А Володе хочется дать жизнь песням, которые уже есть, - хорошим песням. А иногда просто не было времени их написать. Для фильма "Я родом из детства" специально ничего не было написано, а просто массив самых удачных песен того времени вошел в картину. Шпаликову они нравились, и Туров за них ухватился…
- Первые песни… Было ли у них обсуждение слов, строчек, вариантов?
- Никогда. Я позволяла себе критические замечания только в самых крайних случаях, - просто мне очень редко что-нибудь не нравилось. Мне с самого начала все это страшно нравилось. Были, конечно, какие-то минуты… Но вот мое личное мнение, что Володя с самого начала значительно крупнее, чем Окуджава или Галич. У Володи мною раз были выходы за пределы, совершенно за пределы! - настолько, что после этого ничего не скажешь, кроме: "Ты, Моцарт, - Бог, и сам того не знаешь".
Эти выходы вне человеческого понимания, выше собственных возможностей: они у Володи были, и их было много, и происходили они совершенно неожиданно. Идут у него "шалавы", например, и потом вдруг - "Штрафные батальоны"! тогда он этого не только оценить, но и понять не мог. А это был тот самый "запредел". У интеллигентных, умных взрослых людей, таких как Галич и Окуджава, - у них такого не было. У них очень высокий уровень, но они к нему подходят шаг за шагом, без таких чудовищных скачков, без запредела.
- Но Высоцкий часто называл Окуджаву своим учителем, даже духовным отцом…
- Тут дело не в том, что Володя не кажется мне учеником Окуджавы. В чем-то, может быть, и ученик… Образ человека, который вышел с гитарой и непоставленным, непевческим голосом излагает какие-то очень хорошие поэтические тексты, - в этом, может быть, да, ученик. Но все-таки Окуджава гораздо ближе к эстрадной песне, к профессиональной эстрадной песне, а не к тому открытию, которое делает Володя. К этому открытию все-таки ближе Александр Вертинский. И Миша Анчаров - без композиторов-профессионалов, которые выделывают из его песен эстрадные номера. Пока Анчаров поет сам - вот он там, с Володей.
И Вертинский. Ведь почему невозможно спеть Вертинского? Потому что песня Вертинского, записанная в виде одноголосовой мелодии, не дает никакого представления о том богатстве интонаций, музыкальных и разговорно-речевых, которыми эта песня обладала. А это и создавало образ… Чудо возникало в двигающихся пальцах рук Вертинского, - благодаря тому, что он использовал не только и не просто обыкновенный ряд звуков.
- А этот "запредел", эта энергетика, - это было не только в творчестве, но и в человеке. Вы это ощущали?
- Да, конечно. В 61-м году, когда я видела Володю в первый раз… Я тогда не запомнила, когда я увидела его в самый первый раз… Когда я осознанно видела Володю в первый раз, он тогда репертуара песенного своего еще не сделал. Своих песен у него было: "Татуировка" и "Красное-зеленое". Эти песни, может быть, и хороши, но ему хотелось тогда показать что-то существенное, и он спел народную блатную песню, которую поет Жаров в фильме "Путевка в жизнь" - "Эх, вышла я, да ножкой топнула…"
Вот тогда я впервые в жизни увидела, что такое "запредел"! Тот самый темперамент, который потом люди кожей чувствовали на каждом "Гамлете", на каждом "Пугачеве", в лучших концертах. А тогда это происходило, может быть, полторы минуты в месяц. Но то, что Володя может непредсказуемое, немыслимое, - это я знала с первой минут.
- Расскажите о процессе работы Высоцкого над песнями - карандаш, бумага, звук, гитара?
