* * *
Вспоминает штурман полка Герой Советского Союза Лариса Розанова:
"Кубанская весна 1943 года. Весенняя распутица, непролазная грязь. Дороги развезло, машины застревают. Нет подвоза бомб, бензина, продуктов питания. А летать надо…
Бершанская вызывает летчиков, дает задание вылететь в город Кропоткин, получить там все необходимое для боевой работы. По колено в грязи, буквально на руках девушки вытаскивают самолеты на узенькую, чуть просохшую полоску аэродрома. Вылетаем. До Кропоткина - двести километров. Летим низко, бреющим. Мне пришлось сделать днем три рейса. Тысячу двести километров летела на перегруженном самолете и очень устала. А вечером легкий морозец сковал землю, и мы летали на задание.
…Ровно, монотонно гудел мотор. Потом звук стал отдаляться, и я почувствовала, что куда-то проваливаюсь… Совершенно невозможно было противиться сну, глаза просто слипались.
- Лора, ты сегодня измоталась, давай я поведу. А ты отдохни.
Я покорно передала управление Вере Белик, и тут же заснула. Мне показалось, вздремнула на несколько минут. Вдруг слышу:
- Ну проснись же, наконец, Лорка! Проснись!
Очнувшись, я схватилась за управление. Вдруг из-под левого крыла на меня уставился яркий луч. "Фара! Атакует истребитель!" - решила я. Рванула самолет вправо. "Фара" слепила меня уже из-под правого крыла.
И я стала маневрировать, бросая самолет в разные стороны…
- Скорость! Скорость, Лорка! - яростно кричала в трубку Вера.
Наконец я опомнилась. Скорость огромная, в ушах свист, самолет весь дрожит… Высота на приборе - пятьсот метров! Значит, мы падаем уже около тысячи метров!.. Только на высоте двести метров мне удалось выйти в горизонтальный полет. И вдруг у меня задрожали руки и ноги, зубы стали выстукивать противную дробь. И тут я услышала голос Веры:
- Лорочка, как ты себя чувствуешь?
Услышав ее, я сразу успокоилась.
Этот случай послужил мне наукой: больше я никогда не спала в полете".
* * *
Вспоминает вооруженец Зина Вишнева:
"…Ранняя кубанская весна. Станицы Челбасская, Ново-Джерелиевская… Дороги раскисли, и подвоз горючего, боеприпасов, продовольствия был крайне затруднен. Экипажи днем летали за бомбами и бензином, а ночью - на боевые задания.
Трудно приходилось авиамеханикам и вооруженцам. Самолеты стояли на размокшем поле, колеса утопали в жирной земле, и девушкам приходилось то и дело вытаскивать машины на руках. А каких сил стоила подвеска бомб, когда их то засасывала грязь, то они обледеневали в морозные ночи! В мороз руки наши примерзали к металлу…
Тяжело нам было поднимать стокилограммовые бомбы. Даже вчетвером тяжело было. Но мы этот вопрос решили быстро. Бомбы прибывали в особой таре, в ней мы и подтаскивали их к самолету. А потом каждая в темноте выполняла свою операцию, наощупь, и вот уже слышно: "Готово!" У нас не было ни одного случая, чтобы бомба не взорвалась по нашей вине или упала бы сама по себе…
Это была ночь-"максимум" в декабре 1944 года. Вооруженцы работали как никогда. Несмотря на мороз, сбросили шинели, работали в куртках, усталости не чувствовали. "Сотки" казались в 30 килограммов, незаметно для себя поднимали их быстро, все делали молча, от самолета к самолету не ходили, а бежали, освобождающаяся тройка спешила на помощь другим, и самолеты снаряжались менее чем за одну минуту. В подвеске и снаряжении бомб не было обнаружено ни одного недостатка, все делалось точно и аккуратно. Каждая девушка в эту ночь подвесила не меньше чем по три тонны бомб…"
* * *
Рассказывает Герой Советского Союза Нина Ульяненко:
"Осенью 1942 года меня зачислили штурманом в экипаж к Дусе Носаль. Летать с ней было удовольствием. Многому можно было научиться у нее. Обычно до цели Дуся сама пилотировала самолет, а после бомбометания передавала управление мне. Так мы меньше уставали, а я приобретала опыт вождения. Моей мечтой было стать летчиком. Дуся знала об этом и всячески помогала мне.
Запомнился полет на разведку погоды. Мы бомбили тогда немцев в районе Краснодара. За несколько минут до цели попали в сплошной снегопад. Дуся ведет самолет по приборам. По времени мы уже над целью, но ничего не видно - куда бросать бомбы? Решили возвращаться домой с бомбами. Помогаю летчику в слепом полете. Зорко смотрю, не появится ли где огонек или звездочка. Слежу за приборами. Внезапно стрелка прибора скорости начинает показывать: девяносто, семьдесят, шестьдесят километров в час…
- Дуся, скорость падает!
Высовываю руку за борт и чувству - тонкий, едва заметный след льда покрывает фюзеляж, плоскости. Вот почему такая малая скорость на приборе - он отказал. Теперь Дуся ведет машину только по компасу и указателю разворотов. Вести самолет в облаках, не зная его скорости, - искусство высшего класса.
Самолет отяжелел от намерзшего льда, плохо слушался рулей управления. Высота быстро уменьшалась… Сбросить бомбы, облегчить самолет? Но мы уже над своей территорией. А слой изморози все толще. Опасность грохнуться на землю велика. Пятнадцать минут показались нам вечностью. Только умение и мастерство Дуси помогли нам выбраться из этого почти безвыходного положения.
Доложив метеообстановку, идем ужинать. И только тут замечаем, что зуб на зуб не попадает от нервного напряжения…"
Спустя месяц Дуся Носаль была убита над целью в районе Новороссийска. А Нина Ульяненко стала летчиком.
* * *
До войны Дуся Носаль работала летчиком-инструктором в аэроклубе.
Одна из лучших летчиц полка, она первой получила звание Героя Советского Союза еще в 1943 году. Посмертно.
…Светила полная луна. Внизу поблескивала Цемесская бухта. На Малую Землю, наш небольшой плацдарм под Новороссийском, сыпали бомбы немецкие самолеты, наши По-2 бомбили огневые позиции немцев. Пути наших и вражеских самолетов пересекались.
В эту светлую апрельскую ночь Дуся летела со штурманом Ирой Кашириной. Обе внимательно осматривали небо.
- Справа выше - "Рама", - предупредила Ира, увидев двухфюзеляжный "Фокке-Вульф".
- Вижу. Следи за ней.
- Держи курс, буду бомбить…
Когда бомбы были сброшены и Дуся взяла обратный курс, "Рама" исчезла. Они уже надеялись, что больше не встретят ее, когда внезапно Ира увидела яркую вспышку в передней кабине и над головой с шумом промчалась "Рама". Снаряд! Что с Дусей?
- Дуся! Дуся! - звала она, но ответа не было.
Летчица сидела неподвижно, как-то неестественно склонив голову на борт кабины. Самолет стал крениться, зарываясь носом, теряя высоту. Взяв ручку управления, Ира попыталась выровнять машину, но ручку заклинило: тело Дуси сползало вниз. Тогда она встала и, перегнувшись через козырек, подтянула Дусю кверху, ухватившись за меховой воротник комбинезона. Руки стали липкими… Время от времени подтягивая тело летчицы, она долетела до своего аэродрома. Дрожащими руками выстрелила красную ракету - сигнал бедствия… Оставалось самое трудное - посадить самолет.
…Свежий холмик вырос на окраине станицы Пашковской. С фанерного памятника смотрела Дуся: темные крылья бровей, внимательный взгляд, упрямый подбородок…
Ира Каширина за этот полет была награждена орденом боевого Красного Знамени. Спустя три месяца она погибла.
* * *
Утром после трагической ночи, когда кончились полеты, Бершанская сказала Ире:
- Себрова, перегоните самолет Носаль на основную точку.
- Есть, - ответила Ира, и мы пошли туда, где отдельно от всех стоял Дусин самолет.
Провожая Иру, я задержалась на крыле, и мне бросилась в глаза забрызганная кровью фотография на приборной доске. На меня смотрел чубатый парень с орлиным носом и решительным ртом. В форме летчика. Это был Грыцько, Дусин муж. Однажды в полете из отверстия на приборной доске вылез мышонок и страшно напугал Дусю. Ей пришла в голову мысль закрыть отверстие фотографией. Прикрепляя фото своего Грыця, она в шутливом тоне подговаривала:
- Вот. Пусть! Пускай попробует, что такое война. А то сидит себе там, в тылу. А жена должна воевать…
Грыць был инструктором в летной школе на Урале. Он готовил летчиков-истребителей, и его не пускали на фронт. Дуся часто вспоминала его. Они собирались воевать вместе. У них было большое общее горе… Только один раз Дуся рассказала нам о нем.
Первые дни войны застали ее в родильном доме Бреста, у нее родился сын. В то время они с Грыцем жили в пограничном городке в Белоруссии. Немцы бомбили город, рухнуло здание родильного дома, где лежала Дуся. Дуся чудом осталась жива. Но она не могла уйти с того места, где еще недавно стоял большой светлый дом. Там, под обломками, лежал ее сын…
Она скребла ногтями землю, цепляясь за камни, ее оттаскивали силой… Дуся старалась забыть все это. Летала, летала и каждую ночь успевала сделать больше боевых вылетов, чем другие. Она всегда была первой.
…В гробу она лежала строгая, с перебинтованной головой. Трудно было сказать, что белее - ее лицо или бинт… Прозвучал салют из винтовок. Низко-низко пролетела пара истребителей. Они покачали крыльями, посылая прощальный привет.
* * *
Из воспоминаний Раисы Ароновой, которая вместе с Руфиной Гашевой проехала по местам боев полка в 1965 году:
"…почти всю дорогу до Пашковской проехали молча. Каждая вспоминала военные годы, воскрешала в памяти образы тех, кто не дошел с нами до счастливого Дня Победы. Там, в братской могиле, на которую мы возложим сейчас цветы, похоронена Дуся Носаль. Она была одной из лучших летчиц полка и моей самой близкой подругой…
…Кладем цветы к подножию обелиска. Читаем: "Вечная слава героям, погибшим в годы Великой Отечественной войны".
- И это все? А где же имена наших девушек: Носаль, Пашковой, Макогон, Свистуновой? Ведь только они четверо здесь похоронены…
На сердце очень тяжело. Обошли вокруг обелиска, поправили цветы, постояли, опустив головы, и медленно направились к выходу…
…Из приемника зазвучала песня:
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте
У незнакомого поселка
На безымянной высоте…- У наших девушек и поселок и высота известны. А на могиле их имен нет, - говорю я. - Почему же они стали безымянными героями?! Ведь Дуся Носаль - первый Герой Советского Союза в нашем авиационном полку. И первая летчица - Герой времен Великой Отечественной войны. Почему же она лежит сейчас в земле безымянным героем?!
Песня разбередила душу, слезы брызнули из глаз. Не в силах больше сдерживать себя, я плачу - не стесняясь, открыто…"
Вскоре после опубликования этого отрывка в газете "Советская Кубань" 20 марта 1965 г. у памятника была возложена мраморная плита с именами погибших.
* * *
В районе Новороссийска над Малой землей висели САБы, освещая желтоватым светом сразу большой участок боевых действий. Командир эскадрильи Маша Смирнова и штурман эскадрильи Дуся Пасько еще издали увидели эти немецкие "фонари" желтого цвета. Маша сказала:
- Где-то здесь ходит немец. Сегодня они тоже работают ночью.
- Они всегда выбирают лунные ночи, - заметила Дуся. - Смотри, как хорошо он осветил наши траншеи. Кстати, и свои тоже.
В этот момент прямо по нашим позициям высыпал бомбы немецкий самолет - от взрывов взметнулись кверху снопы искр.
- А вот и сам он… Впереди справа, выше нас! Видишь?
- Вижу, - ответила Маша.
Светила полная луна, и на фоне темно-голубого неба был отчетливо виден вражеский самолет, который разворачивался над морем. Девушки, надеясь, что самолет, отбомбившись, уйдет, решили не мешкая заходить на цель, пока "фонари" еще освещали землю.
- Зайдем со стороны моря, - сказала Дуся, - а потом сразу на обратный курс.
Однако немец не уходил. На какое-то время они его потеряли, но потом опять увидели.
- Нас ждет, - осторожно пошутила Дуся. - Увидит сейчас нашу бомбежку - и мы у него на крючке…
Но Маша шутить не любила, поэтому решительно заявила:
- Тянуть нельзя! Надо быстрее бомбить и уходить.
- Давай, заходи с курсом 70°. Так… Подверни чуть правее… Стоп!
Серия бомб перекрыла вражескую траншею.
- Молодец! - похвалила своего штурмана Маша, заложив глубокий крен, чтобы увидеть результат бомбежки. И сразу вошла в пике, уходя от цели.
Новороссийск и Малая земля остались позади. По-2 уже приближался к своему аэродрому, когда Маша вдруг сказала:
- Знаешь, Дуся, это мой 500-й боевой вылет…
- Да ну? Поздравляю! Что ж ты молчала?
- Вот теперь, когда впереди посадочные знаки, можно и сказать об этом.
Днем в полку чествовали Машу Смирнову, которая первая добилась такого результата - 500 вылетов.
* * *
Рассказывает Руфина Гашева:
"Это случилось на Кубани в ночь на первое мая 1943 года. Нам только что вручили гвардейские значки, а Ольге Санфировой еще и орден Красного Знамени. Настроение было приподнятое, хотелось сделать как можно больше боевых вылетов.
Наша цель - пункт Верхне-Баканский, где были сосредоточены немецкие войска и боевая техника. Здесь проходила "Голубая линия", укрепленная полоса обороны противника. Два вылета прошли нормально, хотя обстрел был сильный. На третьем нам не повезло: осколок зенитного снаряда угодил в мотор, и он заглох. А бомбы еще не сброшены! Планируем на цель. Втайне надеемся, что мотор заработает - у нас уже так бывало. Вот бомбы летят на цель, и Леля разворачивается, берет обратный курс. Мотор молчит, и мы молчим. Понимаем, что придется садиться на территории, занятой противником. Километров семь не дотянули до линии фронта.
Самолет летел над лесом, Леля подвернула его так, чтобы он сел на прогалину. И вот - толчок! Машина, зацепив за дерево, с треском развернулась и остановилась, накренившись, - вся левая плоскость была искорежена… Прихватив планшеты, мы с Ольгой выпрыгиваем из самолета. Поднялась стрельба, мы прильнули к земле. Потом поползли по-пластунски.
В общем, пробирались и ползли две ночи, днем отсиживались: первый день в болоте, в плавнях, второй - в лесочке. Леля простудилась, стала кашлять. Это нас чуть не погубило. На рассвете третьего дня перешли линию фронта и вышли к своим передовым частям…"
* * *
Воспоминания комиссара 218-й дивизии генерал-майора Горбунова:
"…Мое личное общение с полком было с июня 1942 года по март 1943. Этот период был наиболее важным в истории женского полка, когда приобретался большой опыт, боевая закалка, проверялись в боях силы и возможности… Включение полка в состав нашей дивизии было встречено командованием не очень благожелательно. Мало кто рассматривал этот полк как полноценную боевую единицу. Возникли многие опасения: и то, что полк принесет большие неприятности и увеличение числа летных происшествий, и что наличие в составе дивизии большого количества женщин может иметь отрицательное значение в бытовых делах и т. п.
Но полк быстро преодолел трудности, связанные с втягиванием в боевую работу, и в течение двух-трех месяцев не только завоевал всеобщее признание как боевая единица, но стал одной из лучших частей дивизии. Особенно ярко проявились высокие боевые качества, героизм и самоотверженность людей женского полка в боях на Тереке. Боевые дела полка уже знали во многих частях фронта. Полк хорошо знали пехота и другие наземные войска, наконец, он стал хорошо "известен" и немцам.
В боевой истории авиации едва ли есть такой другой пример, когда бы часть, личный состав которой не прошел почти никакой военной подготовки, сумела в такой короткий срок завоевать столь широкую боевую славу…
…Бодрость и жизнерадостность никогда не покидали полк. Вызывает удивление, что суровые лишения и трудности никогда не удручали людей, их как бы не замечали. Но самое главное, чем выделялся женский авиаполк, - это бесстрашие и героизм. Это было настолько массовым явлением, что в полку к этому привыкли, как к чему-то само собой разумеющемуся…"
* * *
Вот она, Киевская, один из опорных пунктов "Голубой линии", подумала Рая Аронова. А в переговорный аппарат сказала:
- Катя, набери высоту побольше. Тут нам опять дадут жару.
- Какую высоту! Нижняя кромка облаков всего 700 метров, - ответила летчик Катя Пискарева.
- Ну, сколько можешь…
Не успела она это сказать, как зажглись прожекторы, пошарили в небе и скрестились. Оголтело залаяли зенитки, стреляя по освещенному самолету. Рая заметила на перекрестке дорог машины - хорошая цель.
- Катя, чуть правее. Держи курс.
В этот момент что-то горячее, острое вонзилась в правый бок. От сильного толчка Рая стукнулась очками о приборную доску и охнула. На мгновенье потемнело в глазах… И сразу мысль: бомбы! Цель уйдет!..
- Бросаю…
Видно было, как внизу разрывы бомб перекрыли дорогу - одна машина отстала, в ней стали непрерывно вспыхивать мелкие огоньки - рвались боеприпасы. Катя сразу вошла в скольжение, маневрируя. Когда она вышла из зоны обстрела, Рая сказала:
- Я, кажется, ранена…
Впоследствии, уже после госпиталя, Рая рассказывала:
"…Сначала хирург вынул из раны клочья от комбинезона, свитера и брюк и на вытянутой руке поднес эти окровавленные лохмотья к самому моему носу:
- Это отдашь начхозу, когда будешь сдавать обмундирование…
Потом он вытащил из раны осколки зенитного снаряда. Их было много, больших и мелких. Было очень больно, но кричать я не осмеливалась, так как за легкой перегородкой находилась мужская палата, и я скорее бы откусила себе язык, чем позволила кричать от боли…"