий". Вообще, даже если Лужков и Кац, как утверждает молва, то ведь и В.И.Ленин тоже немножечко Кац. Черт с этим, пусть он ходит в кепуре и празднует хануку, лишь бы страной управлял. В общем, речь была ничего себе. Потом началось славословие под видом говорения правды и деловых советов. Говорили все старые говоруны: бывший 2-й или 3-й секретарь МГК Карабасов, нынче ректор Института стали и сплавов, философ Бокий, доктор наук, главный режиссер Марк Захаров. Этот зализывал Юрию Михайловичу в свободной импрессионистической манере, небрежно и смачно. Я тоже сидел, страдал, тоже страстно хотелось выпендриться и публично полизать, но я себя уговаривал: тебе-то чего, у тебя есть роман, который ты пишешь, у тебя есть репутация, сиди и молчи. Потом было единодушное голосование. И это демократия? Неужели так же было и в древней Греции, и в Риме?
11 декабря, пятница.
Написал еще одно "объясняющее" письмо по поводу организации музея Платонова вместо институтских аудиторий. На этот раз Мария Андреевна бросилась в ноги к Лужкову. Ее можно понять, она руководствуется многими обстоятельствами: память об отце и стремление укрепить его в строю классиков, тем более что значение Платонова умаляется в связи с тем, что политически он уже меньше демократам нужен. А ведь совсем недавно этот чувствовавший прогрессивность нового общественного строя писатель был одним из главных идеологических орудий разрушения социализма. Марии Андреевне хочется утвердить свое будущее и будущее сына, сделавшись директрисой, а должность эта почти наследственная. Наконец, она так долго терпела, что теперь хочется большего. Я ведь не могу забыть - со слов Н.В. Корниенко, - что Марья Андреевна ни строчки отцовских публикаций не отдает даром.
Сегодня на Поварской у Пулатова состоялось чествование Михаила Николаевича Алексеева в связи с его восьмидесятилетием. Это все приобретает почти ритуальный характер, наладилась и процедура, и даже сравнительно скромное меню. Старые классики-писатели с удовольствием ходят, и потому, что это приближает их к прошлой жизни, когда они в общественном смысле что-то значили, и потому, что можно поесть и даже немножко выпить. Здесь Пулатов, конечно, молодец, сохраняя иллюзию у старых людей. На столе стояла выпивка, немного фруктов, бутерброды с ветчиной, семгой, а, главное, с селедкой, на которую я в основном и нажимал. Был еще чай. Присутствуют всегда на таких чествованиях человек пятьдесят.
Интересно, что это чествование совпало с 80-летием А.И Солженицына. Писатели его не любят, и я тоже его не люблю, хотя и ценю отдельные вещи. Я понимаю титаническую самосделанность этой судьбы. Конечно, он нанес советской власти невиданный удар, который упал бы в вату, если бы не предательство Горбачева. Но мир лишился такой удивительной своей краски. Такой поразительной возможности по-другому строить жизнь. Родина оказалась в разрухе и нищете. Между прочим, Пулатов сказал о том, что сегодня, посылая Солженицыну телеграмму, он с трудом нашел несколько писателей, которые согласились эту телеграмму подписать.
Очень интересно говорил об Алексееве Михалков, нарисовав боевой путь Михаила Николаевича. В смелости, отваге и мужестве последнему не откажешь, такая бездна орденов и даже две медали "За отвагу". Вспомнил Михалков и покойную Вангу, и ее с ним свидания; она видела как бы человека в окружении душ его близких.
Как всегда, интересно говорил Бондарев. Его главный тезис - это грандиозный расцвет советской литературы, ставшей в ХХ веке самой сильной литературой столетия. С этим трудно не согласиться. Он говорил об унижении этой литературы и ее читателя.
После Юрия Васильевича пришлось говорить мне. Литература не исчезла, она превратилась в литературу подпольную. Испорчен механизм восприятия и подачи ее читателю, но литература существует и живет по тем же законам. В качестве пожелания Алексееву я сказал: живите, пока можется, и пишите - пока хочется. Я говорил также о чувстве безграничного восхищения писателями старшего поколения. Но это действительно так, я невольно встаю, когда в дверь входит Михалков.
Напротив меня сидел Распутин, но я не дождался его выступления, потому что надо было уезжать в институт, а потом в общежитие. Как обостряется к старости жажда славы и быть единственным, как начинает точить пишущего человека ревность.
