- А почему дом закрыт?
- А ты что, ничего не знаешь?
- Нет!
- Ну, приезжай, расскажу…
И от Жанны я узнал странную историю… В один прекрасный день Фарида заявляет Жанне:
- Ты знаешь, тут приходили рабочие из дачного кооператива и отрезали газ. Отрезали категорически!
Дом остался без отопления, и Жанна уехала в Москву.
И как раз в это время приезжает Марина, и сразу ко мне:
- Артур, ты почему отказался от дачи?
- Как это - отказался?!
Оказывается, в Париже Марина спросила у Фариды - как там дела? Она ответила, что ничего не получается - Артур отказался.
Так вот, я и говорю Марине:
- Как это я отказался от дачи? Мы там живем…
Марина:
- Тогда я ничего не понимаю! А Фарида мне говорила, что ты отказался…
- Ну, давайте выясним…
Я звоню Эдику, и мы едем к нему: Марина, Халимонов, Туманов, Янклович с папкой счетов, Абдулов и я… Приезжаем. Володарский сидит за столом. Мы садимся тоже. Я спрашиваю:
- Эдик, в чем дело?
Марина:
- Фарида, почему ты мне сказала, что Артур отказался?
- Это когда я тебе сказала?
- Ну, когда ты приезжала в Париж… Я еще у тебя спросила…
- Ты врешь, ты врешь, ты врешь!
- Фарида, это ты говоришь? Посмотри на меня! Это я вру?
Фарида, красная, не глядя на нее:
- Да, ты врешь!
А я все к Эдику обращаюсь:
- Эдик, в чем дело?
И тут Володарский ответил, я помню дословно:
- Дело в том, что существование этой дачи самым неблагоприятным образом отражается на мне, на моем творчестве и на моей репутации!
- Да ты что, Эдик?!
- Ну, я дал всего одну свою вещь в "Новый мир", и ее зарубили, потому что один член редколлегии живет здесь, на Красной Пахре, а всем известно, что здесь происходит.
- А что здесь происходит, я не могу понять?
- Тут собираются диссиденты, тут пьют! В общем, я решил, что этого дома не должно быть… Мне нужно этот дом разобрать.
И тут Марина, да и все мы стали ему говорить, что это - ерунда, что надо подождать, что он потеряет всех своих друзей… В общем, мы предлагали Володарскому разные варианты:
- Ну, хорошо, заплати двадцать тысяч, но пусть дом останется!
Потом предложили, чтобы мы. все вместе заплатили наследникам, - дом будет принадлежать Володарскому, но в памятные дни мы будем здесь собираться.
(Да, видно у Фариды с Эдиком перед этим произошел какой-то крупный разговор. Там висела фотография Володи, и стекло в рамке было разбито - это я хорошо запомнил.)
На все наши предложения Володарский ответил:
- Нет, дом надо снести!
Тогда Марина говорит:
- Все понятно. Но скажите мне, Эдик и Фарида: почему мебель, которую я везла из Англии, посуда, покрывала, даже постельное белье - почему наши с Володей вещи - почему они здесь, у вас?
Эдик, глядя в стол, ответил:
- Мы все это возместим…
Когда мы уходили, я ему сказал:
- Ну, хорошо. Но, если, Эдик, ты думаешь, что это тебе так пройдет, - ты ошибаешься.
Мы уехали.
Марина обозлилась совершенно и пошла в Моссовет. Я как доверенное лицо пошел с ней - на прием к Промыслову… И Моссовет принял решение: в виде исключения участок Володарского разделяется, а дача Высоцкого передается наследникам. И Промыслов поздравил Марину с таким решением. Марина уехала, а я встретился с юристом Моссовета, который мне сказал:
- Ну, конечно, Володарского надо наказать - ведь хочет оставить себе все. Но тут придется оформить кое-какие документы.
Снова прилетела Марина, и снова мы пошли к Промыслову. Нас принял его заместитель - Степанов, и нам сказали, что уже нет никаких препятствий, все окончательно решено… Я звоню тому юристу, который говорит, что документы еще не готовы, а потом вдруг:
- А что это Вы мне звоните?
