"Мысли о физической немощи, о том, что комплексная радость не может восприниматься физически, что шлагбаум к этому – недуг и боль, физическое состояние и комплекс прошедшего, приведший к неполноценности".
21 февраля, понедельник
Много думаю о словах, услышанных 16-го. Много думаю – неожиданно для себя. Но не говорю ничего.
Мне нужно очень многое увязать и объяснить, исходя из правильности этих слов, объяснить не в сегодняшнем дне, а во вчерашнем. И понять. Потому что все, понятое вчера, эти слова делают непонятным сегодня. Но пока я буду молчать.
Чудесный вечер. Много смеха во время послеобеденного кофе. Шампанское. Ликер моей собственной выдумки. Из японского зонтика сооружается лампа.
"А где-то далеко, на острове Готланд…"
26 февраля, суббота
В прошлом году в этот день я лежала на диване больная и слушала пьесу Клоделя: "Annonce faite à Marie". Голос, однако, звучал все время – где-то очень глубоко, во мне. В прошлом году – в этот день – я написала на календарном листке "Не убий".
И через минуту: "…но с перерывом…"
Нет. Нет. Нет. Смерти с перерывом не бывает. Все умирают один раз – и навсегда. Если же бывает возрождение – или даже Воскресение, то умершее возрождается – или даже воскресает – уже другим. Это то же самое и не то же самое.
Воскресший Лазарь был тот же и не тот.
Март, 1-е, вторник
После очень тяжелого дня в большом одиночестве, когда были пройдены все ступеньки.
19 марта, суббота
Восточные ветры опустошительны. Очень трудное настроение и состояние.
Думаю о том, что из меня бы вышла незаурядная актриса.
Чтение: о Дизраэли, английские уголовные романы, "Лже-Нерон" Фейхтвангера. Читаю много и, читая, отмечаю, что я читаю, что это книга, что чтением занята именно я.
Март, 31-е, четверг
Улицы. Нева. Я живу в моем городе. Это мой город. Я здорова. Я больна. Круги моей жизни сошли с ума. Окружности их лопнули. Резко изменились скорости и пространства. Произошли механические и геометрические катастрофы. Я очень спокойна. Я очень много улыбаюсь. Я подхватываю обломки крушений и быстро (с закрытыми глазами) строю новые круги. Ведь жить надо. Мне жить надо, а не кому-то другому. Вот – строю, строю…
Май, 28, суббота
Дождь. Холодно. Весна в этом году поздняя и не теплая. На днях в Павловском парке смотрела на еще голые ветви дубов и лип. Трава молодая, легкая; в ней – ветреница. Цветет черемуха. Если долго лежать на спине и смотреть в небо, то за голубым ясно видится черное. И это черное очень близко. Но замечают его близость немногие. Лучше верить в вечность лазури: проще.
Если бы писать каждый день – и обо всем… Какая интересная получилась бы книга. И сколько проклятий рухнуло бы на ее автора… А какой-нибудь умный Фрейд приступил бы к изучению его личности "по данным собственноручных записей и свидетельских показаний".
Получился бы забавный винегрет!
Радуюсь новой любви в моей жизни – к Маяковскому. Портрет его на письменном столе. Смотрю на него, улыбаюсь – понимаем друг друга. Ненависть, товарищ? Ненависть. Ну, что ж… Таланту любви цвести не время.
Май, 29-го.
Утром – прекрасные большие слова. Слушая, думаю:
"Мое, мое… мой… моя…"
Потом диспансер. Рентгены, требования анализов, растерянность врачей. Мне весело и все равно.
Врач: "Каждому человеку дается материала на одну жизнь. Некоторые получают больше, но это исключения. Вам же вообще дано меньше, чем на одну жизнь. Почему же вы живете так, словно у вас запаса хватит на пять жизней? Вы растрачиваетесь и сгораете".
Растрачиваю? Сгораю? Пусть. Мне все равно.
Июнь, 6-го, понедельник
Прекрасная погода. Букинисты. Выставка грузинского искусства.
Июль, 5-го, вторник
Город Пушкин. Дождь. Аллеи Александровского парка. Гнедич. Розовое варьете. Разговоры о Гумилеве, о Мартине Лютере, об итальянском Возрождении и о мистификации. Совсем как в прошлом году. Но это не прошлый год. Это – сегодня.