Вечером в большом зале ЦДЛ состоялся вечер Эдика Балашова, народа было не много. Я понимаю, что десять-пятнадцать лет назад получить Большой зал было невероятно. Мечталось, и вот теперь запоздалый реванш. Но надо рассчитывать свои силы. Очень хорошо какой-то парень из консерватории играл Шопена. По-другому, чем во времена моей юности, суховато, мелочно, будто в банке машинка считает купюры, с такой немыслимой виртуозностью, что возникало какое-то новое временное качество.
12 декабря, суббота.
Роман о Ленине дается мне так же трудно, как восходителю на Эверест каждый сантиметр подъема. У восходителя это уже в конце пути, а у меня - с первой страницы. Где же прежняя легкость и стремительность? Долго ли это сочинение будет пить из меня соки? Надо найти ход, чтобы все кончить на 17-м году.
Вечером был в театре у Т. Дорониной на спектакле "Мадам Александра". Мне определенно везет, это опять Ануй. Беда этого театра только в одном: нет больше в труппе актера или актрисы, на которой с такой магической силой сосредоточивалось бы внимание зрителей, как оно сосредоточивается на Дорониной. Я это чувствую по себе - все, что она говорит, как она ходит, поет, что бы она ни делала, мне все нравится. В спектакле есть сцена с "любимым поэтом". Поэт читает какие-то банальные фразы из своей пьесы, а актриса сразу их делает значительными и величественными. Так задумано. Но Доронина действительно любой текст может напитать жизнью. Есть ли в наше время еще актриса такой силы и мощи? Это совершенно правильно, что у нее свой театр, свой зритель, который любит и свою драматургию, и свою актрису. Так же, наверное, были устроены и великие театры Сары Бернар и Веры Комиссаржевской.
Веду внутренние диалоги с Лешей. Иногда мне кажется, что это какая-то чудовищная ошибка. Он ведь собирался жить долго. Но я знаю, это моя логика, а у него логика сегодняшней жизни, собачья.
13 декабря, воскресенье.
Потекли сопли, не выхожу весь день из дома, болею. Словно гранитную плиту, продвигаю по полстранички в день свое сочинение. Меня пугает, что в главе "Шушенское", где все поначалу мне было видно и ясно, отсутствуют подтексты.
Не делаем ли мы в своих дневниках телевизионные новости своими личными? Звонил Вартанов, опять звал делать рейтинг и жаловался, что авторов мало и подходящих он никак не найдет. В частности, говорили об Анатолии Гребневе, который, как всегда, хвалит свое чисто местное.
Показали скромный юбилей Солженицына в театре на Таганке. В связи с этим Любимов говорил о необходимости, по его мнению, запретить компартию и сравнивал ее с фашистской. Эти высказывания, как мне кажется, делаются как некоторые магические жесты, от отчаяния, как упреждающие: а вдруг вернутся? Но ведь если и вернутся, то ведь на другом уровне, и никому не нужно будет ждать, чтобы захрипели эти морщинистые шеи. Старички-шестидесятники любят еще говорить об этих страшилках коммунистического режима, потому что это темы их юношеских кухонных разговоров. Сейчас это уже никому не интересно.
Я не люблю Солженицына, потому что во всем, в любом его действии и жесте я вижу обдуманность и расчет. Вот он отказался от ордена Андрея Первозванного… Он, видите ли, не может принять орден: "От верховной власти, доведшей Россию до сегодняшнего состояния, я награду взять не могу". Это он прочел свое письмо, которое раньше отправил в администрацию президента. И все у него на бумажке, все зафиксировано, все припасено.
В "Независимой газете" на полосу напечатана статья Золотусского о Солженицыне. Надобно бы привести здесь пару точных цитат. Вообще-то, столкнулись два честолюбца, статья каждым своим абзацем вопиет: я не меньше!
Дело Лисовского - "Голосуй, а то проиграешь". На него наезжает налоговая полиция. Вчера он уже дал интервью, ни гу-гу о ящике из-под ксерокса. Паша Лобков сегодня треплет его пожестче. В Женеве освобожден Михась, вроде бы руководитель Солнцевской группировки. Вернулся в Москву и прошел через зал ВИПа.
15 декабря, вторник. Утром был на V съезде Земского движения. Писал ли я о том, что встретил Панину и признался ей, что, кажется, в свое время погорячился, когда вышел из движения, с треском хлопнув дверью. Убедила меня в этом и быстрая рокировка главных действующих лиц этой инициативы - вот, например, почти коммунист Попович стал чином в НДР, убедило меня в этом прекрасное выступление самой Паниной в Думе, где она протестовала против льгот для глянцевой прессы. И на этот раз она сделала блестящий и не по-женски умный доклад. В своих посылках она все дальше уходит в сторону социализма.