И повесил трубку. Я, конечно, поехал к нему:
- Как так - решение ведь принято…
- А кто Вам сказал, что оно принято?
- Промыслов.
- Вот и обращайтесь к нему…
И тут я понял: что-то произошло, но еще не знаю, что именно.
Прихожу домой, звоню своему режиссеру, с которым назавтра мы должны лететь в Ташкент. Мы говорим, говорим, говорим… И вдруг весь наш разговор фоном начинает воспроизводиться с самого начала. Этот режиссер замечает:
- Артур, ты слышишь, как грубо "они" работают?
- Да, аппаратура работает неважно…
А еще раньше я три раза подряд заходил к своему приятелю, и он мне сообщает:
- Артур Сергеевич, Вы третий раз ко мне заходите, и третий раз у подъезда дежурит машина КГБ…
- Да брось ты, при чем здесь я? У тебя, может быть, какие-то дела…
Но я стал посматривать, и действительно, ездят за мной! В открытую! Да что такое?! И, наконец, один мой товарищ (не буду называть его фамилию) рассказывает мне:
- Ты знаешь, Артур, один человек из КГБ недавно у меня спросил: "Что это - Макаров интересуется валютой?" - "Да Вы что?! Этого не может быть!"
В конце концов выяснилось, что имеется заявление Володарского в Комитет Госбезопасности, что я вывез архив Высоцкого за границу и получил за это от Марины Влади крупную сумму в валюте.
И вот дело дошло до того, что раз Володарский ломает дом, то пусть он хоть наследникам заплатит. И мы с Севой Абдуловым приехали на заседание дачного кооператива "Красная Пахра". Это было уже весной. Всех присутствовавших я, конечно, не знал, но слева от меня (это я выяснил потом) сидел Эльдар Пархомовский. Я излагаю нашу версию… Володарский говорит, что он не мог этого допустить, что там бордель, пьянки, что дачу он присвоить не хотел, что он готов выплатить стоимость дома, но только в разумных пределах. Потому что "Янклович, который обокрал Володю, раздул смету", и что он может это доказать, и проч., и проч….
Писатели, конечно, больше беспокоились, чтобы не было прецедента разделения участка… Долго все это длилось, потом встает Пархомовский и говорит:
- Мы выслушали Макарова, выслушали Володарского, и совершенно непонятно, кто прав, кто виноват…
И тут я выступил еще раз:
- Я понимаю, что Вы все не хотите, чтобы участки делились. Но я бы хотел, чтоб Вы знали, с кем рядом живете… Мало того, что Володарский обокрал своего мертвого друга, он еще сделал заявление в КГБ на меня и на Марину Влади.
Володарский:
- Он врет!
И тут я (это был авантюрный ход) говорю:
- Хорошо. Вот здесь стоит телефон. Разрешите мне позвонить ответственному работнику КГБ, и он все это подтвердит.
Я даже приподнялся (хотя, конечно, я никому позвонить не мог). И тут Володарский сообщает:
- Да, я должен признать, что с помощью Юлиана Семенова я был на приеме у Цвигуна и попросил у них защиты!
Пауза. И Пархомовский говорит:
- Ну, что ж, давайте выясним, кто есть кто. Пусть Володарский напишет здесь расписку, что он обязуется выплатить наследникам стоимость дома.
Володарский:
- Я не могу этого сделать.
- Почему? - спросил Пархомовский.
- Эта расписка будет недействительна.
- Действительна. Ее заверит секретарь, который здесь присутствует.
- Не могу. Я должен посоветоваться с женой…
- Звоните. Вот телефон.
Володарский прошелся по комнате…
- Ладно. Я напишу…
Сел за стол и написал расписку, что он обязуется выплатить наследникам до конца этого года сметную стоимость дома. Секретарь заверил, Пархомовский отдал расписку мне:
- Вот в конце года и посмотрим, кто есть кто…
И когда год закончился, я позвонил Володарскому:
- Эдик, пора платить…
Он отвечает:
- Я опротестовал эту расписку. Вот телефон и фамилия моего юриста.