- Тут очень разные есть мнения, я никого не хочу опровергать. Бывало по разному: зависело от обстоятельств, от состояния. Допустим, когда Володя писал при тысячесвечной лампочке с Валерой Золотухиным - это одна ситуация. У нас же была совершенно другая. Скажем, в Черемушках по тем временам была идеальная ситуация: двухкомнатная квартира, но при этом - в одной комнате Нина Максимовна и Никита, в другой - мы вдвоем и Аркаша. Ну как тут можно сочинять во все горло?! И зачастую Володя, сочиняя песню, не работал правой рукой, а левой только шелестел по струнам. Лады он брал, и это движение шелестящего по струне пальца - вот единственный аккомпанемент был. Все остальное он себе представлял. А играть даже тихо он не мог, потому что все это делалось над головой Аркадия. А когда была возможность - дети были в детском саду и там ночевали, - тогда он играл на гитаре, но очень тихо.
Еще у него была такая привычка: от отстукивал ритм ногой, но мы жили в таком "картонном" доме, что это было слышно не только на этаже под нами, но и на всех других этажах. А работал Володя по ночам, и, конечно, соседи и шваброй в потолок стучали… Был такой экспериментальный дом с воздушным отоплением, батарей не было, так что громко не постучишь… Звонили по телефону, стучали в дверь…
- А карандашом по бумаге?
- Если было светло или можно было зажечь свет, он писал карандашом по бумаге, а если нет - на чем попало. В поезде, в дорогах почти всегда писал на обложках книг. У брата Валерия автограф на книжке научной фантастики - это ведь песня, которая совсем недавно стала известна…
Майор всего до Бреста,
А я всего до Минска.
Толкуем мы с майором
Каждый о своем.
- Какие первые песни были записаны рукой Высоцкого?
- Первый раз Володя записал свою песню… Или "В куски разлетелась корона", или частушки, которые он исполнял в "Десяти днях…" и только потому, что тексты надо было отдать для оформления авторских прав.
- Были ли у Вас какие-то случайные или странные встречи с первыми песнями Высоцкого?
- У нас были соседи на Беговой - Бачулисы. У них был магнитофон, а у меня был грудной Аркаша, - значит, это был февраль 1965 года. И на магнитофоне была запись "Сгорели мы по недоразумению". Там много было и другого - не Высоцкого. Эта песня была единственная его, и соседи не знали, что развлекают этой "колыбельной" сына Высоцкого.
- А как начались публичные выступления?
- Очень просто они начались. В то время, когда мы с Володей заканчивали институты (он - школу-студию МХАТ, а я - ВГИК), актерская зарплата была 69 рублей, а, может быть, даже и меньше. Актерская ставка была - 7.50, и для актера, который мечтал заработать 7.50, конечно, нужны были концертные номера. У Володи были свои концертные номера со времен студии. Он читал сцену из "Клопа", чеховскую "Свадьбу" на много ролей, на много голосов, что-то из других писателей… В общем, были у него какие-то штучки и "хохмочки", с которыми он мог выступать. А как только появилась возможность выступать с песнями, он стал это делать. Допустим, подходит Первое мая - эстрады на улицах, - все актеры обязаны выступать, и Володя охотно туда шел: пел там частушки, читал какие-то вирши, но своего он тогда еще не пел. И вот эти уличные, эстрадные, праздничные - я не могу сказать, выступления высокого уровня, - но вообще Володя не халтурил никогда. Концертная деятельность у нищего актера не от богатого репертуара, а от пустого кошелька. Конец первого курса - все куда угодно: на целину, на картошку, на новогоднюю елку, и все это умеют, у всех что-то есть. А потом они вместе с ребятами это делали. Володя часто выступал с Васильевым, который хорошо владел гитарой. Бывало, что и Хмельницкий с аккордеоном, - ведь все они были разнообразно музыкальны.
- Как и когда произошел переход к собственным песням?
- Это было постепенно. Собственно, первый авторский концерт - это выступление в Институте русского языка. Я на нем не была, но убеждена, что это - первый концерт, а когда это было - не могу припомнить… Я из Сухуми прилетела в Москву, а Володя полетел в Одессу: или сниматься, или утверждаться на "Короткие встречи". А может быть, утверждаться на "Вертикаль"? - Не помню. Из Одессы он полетел не в Москву, а в Сванетию. Это было осенью 66-го года, но в какой точно момент, я сказать не могу. Когда Володя прилетел из Сванетии, была уже поздняя осень, и он привез ящик мандаринов.