Пишу годовой рейтинг для "Труда":
"Бесспорным завоеванием телевидения стала картина современных нравов. Какие были показаны люди, какие поразительные портреты. Какие невероятные сотрясали этот год скандалы, так освежающие нашу художественную действительность. Как был мужественен и предприимчив бритоголовый криминалитет, возбуждающий нашу телевизионную и многоканальную атмосферу. Какими телевидение оперировало именами! Япончик и Михась, Пиночет и Макашов, Кобзон и Лисовский. Сколько было торжественных похорон и высококачественных убийств. А нераскрытых преступлений!
Как увлекательно было следить за смешными наркокурьерами, незамысловато глотающими презервативы с наркотиками. Обхохочешься, когда милого дядю наркокурьера сажают на ночной горшок. Ха-ха-ха! Прилюдно и при дамах!
А реклама! Сколько новых замечательных речений и понятий. Хагинс и дирол без сахара! О, эта реклама, с крылышками и водоотталкивающими слоями, меняющая жизнь к лучшему и вселяющая в нас уверенность.
Мне, например, нравится, что совершенно исчез с экрана телевидения так называемый человек труда. Да и что он может сказать, этот тракторист или слесарь! Его вспоминают только оборванного и грязного, когда надо продемонстрировать пьяную Россию или разных оборванцев, сгрудившихся под красным зюгановским знаменем. И чего наш хорошо одетый лидер нашел в этих давно не мытых и не получавших пенсии стариках? То ли дело золотая картинка жизни, показанная нашим телевидением! Как длинноногие русские красавицы, демонстрирующие разнообразные моды от Зайцева и Юдашкина. Как уверенны и значительны наши молодые реформаторы, во главе с кудрявым, словно Фигаро, Немцовым. А как рассудителен и округл Сергей Владиленович, талантливо спустивший пирамиду ГКО и все наши сбережения под откос. А главный приватизатор и кормилец Чубайс, зажигающий дорогостоящее электричество в стране самых больших энергетических ресурсов в мире? Мне нравятся их такие милые и порядочные лица бескорыстно радеющих за родину людей.
Но картина будет не полной, если не вспомнить малахитовые кремлевские интерьеры и обновленную мебель в старинных залах. Ничего не поделаешь, большой монархический стиль эпохи. Все это создает прекрасное обрамление для деятельности нашего неувядаемого президента, о котором плохого ни полслова. Пусть плохо говорит о нем премьер телевизионного кремлевского балета Евгений Киселев, манипулирующий своими послушными рейтингами. Вот это прыжки, вот это вращения, вот это изящнейшие позы! И все в три четверти оборота к публике. О президенте - повторяю - ни одного легкомысленного слова. Он настойчиво и талантливо, как все простые люди, болеет и упорно и самоотверженно пересаживает свой квартет по новым местам, надеясь получить нужное звучание. Вот пересадит и переменит местами все окончательно, и тогда, наконец спокойно и чинно, мы заживем с пенсиями и зарплатой в свободном капиталистическом обществе".
Появилось обращение деятелей культуры по поводу обыска у Лисовского. Список открывает Григорий Бакланов. Из всех шести фамилий, которые были названы, ни одного русского человека.
17 декабря, четверг.
Я удивительно точно сам себе строю диагнозы. Последние недели у меня болит какой-то коренной зуб. Пытаясь определить область боли, я нащупал какую-то крошечную косточку в самом углу челюсти. И мне показалось, что именно эта косточка и есть источник боли. Все так и оказалось, рентген определил, что эта крошечная, выпирающая косточка есть верхушка зуба мудрости, который почему-то растет не вертикально, а вдоль челюсти. Сразу было принято решение зуб этот выдрать. Целая поэма, как его драли. Маленькая хрупкая женщина-хирург так ловко и надежно это сделала, что я просто поразился. Несколько раз я слышал хруст кости на челюсти, и мне казалось, что у нее ничего не получается. И вот в тот момент, когда я с ужасом представил себе, что мне еще предстоит такая же процедура, а может быть и в стационаре, хрупкая хирургесса подала мне завернутый в марлевую салфетку мой неродившийся зуб. Большой, с хорошими корнями. Но я сразу же углядел на нем, на том бочку, которым зуб вылезал наружу, черное пятнышко. Это было дупло. Я даже понюхал его, ух… Отсюда и боль. Но меня поразило другое: еще не проклюнулось, еще совсем не родилось, а уже смердит.