В теле – глухая боль и глухая радость.
Распятая птица.
Ночью – красный месяц, исчезающий в туманах страшных гнилых испарений.
Вся моя жизнь – как марево.
11 июля, понедельник
День, в котором было очень много роз и очень много солнца. Все-таки раздвоенность – "а" переживает, "в" наблюдает, "с" оценивает, причем и "а", и "в", и "с" – одно и то же лицо.
И переживания, и наблюдения, и оценки очень интересны, но в разных планах.
Чтение книги Шадурна "Vasco". Много любопытного и наводящего, но и только. Глубинную личность нужно искать не здесь. Это за семью замками.
Иногда страшно: а вдруг глубинной личности вовсе и нет? Только блестки на поверхности, кривые отражения, романтика, поза, рыцарский шлем – и мое собственное воображение?
Ну, что ж. Трезвость – дело хорошее.
Юмор, шутки, зубоскальство, изысканность остроумия. Светящийся экран (не надо говорить, не надо спрашивать, не надо анализировать).
А – если – я – иначе – не – могу!
Вечером: Марсово поле, розовый закат, чудесная луна, кафе "Норд", исковерканный Невский.
Веселей, веселей, веселей!
12 июля
Жара. Блуждания по городу. Музей Ленина в Мраморном. Несмотря на почти подчеркнутую неполноту, очень интересно. Хороша экспозиция и замечательны некоторые документы. Жаль, глубоко жаль, что до сих пор нигде не дан Ленин-человек. Вся жизнь этой необыкновенной личности была политическим боем, согласна. Но были минутки, когда он любил Бетховена, Пушкина, детей. И у его родителей и у его дедов были такие черты, которые, быть может, косвенно определяли возможность возникновения и таких минуток и политических боев.
По-моему, подходит время, когда Ленина можно показать во весь его рост.
Кто это сделает?
Вечером – усталость, жар, телефоны.
13 июля, среда
Очень уж я люблю смотреть в корень вещей. Не говорю ничего, подаю пустые реплики и смотрю, как выворачиваются наизнанку актеры. Очень смешно видеть, как люди тебя обманывают и пребывают в творческой уверенности, что ты веришь им полностью и об обмане даже не догадываешься.
Как все боятся правды.
Опять Пушкин. Киснущая туманность Гнедич. В парке говорим о Фаусте, Mallarme и Гете. Говорим о Гейне и о Луначарском. Бернард Клервосский был противником Абеляра. А что сделал Бернард Клервосский?
В Пушкин, вероятно, поеду не скоро. Мне надоедают и мистификации, и тройные средства путей сообщения.
14 июля
Дома. Перевод о сурках, который не пишется. Уборка квартиры с мамой – почти генеральная. Жарко. Просмотр старых папок: интересны мои характеристики, данные в свое время паранормальным приятельницам Боричевского (где Вы, Эрмит?). Читала и улыбалась. Как все это далеко. Возможно, однако, что через это надо было пройти. Сколько во мне теперь сухости, трезвости, юмористического скепсиса. А сколько тогда было горения и веры. Все ждалось каких-то откровений. Откровения и пришли – да не такие.
А что бы было, если бы я все-таки поехала на Фонтанку? Дома были бы неприятности, дома был бы скандал. В любимых глазах было бы огорчение, боль, страдание – пусть даже немного преувеличенное (для эффекта). Я бы томилась и беспокоилась – и, вероятно, потом просила бы прощения.
Но на Фонтанку мне поехать хочется. Во мне всегда живет это желание, и часто, бывая в городе, на улицах, я с усмешкой наблюдаю за собой: вот трамвай 37, вот троллейбус – ну, что же, что же? Рискни.
Но проходят дни, месяцы, годы. Я не делаю ни одного движения. А мне ведь нужно немного: прийти – посидеть в кресле – погладить руками и взглядом книги и разойтись – может быть, даже и не сказать ни о чем?
Как странно: некоторые трагедии моей жизни формально напоминают любовные драмы героев сентиментальных романов. Разлуки – невозможность встреч – бессердечные родители и так далее. Возможно, что настоящие женщины переживают с такой же остротой свои эмоциональные перипетии (разговор с любимым мужем, память о любовнике и так далее). У меня же все это имеет отношение (во внешней форме) к старому Дому на Фонтанке, где живут весьма пожилые люди, муж и жена, причем муж немногим моложе моего отца, которому 68 лет.
17 июля, dimanche
К вечеру – теннис и Киса. Новые знакомства. Болтовня ни о чем. Рубиновое солнце. Много печальных и легких мыслей, не обязывающих к трагедиям.
Помню, в свое время много думала о неразделенности любви (при разделенности жизни и событий жизни, допустим). Теперь думаю о другом – о неразделенности жизни и ее событий, когда два человека, идущие совершенно различными и неизвестными друг другу путями, находят полное и прекрасное единение разделенности только в одном плане: в плане любви. Я думаю, тяжело и одно и другое. А что тяжелее?
20 июля, среда
Обедаю у Басовой, возникшей на моем горизонте после почти двухлетнего перерыва. Понимаю, что я нужна этой интересной женщине, к которой я очень хорошо отношусь, но пока не понимаю, в чем и для чего. В бескорыстие ее памяти и симпатии я, конечно, не верю – все это имеет другие корни.
Пьем водку. Смотрим парижские туалеты и замки и музеи Франции. Она полгода провела в Париже, где в нашем павильоне работала на Всемирной выставке. Отравлена Парижем тряпок и какой-то личной любовной историей. Держится хорошо, хотя не так умна, как я вначале думала. Не люблю грубости в рисунке.
Возвращаюсь ночью в такси. Душно. Желтая луна. Физически чувствую себя очень плохо и неуверенно.
21 июля, четверг
Спутанный день: дрова, Николай Михайлович, доктор Тотвен перед отъездом на дачу, вечером кислая и злая Анта, с которой неожиданно скучно (за последние годы отмечаю это все чаще и чаще: с нею, с такой любопытной и умной женщиной, начинает бывать скучно. Кто-то из нас переменился. Я – может быть. Она – наверное).
25 июля, Lundi, nuit
Человеческой слабостью очень легко оправдывать себя и чувствовать, что все-таки ты очень милый и замечательный человек. Но наш марксистский суд человеческой слабости во внимание принимать не может и не должен. Так, исходя из понятий слабости человеческой, можно оправдать и проигрыш Республики!
Август, 13-го, суббота
В записной книжке за 1936 год сказано:
"Aimer un être de fiction! Quelle folie outrageante pour celui qui aime!". Думаю об этом на Островах, где хорошо и скучно.
А разве бывает так, чтобы люди любили подлинное, а не воображаемое? По-моему, нет. Все зависит от степеней творчества и от талантливости партнеров. Ведь за подлинную сущность можно любить лишь очень немногих людей. Все это знают – ну, а стараются подавать себя понаряднее, попышнее, подороже. А если заглянуть за кулисы… сколько все-таки мерзости в человеке!
Игра в невинные мистификации продолжается. Веря моей искренней улыбке и нежным глазам, меня обманывают и продают на каждом шагу. Мне весело, но я молчу. Подумать только – кто, кто обманывает меня, кто продает меня?
Я – прекрасный строитель карточных домиков.
Но все-таки я знаю это.
Август, 25, четверг
Очень тихий, очень ласковый и очень печальный день. Мысленно называю себя зрячей слепой. Усталость. Много молчания. Страх перед возможными словами: не мой страх.
Ну, посмотрим, что будет дальше.
Сентябрь, 10, суббота
Голубая комната. Gêne qui ressemble au trouble. Знакомые вещи, которые вдруг кажутся чужими. Слова не те, которых ждали. Руки не те, которые должны были бы быть. Как говорят вещи! Как я умею их слышать. Amertume. Etonnement. Et – dégoût (pour la première fois).
30 сентября, пятница
Летний сад с моей красивой ученицей. Желтые листья. Свежесть. Голубые дали.
День больших неназванных печалей.
Усталость, депрессия. Ах, все равно…
Господи, дай мне быть глупой! Дай мне дар безмятежной глупости и безмятежного счастья!
Мысли: всегда говорят – человек предал человека, человек предал бога. А что бывает, когда бог предаст человека?