А дача была уже развалена… И после этого он написал письмо Нине Максимовне с требованием оплатить стоимость разборки и вывоза дачи. Эта расписка и это письмо до сих пор лежат у меня. Я не мог подать в суд по одной причине (хотя, когда я консультировался у адвоката, он сказал, что берется за это дело)… Чтобы подать в суд, нужно согласие всех наследников, а отец и мать отказались…
Вы знаете, как я отношусь к тиражированию записей, но что касается "дачной истории", то я совсем не против, если этот текст "пойдет гулять"… Абсолютно не против! Это я говорю при Вашем включенном магнитофоне.
Москва, февраль 1988 г.
Эдмонд КЕОСАЯН
- Ну, как Бог на душу положит, так я Вам расскажу все, что помню о Володе… Мы познакомились у Левы Кочаряна, в его доме на Большом Каретном, в этом, теперь знаменитом доме. Собственно, все мы вышли из этою дома… Познакомились в 1961 году, когда Лева и Володя были уже в большой дружбе. До этого во ВГИКе я слышал фамилию Высоцкого, но не так серьезно и концентрированно как у Левы.
Тогда, честно Вам скажу, Володя произвел на меня впечатление не очень приятное. Вы, конечно, знаете, что дом у Левы был особый - кого там только не было - появлялись люди самых разных мастей. И в этом ряду - Володя… Он работал тогда у Равенских - то репетицию пропустит, то в третьем акте выйдет не во время. Я тогда еще не знал Володю - сложного и разного - и куда менее однозначного, чем о нем думали. Но с очень хорошим - особым органом чувств на людей. Он был куда глубже, чем его воспринимали, и мучился от этого несоответствия. Но это было потом… А тогда - мне бросились в глаза необязательность и какая-то человеческая угловатость.
Я собирался тогда снимать фильм "Стряпуха". Знаете, я этот фильм с собой на тот свет, конечно, не возьму. Но ведь надо было жить и что-то жрать тоже было надо! И вот тогда подходит ко мне Лева:
- Кес, мне надо с тобой очень серьезно поговорить. Ты должен взять в свой фильм Володю!
- Лева, что я тебе плохого сделал?! Это же камень на мою шею! Взять человека и воспитывать его!
- Ты должен! И ты будешь ему, если надо, и режиссером, и опекуном, и отцом!
И вот из шапочного, в общем, знакомства мы перешли к деловым отношениям. Надо было общаться и работать каждый день. Знаете, очень легко дружить, когда людей не связывает общее дело. А мы с Володей отработали два месяца. Он играл роль Пчелки - роль небольшая.
Станица Адыгейская около Усть-Лабинска… Конец лета. Роскошно-дешевая жизнь… Арбузы стоили 1 копейка килограмм, при условии сдачи арбузных семечек. Все хорошо - работаем, общаемся, купаемся. Жора Юматов-каждое утро - на рыбалку, Володя тоже хотел. Но мы затеяли такую небольшую интригу против Высоцкого:
- Жора, ты уходи пораньше, не бери его, а то, не дай бог…
И все-таки Володя исчез-день нет его, второй… Высоцкого нет на съемках! Наконец, приезжает с милиционерами на мотоцикле. Вижу, что они слегка пьяные. Оказывается, в соседней станице - свадьба. Ну, понятно, какая свадьба без Высоцкого! Я говорю:
- Лейтенант! Вот так: съемочный день стоит столько-то… Два дня Володи не было. Ты как хочешь, но он с этого дня должен быть на месте!
Лейтенант берет отпуск за свой счет и все дни до окончания съемки живет с Володей. Этот милиционер так старался, что я даже его снял в эпизоде. И когда позже мы показывали "Стряпуху", в станице, все родственники этого лейтенанта были в клубе. Фильм мы досняли вовремя.
Но это не самое главное. Я тогда понял, что Володя человек одержимый совершенно. Самое главное для него было - карандаш и бумага. Пауза между съемками. И если на столе стояла кружка пива и лежал карандаш - Володя хватал карандаш! Он столько написал за это время - в Москву привез целую пачку стихов! Стихов, по темам далеких от Кубани и от степей, но новых стихов. Не знаю, какие потом появились песни, но многое, что в ту пору казалось смутным, Высоцкий видел вперед и наверняка. Теперь это совершенно ясно.