Вчера ночью американцы опять стали бомбить Багдад. Обозреватели связывают эту решительную бомбежку с попыткой отсрочить уже почти вызревшее в конгрессе слушанье по делу об импичменте президента Клинтона. Слушанье действительно отменили. Дорого же многострадальному миру обходится честолюбие Клинтона и минет, который отстрочила ему Моника Левински. На этот раз нападение на Ирак не санкционировано ни Советом безопасности, ни какими-либо общими договоренностями. Если Клинтон человек религиозный, то неужели он не понимает, что взял на свою душу смертный грех? Каким-то силам очень хочется немедленно привести к власти Гора, который автоматически станет президентом после импичмента Клинтону. Этим силам уже мало г-жи Хиллари в Белом доме, им хочется большего. Это не моя обостренность этим вопросом, а, к сожалению, факты.
Но и об этих фактах думать не хочется, когда я попадаю в руки своего зубного врача Беллы Абрамовны. Какие прекрасные руки, какая сердечность, какой редкостный для нашего времени профессионализм! Я ведь действительно, утром и вечером чистя зубы, ловлю себя на одной и той же мысли, как прекрасно она меня прошлый раз починила.
20 декабря, воскресенье.
Начну по порядку. В пятницу прекрасно в институте отпраздновал свой день рождения. Было человек семьдесят-восемьдесят; я практически позвал к себе весь институт. Организовал я все довольно просто, дал 1000 рублей Наде Годенко на закуски, был даже торт, и 1000 рублей столовой на закупку водки. Столовая от себя прибавила салаты и вареную картошку, у меня в кабинете хранился ящик вина, оставшийся от какого-то праздника, и минеральная вода - остатки от летнего тестирования. Все получилось очень мило и сердечно. Я еще раз понял, как необходимо иногда народ собирать и заставлять между собою общаться.
Подводя внутренне итоги прожитого, я думаю, надо сказать, что я себя за волосы вытащил в категорию "хороших" людей, а главное, развил в себе до автоматизма, до инстинкта доброту и сострадание. Я не понимаю классовую или какую-нибудь еще доброту, понимаю только доброту, которая существует таковой даже во вред себе. Мне надарили кучу подарков, некоторые из них сделаны от чистого сердца, но тем не менее не дешевые.
Почему-то с особой сердечностью я встретил Наталью Александровну Бонк. К сожалению, ее дочь Ирина сейчас проходит химиотерапию. Дай Бог им обеим здоровье и спокойствие. Удивительная вещь: стоит только нацелиться на мирное начало, вырастить мир в собственном сердце, как сразу же все становятся миролюбивыми, и непроходимые преграды сразу готовы быть пройденными. Даже с Сережей Федякиным, который в свое время прислал мне заносчивое письмо, я сумел поговорить мирно. Мы вспомнили наших недавних дорогих покойников и решили, что жизнь так коротка, что не стоит отравлять ее враждою по пустякам.
Субботу и воскресенье был дома, у меня опять открылся кашель, и состояние паники подступает. Занимался писанием пятой главы, кое-что нашел, но сил уже остается все меньше. Роман о Ленине у меня должен был бы быть проходной и обычной вещью. Историческим романом в творчестве. Кстати, надо сменить подзаголовок при следующей публикации - исторический роман.
В пятницу конгресс проголосовал за пункты к импичменту, и, значит, дело передадут в сенат. Никакого сочувствия у меня к Клинтону нет, здесь уже не должностные преступления, а вранье с именем Бога на устах. Так же неестественно и двулично ведет себя Хиллари. Не очень я верю в ее всепрощение и любовь, но вот этот прагматизм, который играет в любовь, честность и христианскую терпимость, отвратителен. Безбожная нация, которая Бога превратила в хозяина биржи.
В воскресенье закончилось нападение на Багдад - будто бы все, цели достигнуты. Это разбойное нападение на страну подвело формальный итог под статусом России как великой державы. Не великая мы держава. Нашему президенту его друг Билл даже не позвонил. Война эта разрушила и всю систему противостояния в этом мире. Маленькое государство теперь стало заложником техники государства большого. Человека больше нет, он раздавлен, он смазка для ракет и снарядов. Война не народов, а война технических потенциалов, и в этой войне кто-то может быть совсем безнаказан.
21 декабря, понедельник.
Утром наш аудитор Алла Ивановна делала доклад по нашим финансам и бухгалтерии. Не все у нас ладно. И у Ольги Горшковой, и у всей бухгалтерии есть определенная инерция в работе и стремление идти легкими путями. Много ошибок идет просто от разгильдяйства. У Ольги есть еще стремление быть единовластной хозяйкой. В силу того, что она распоряжается деньгами, у нее есть и чувство, будто она их и зарабатывает. Мне уже надоело постоянное сравнивание труда конторщика с трудом профессора. И подобная аргументация: подумаешь, пришел два раза в неделю, что-нибудь прочел и убежал в другой институт. А ты попробуй!