Когда я в театре, я знаю, что я в театре, а не в жизни. А когда я в жизни, мне необходимо знать, что я не в театре.
Со вчерашнего дня (символический день пустоты!) начала писать по-французски заметки "О театре в жизни", об эллинских богах, о губной помаде и о всяких пустяках. Лилии, конечно, могут цвести и в Геркулануме – это поэтично. Но место ли им в борделе?
7 октября, пятница
Мистификация достигает пределов гениального абсурда. Молчу и смотрю.
Индийская мудрость: "Смертные могут смеяться при мысли о том, что можно переплыть через великий океан – и это мой разум понимает. Но сердце не хочет вместить – и оно все же стремится прикоснуться к луне".
Я тоже все понимаю.
14 октября 1938 года, среда
S.O.S.
Октябрь, 28-е, пятница
Очень трудные дни. Больна. Неладное с легкими. Эндокардит. Шампанское и кровохарканье.
Ноябрь, 1-е, вторник
Читаю Энциклопедию. Книга очень большая. Интересно: как люди начинают сходить с ума?
Ноябрь, 6-е, воскресенье
В прошлом году в этот день мне показалось, что я ростовщик, что жизнь, ограбив меня дочиста в свое время, возвращает мне нынче долг с громадными процентами.
В этом году я думаю другое.
Всему свое время: наивности – тоже.
А есть ли пределы человеческой подлости?
Как много разрушено башен!
Сегодня в 6 часов 20 минут телефонный разговор с Р. (после долгого-долгого молчания). В сердце боль, руки дрожат. Голос ломается, и в голосе, и в глазах слезы. Это чувствуют. Знаю теперь: это был единственный человек, который меня ни разу не обманул и не предал.
Страшно жить.
Ноябрь, 15-е, вторник
Можно мне у Вас посидеть – поговорить о книгах, о персидских мистиках, о том, что было при мне, о том, что было без меня? Можно мне Вас поблагодарить – просто за то, что Вы существуете, за то, что с Вами и у Вас я всегда была светлой, высокой и чистой?
Ночью: ветер, вздутые холодные воды Фонтанки, тучи, пустые площади, пустые дома.
21 ноября, Lundi
Какие страшные теперь понедельники! Очень ясное ощущение: ni rédemption, mais châtiment. За все нужно платить.
Оказывается, мне есть чем платить.
5 декабря, понедельник, ночь
День такой злобы и такой ненависти, которые могут быть названы олимпийскими. Пафос гнева дает неожиданные эмоции удесятеренных сил.
Только ненависть ведет к победам.
10 декабря, суббота
Почти животный, почти биологический ужас перед грядущим и признание своего собственного бессилия перед этим ужасом. Все силы сконцентрированы в одной точке: сохранение относительного равновесия.
Чувствую себя канатным плясуном, идущим над бездной. Причем с одного края канат подрезан.
Вечером был темный город, темные здания, предзимний холодок. На остановке ждала долго трамвая, мерзла, щурилась, слушала в себе почти осязаемый, почти ощутимый физический рост гнева, издевки, ненависти.
Часы у рынка показали: 9.15. Решила: поздно. Никуда не поехала, прошлась по темным улицам, снова слушая в себе рокоты бунта и радуясь им.
Потом работала, читала чужие письма и была в веселом настроении. Чужие письма говорят о чужой жизни. А какое мне, собственно говоря, до нее дело? В особенности, если эта жизнь ниже моей. Как люди боятся правды! Какие только маски они не надевают, чтобы скрыть эту правду (даже от самих себя!). И как смешно смотреть на все это – и видеть, видеть…
Я никогда не вела таких интересных психоаналитических разговоров, как за эти два последних месяца. И никогда еще – в столь короткий промежуток – мне не приходилось делать таких потрясающих открытий.
Все – как дым.
11 декабря, dimanche
Холодно. Вечером недолго была на улице. Потом слушала пение. Смотрела на толпу. Стало еще холоднее, еще беспризорнее.
Потом – работа. Астрономия ведь тоже какое-то дело.
12 декабря, понедельник
Поздно встали. День тусклый. Накануне – очень веселый вечер до 2 часов ночи, когда я даю в лицах (в жутком и смехотворном гротеске) серию моих поклонников.