А в человеческом общении, в дружбе, Володя был очень сдержанным. Он не находил возможным сказать несколько слов о дружбе, о товариществе, как это принято у нас - восточных людей, хотя, подчеркиваю, я его другом не был.
Володя вернулся в Москву и исчез. Его гитара открывала любые двери куда лучше любой отмычки. Я вас уверяю, что любого артиста можно найти в Москве, любого! Володю же найти было невозможно, и пришлось мне озвучивать его другим актером. Когда все это закончилось, мы у Левы устроили "суд чести". И я должен сказать, что Володя признал свою ошибку.
Потом заболел Лева Кочарян. Знаете, какой это был человек?! На похоронах я увидел Яна Френкеля, который плакал навзрыд.
- Но ты-то почему?
- Когда я играл на скрипке в ресторане, то жил с маленькой дочкой в подвале на Трубной. Лева об этом знал, и когда он приходил к нам, то всегда оставлял сверток - закуски: колбаса, цыплята табака. Вот такая ненавязчивая, но неизменная доброта. Я его никогда не забуду!
Юлиан Семенов… Уже позже он как-то творил мне:
- Я тоже хочу помочь дочке Кочаряна.
- А что Вас связывало с Левой?
- Когда мы с Левой учились вместе в Институте Востоковедения, то поехали отдыхать. Денег было мало, мы сняли комнату где-то наверху, довольно далеко от пляжа. Я тогда был серьезно болен туберкулезом и подниматься мне было очень тяжело. И вот Лева каждый день носил меня на своей спине.
Вот такой Лева был человек! Кочарян болеет месяц, два, три - Володя не приходит. Однажды Лева мне говорит:
- Знаешь, Володя приходил. Принес новые стихи - потрясающие!
И начал мне про эти стихи рассказывать. А Володя ведь не был в больнице, просто кто-то принес эти стихи в больницу, а Лева сказал, что Володя приходил.
А в конце громадный Лева весил, наверное, килограммов сорок. И вот однажды он мне говорит:
- Хочу в ВТО! Хочу, и все!
Поехали, сели за столик, заказали. Смотрю - проходят знакомые люди и не здороваются. Леву это поразило:
- Слушай, Кес, меня люди не узнают. Неужели я так изменился?!
Лева умер. Володя на похороны не пришел. Друзья собирались в день рождения и в день смерти Левы. Повторяю, я - человек восточный и очень ценю эти жесты. Володя в эти дни не приходил на Большой Каретный, и я долго не мог ему этого простить. И избегал встречи с Володей, даже когда бывал на спектаклях в театре на Таганке.
И вдруг мы столкнулись с ним в коридоре Мосфильма. Володя спрашивает:
- Кес, в чем дело? Скажи мне, в чем дело?
- Сломалось Володя… Я не могу простить - ты не пришел на похороны Левы. Я не могу…
- Ты знаешь, Кес… Я не смог прийти. Я не смог видеть Леву больного, непохожего. Лева - и сорок килограмм весу… Я не смог!
Вы знаете, Володя был очень искренним, и все слова были его собственные.
Не сразу, через некоторое время, я все же понял Володю и простил. Нужно было время, чтобы понять Володю до конца… Это случилось, когда я каждое утро просыпался и говорил жене:
- Опять видел Леву во сне - больного, худого, беспомощного. Ну хоть бы раз он мне приснился здоровым! Ну хоть бы раз…
Вот тогда я понял и простил Володю.
Каждое время создает своего героя… Герои, наверное, нужны. Но, я думаю, то, что я вам рассказал, Володе не повредит.
Январь 1989 г.
Олег Иванович САВОСИН
- Олег Ивановичу когда и где Вы познакомились с Высоцким?