- Людмила Владимировна, Вы не помните, как в Сухуми Высоцкий упросил Смехова впервые прочитать его рассказы? Это к вопросу о том, что Владимир Семенович очень многих людей "подвигал" на творчество, на самостоятельную работу: одного впервые вытолкнул на сцену, другого заставил писать…
- В этом смысле Володя действительно был заразительным человеком… Сухумские гастроли - это усталость всей труппы и прескверное настроение, - тоже у всех… Собраться и поговорить ни у кого никакого желания не было, - жарко, душно, неприятно… И вот уже перед отъездом, все уже чемоданы собирали, разговорились о литературе… Между прочим, очень много говорили об Эрдмане. Заговорили и о том, что Веня Смехов пишет рассказы и никому их не показывает… А собрались в нашем номере, довольно много собралось народу… Вот тогда Веню и упросили… И Володе поправился не юмор, а лирический, даже печальный рассказ о ребенке… Да, он многим говорил:
- Пиши! Пиши! А почему ты не пишешь?
А на следующий день обокрали Буткеева, - причем, украли настолько "все", что он приехал в Москву в чужих "вьетнамках"… И Володя, для того чтобы развлечь и утешить его, стал петь не "Борис Евсеев", а "Борис Бутке-ев", - так это и осталось в песне…
А позже Володя любил давать ребятам заработать. Когда почти после каждого спектакля внизу у вахтерши сидели по три - четыре члоевека и рвали его на части, - он брал ребят, не только для того, чтобы самому перевести дух, немного отдохнуть, но и для того, чтобы они могли что-то заработать. Кроме того, он считал, что его концерты украшает Юрий Медведев.
- В Сухуми была написана песня "Мы в очереди первыми стояли". А с чем это было связано?
- Это был вполне конкретный случай: мы все время ходили "не жрамши". Сколько бы мы ни спускались в ресторан - столы накрыты, пустота абсолютная, а никого не пускают. А в Сухуми мы прилетели из Тбилиси, где было совершенно по-другому: в Тбилиси мы были заняты только тем, чтобы удержаться и не объесться до полусмерти. Там нас кормили постоянно, на каждом шагу. Мы приехали Ьр Сухуми голодные, - столы накрыты, но не для нас. И на улице поесть негде.
- А как проходили гастроли в Тбилиси?
- Гастроли были превосходные. Тбилисская публика принимала Таганку очень хорошо. Потом там было много интересных встреч с интересными людьми. В какой-то мере Тбилиси - это было открытие. Мы поняли, что это город величайшей, интеллигентнейшей культуры. Я не побоюсь сказать, что Володя был там просто счастлив. А в Сухуми была нормальная трудная работа, у всех были сорваны голоса… И все полоскали горло морской водой, заплывая подальше в море. А в Тбилиси была великолепная творческая атмосфера.
- В это время уже были отдельные выступления - концерты Высоцкого?
- Это не были отдельные концерты, это были совместные выступления артистов театра. А самое сильное впечатление в Тбилиси - это музей изобразительного искусства. Мы туда пришли, а там оказались какие-то молодые грузинские художники, которые, увидев у нас интерес к Пиросмани, повели смотреть частную коллекцию, а коллекция эта была в доме одного из самых крупных художников Грузии. Это было страшно интересно.
А еще мы довольно много ездили по окрестностям Тбилиси. И вот тогда мы открыли для себя и Тбилиси, и грузинскую культуру. К нашему стыду, мы с Володей думали, что все лучшее, что есть в Грузии, учится в московских институтах. Мы, конечно, были неправы.
- Известно, что в вашем доме бывали писатели-фантасты: Аркадий Натанович Стругацкий, Ариадна Григорьевна Громова. Расскажите, пожалуйста, об этих встречах.
- С Аркадием Стругацким я познакомилась в 1966 году, когда Володя был в Сванетии. Познакомились мы с ним вместе с Жорой Епифанцевым, а когда Володя вернулся, и ему был сделан этот драгоценный подарок.
Взаимное впечатление было, конечно, потрясающим. Особенно потому, что Володя еще в Тбилиси, в гостинице писал "В далеком созвездии Тау-Кита" и "Марш космических негодяев". Этими песнями он поверг Стругацких в состояние неимоверного восторга, в особенности, песней про "Тау-Кита", потому что они в это время работали над "Улиткой"… И Володя, и Аркадий очень гордились, что у них одновременно сработала мысль на эту тему.
- А Ариадна Громова?
- С Ариадной Громовой мы были знакомы раньше. Это было в один из дней пребывания в Москве Станислава Лема. Ариадна Григорьевна обладала феноменальной памятью, и задолго до этого она перевела Лему по памяти несколько Володиных песен, достала записи, рассказала о нем. И перед приездом Лем выразил желание познакомиться с Высоцким. Володя был приглашен на встречу с Лемом у Ариадны Григорьевны, - я думаю, это было в первой половине октября 1965 года. На этой встрече Володя пел для Станислава Лема и для всех, кто был на этом вечере.
- Мне говорили, что на этой встрече был и Александр Галич?
- Галича на этой встрече не было, и встречался ли Володя с Галичем, я не Знаю. Мне недавно сказали, что они встречались в Риге, в 1960 году, но тогда я об этом не знала. Какие-то песни Галича Володя пел, но на той встрече Галича не было. Ариадна - гостеприимнейшая, очаровательная хозяйка, было огромное количество народу. Хотя квартира была маленькая, в ней вместилось, наверное, человек двадцать… А Галич пел Лему на следующий день на квартире Шурика Мирова. Я на той встрече была недолго: я не столько хотела послушать Галича, сколько хотела получить автограф у Станислава Лема.
- Вы вместе с Высоцким увлекались тогда фантастикой, много ее читали. А вообще, каков был круг чтения и, если можно так сказать, - способ чтения Высоцкого?
- Я не очень люблю этот вопрос. Во-первых, Владимир Семенович личной библиотеки тогда практически не имел. Все книги, которые можно считать его собственными, вполне укладывались в один портфель. Фантастики у него не было, мы начали собирать фантастику вместе в 62-м году, когда родился сын Аркадий. В качестве легкой литературы мне было тогда рекомендовано чтение фантастики, и мой отец принес в больницу сборник, в котором был роман Стругацких. Это были "Стажеры", и вот с этого момента мы начали собирать фантастику.
А чтение… У Володи и времени не было просто так читать: взять книжку, сесть дома и читать, - почти никогда так не было. Или мы куда-то шли, или у нас был какой-то народ… А вот в дороге он читал всегда. Где он брал книги? - У кого-то из знакомых, иногда из библиотеки. На гастролях Володя много читал. А когда мы стали собирать фантастику, Володя любил, чтобы я читала вслух. Я даже не знаю, что он сам успел прочитать у Стругацких, - практически все я читала вслух, даже самые длинные вещи: "Гадких лебедей", "Обитаемый остров" - все подряд… И надо сказать, что потом мне всю жизнь этого не хватало. До этого я мало читала вслух - не было такой потребности. Ну, разве детям какие-то книжки… И уже никогда потом у меня не было такого слушателя. Володя никогда не засыпал, и я могла по десять - двенадцать часов подряд читать… Солженицына я тогда читала вслух. Вот недавно мы с Веней Смеховым вспоминали, как нам дали, по-моему, "В круге первом" и документы по процессу Синявского и Даниэля. То и другое - в одном экземпляре, а нас было много, и я читала вслух: сначала о процессе, а потом во всю длину - "В круге первом"… Или нет, скорее всего, это был "Раковый корпус". А вот Есенина (когда у Любимова шел процесс подготовки "Пугачева") Володя очень много читал сам: и Есенина, и воспоминания о нем. Недавно мне дали что-то вроде дипломной работы об образах из "Цыганочки": "На горе стоит ольха, под горою - вишня"… И интуитивно эта девочка догадалась, что ольха - это откуда-то из Есенина, и очень точно: это именно так! Во-первых, вся эта песня пронизана перекличкой с есенинскими образами из спектакля, и вся тема… - даже не отчаянья. Отчаянье - это, скажем, стихи про ямщика, а "Цыганочка" - это активность, это борьба с отчаяньем. Страшное, трагическое преодоление, как и тот момент в "Пугачеве", когда Хлопуша бросается на эти цепи - это такой же напор: "Проведите, проведите меня туда, где станет лучше!" Мне кажется, что ни оценить по-настоящему, ни понять эту песню вне "Пугачева" нельзя.
А ведь многое Володе в спектакле не нравилось, но именно потому, что он врос в него, он в него кровь пролил. И если Володя где-то говорит:
- Что Вы ко мне пристаете с этими биографическими фактами? У меня в жизни были вещи поважнее, чем биографические факты. И это - самая святая правда. Важнее всего, что для него были роли, в которые он т а к врастал.
В "Цыганочке" очень много образов из спектакля: и "плаха с топорами", и сама тема дороги - там этот подиум, эта дорога сверху вниз: на цепи, на плаху… А не нравилась ему в спектакле историческая карикатура, которая казалась Володе не одной группы крови с трагедией. Ему казалось, что они с Колей Губенко играют трагедию - собственную! Хотя, казалось бы, какое у них тогда трагическое одиночество? - Ведь вершина возможностей, открывающихся и перед Колей: выход в режиссуру, а сколько киноролей в это время! И все же в спектакле они играли страшное предчувствие одиночества. Нет, Есенин был совершенно особым этапом в жизни Володи…
- Людмила Владимировна, мы неизбежно будем возвращаться к каким-то вещам… Давайте закончим тему фантастики: Вы помните вечер, на полном серьезе посвященный проблеме летающих тарелок, на котором Вы были вместе с Высоцким?
- Володя тогда верил в "тарелки", а пришельцев ждал… Мы возвращались домой, была зимняя оттепель, на небе действительно что-то летело, и мы стояли, как идиоты, промокнув, стуча зубами и ждали: "тарелка" это или не "тарелка"? Оказалось, что это был фонарь на подъемном кране у соседнего строящегося дома. И пока не стали видны силуэты этого проклятого дома, мы стояли и ждали пришельцев…
- Начало работы Высоцкого в театре?
- Театр Пушкина… Володя уходил из этого театра не один раз. Первый раз он ушел, еще не закончив сниматься в фильме "713-й просит посадку". Потом он вернулся в этот театр, - его опять уволили. Поступил в Театр Миниатюр, там практически ничего не было. Володя должен был играть в пьесе Ильфа и Петрова (не помню, как она называется)… Какая-то свадьба, какой-то папа, отсидевший в тюрьме, приезжает на эту свадьбу. И он рассуждает о достоинствах пенитенциарной системы и о том, что его стимулировали парой брюк. Вот это была Володина роль. Кроме того, Володя ходил на репетиции, - у них были какие-то занятия…
Конечно, ничего интересного из этого не получилось, и Володя вскоре оттуда ушел. Но там были интересные наметки, которые потом вылезали где-нибудь по-настоящему. Да нет, не где-нибудь, а на Таганке, на этой Любимов-ской площадке… Они ведь в Театре Миниатюр(!) хотели ставить "Татуировку", хотели делать спектакль по Володиным песням - тогдашним! - а ведь это февраль 1962 года. Володя уже тогда понимал, что это - репертуар! И они говорили, что "Татуировку" можно ставить как драму или пьесу… Черт его знает, может быть, они бы что-нибудь там и добили до настоящего театра, но тут так счастливо совпала судьба с Любимовым, который того же искал…
А про Театр Миниатюр хорошо могут рассказать Саша Кузнецов или Зиновий Высоковский, которые тоже там работали. У них были очень теплые дружеские отношения.
- А почему он не остался в Театре Миниатюр?