- У меня был очень хороший знакомый, который стал потом одним из самых близких друзей - Лева Кочарян. С Левой мы познакомились давно - в 1947 году, когда вместе поступали в институт востоковедения. Мы поступили: Лева Кочарян, Юлиан Семенов и я, проучились год и ушли… Так получилось, что мы разошлись по разным институтам: Лева поступил в юридический, Юлиан Семенов, в конце концов, попал в литературный институт, а я стал заниматься рисунком. И всех нас объединял Лева - все наши ребята прошли через Большой Каретный.
И у Левы Кочаряна, в его квартире на четвертом этаже, я и познакомился с Высоцким. Вова Высоцкий был младше всех нас и, честно говоря, тогда никто не считал его гениальным. Но он был очень общительным, открытым и широким - моментально завоевывал симпатии.
И страшно смешной… Вот что в нем действительно было феноменальным уже тогда - это умение подметить какую-то черту в человеке и показать ее. И подмечал он самое смешное, попадание было абсолютно точным.
И уже тогда у Володи было очень развито чувство справедливости. Я хорошо помню, что он чуть ли не до слез обижался, если при нем кого-то несправедливо задевали. Вова тянулся к нам, к старшим, и это было видно. Я хорошо помню его в то время: живой, подвижный, румянец во всю щеку…
- Ребята, а давайте я сбегаю!
- А когда Вы впервые услышали песни Высоцкого?
- Мы сидели у Левы, и вдруг он включает свой магнитофон - старенький "Днепр":
- Ты еще не слышал?
А я тогда Володю еще и не видел…
- Интересно!
Действительно, было интересно, - текст очень своеобразный… Лева взял гитару и сам стал петь эти песни, а я говорю:
- Нет, у тебя так не получается…
Но именно Лева сразу почувствовал, что у Володи - талант, он же первый стал записывать его песни. А потом, в один из дней, пришел и сам Высоцкий, и тогда я услышал эти песни в его исполнении.
- Вы встречались только на Большом Каретном?
- Да, чаще всего там. Понимаете, у Левы был открытый дом, а многие наши ребята жили с родителями, а потом появились жены… Так что все это происходило у Левы: у него по тем временам была очень большая квартира. Три больших комнаты, - и часто было неизвестно, кто сидит, когда мы с Левой разговаривали на кухне.
Вдруг звонок в дверь…
- Олег, я прошу тебя, открой!
Я открываю - стоит Шукшин:
- Это квартира Кочаряна?
Он тогда первый раз пришел, и пригласил его Артур Макаров.
У Кочаряна всегда были люди: кто-то остановился проездом в другой город, кто-то вернулся со съемок и не добрался до дома… Встречались сотни раз, но чаще всего - на Большом Каретном. Только потом, когда Толя Утевский переехал на улицу Строителей, бывали и у него. Иногда поздно вечером - звонок в дверь: стоит Володя… Заходил и оставался ночевать у меня.
В те годы мы и жили как-то по-другому… Знаете, я всегда говорю: мы успели пожить! Мы как-то умели радоваться друг другу, - не было никакой зависти или озлобленности. И нам было очень интересно друг с другом. Может быть, это - чувство уже пожившего человека, но мне кажется, что наша жизнь была полнее, насыщеннее, чем у теперешней молодежи… Мы читали больше, знали больше… И Володя - он же был очень эрудированным человеком.
Бывало так, сидим у Левы… Володя:
- Ребята, сейчас я допою, и в театр. У меня сегодня "Хлопуша".
- Хорошо, ты спой одну, а я побежал за такси…
Потом Володя - бегом в машину и - умчался в театр!
Вот так - просто расстаться не могли друг с другом.
Еще я помню, что Володя был на дне рождения у моего брата Вячеслава, и, конечно, все к нему приставали: Володя, спой то, спой это… И он, вместо того, чтобы есть и пить, - пел. И вы знаете: он никогда не отказывался. А потом как-то сам заводился:
- Ой, слушайте, ребята, у меня еще одна новая есть… А когда Володя пел, он так растрачивал себя, что у пяти здоровых мужиков не хватило бы сил.
- А когда это было?
- Это был 1965 год, незадолго до смерти моего отца. Да, могу точно сказать - 14 января 1965 года. Отец был уже очень больной, но сидел с нами и слушал Володю… И все время нам говорил: