* * *
…Когда в палату вошла Таня Алексеева, девушки с любопытством повернули к ней головы. От нее, "ходячей", всегда ждали новостей. И она старалась полностью оправдать возлагаемые на нее надежды: не было случая, чтобы она не принесла "лежачим" какого-нибудь известия или просто маленькой новости госпитального масштаба.
Перекинув через плечо черную косу, Таня подняла худую руку и помолчала, выжидая. Цыганские глаза весело поблескивали.
- Девочки, - она сделала паузу, - "Борода" начал ходить!
- Ур-ра! - закричала Хиваз, моментально придя в восторг. - Таня, Таня, спляши вместо меня! Нет-нет, я сама!
Она тут же с помощью пальцев и кистей рук изобразила какой-то замысловатый танец. Летчик по прозванию "Борода" долго лежал в гипсе с переломами ног, как и сама Хиваз. Они были друзьями по несчастью, и все, что касалось "Бороды", Хиваз принимала близко к сердцу.
- Это - первое. А второе: к нам привезли Тасю Фокину. Только не волнуйтесь - могло быть хуже. У нее сильно повреждена челюсть. Самолет при вынужденной посадке зацепил за дерево…
- А где же она? Где? - волновалась Хиваз.
- Сейчас ее приведут. И еще могу вам сообщить, что послезавтра меня выписывают! Готовьте письма в полк!
- Счастливая!
Таня сияла, с желтухой покончено, и ей не терпелось уехать в полк, чтобы приступить к своим обязанностям техника эскадрильи.
Открылась дверь. В сопровождении медсестры вошла Тася с перебинтованной вдоль и поперек головой, казавшейся неправдоподобно большой.
Начались расспросы. Почти не двигая ртом, Тася промычала все полковые новости. Только о гибели Дуси Носаль не упомянула - думала все уже знают. Утомившись, она легла и повернулась лицом к стене.
Таня, на пару минут выходившая в коридор, вошла как-то незаметно, и стояла в дверях тихо, опустив голову. Подняв потухшие глаза, обвела всех взглядом:
- Дусю Носаль… убили над целью…
- Не может быть! - воскликнула Рая Аронова. - Я же ей письмо…
На тумбочке еще лежало Дусино письмо. Она подбадривала Раю и Хиваз, обещала прилететь за ними, когда их будут выписывать из госпиталя.
Хиваз ничего не говорила, губы ее подрагивали, наконец, она прошептала:
- Лучше бы меня…
* * *
В Ессентуках, в госпитале, Рае Ароновой пришлось лечиться долго: глубокая рана в боку заживала медленно.
Однажды из полка пришло письмо, из которого она узнала, что три ее подруги, штурманы, начали ускоренную тренировочную программу, чтобы официально стать летчиками. Все они, как и Рая, перед войной окончили аэроклубы, но не имели необходимой летной практики. Теперь, чтобы стать летчиком, командиром экипажа, им требовалось совсем немного: проверочные полеты под контролем опытного инструктора Это было поручено заместителю командира полка по летной части Серафиме Амосовой.
Рая рвалась из госпиталя, чтобы успеть пройти контрольную программу вместе с подругами. В конце концов так и получилось. С апреля 1943 года Рая Аронова, Женя Жигуленко, Наташа Меклин и Нина Ульяненко были зачислены в летчики.
* * *
П. Гельман, Р. Аронова
Фрески о наших буднях
Пройдут года. И ужасы войны
Изгладит время в памяти моей,
Но в дружеском кругу, за праздничным столом
Мы вспомним боевые будни наших дней.С моря ветер веет, развезло дороги,
И на Южном фронте все сложней летать.
Про бои в Моздоке и у Малгобека
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь мы будем говорить,
Как зенитки били и лучи ловили,
Но упрямо продолжали цели мы бомбить.
Давай ударим по одной,
Давай ударим, товарищ мой!Ночь светла. При луне
Терек виден вполне
В эту ночь, над рекой
САБы виснут толпой.Темный лес, а в лесу
(Видим мы с высоты)
Как фашисты бегут,
Испугавшись, в кусты…Смелых родила наша планета,
В этом ей выпала честь;
Есть бомбардиры, есть бомбардиры,
Есть бомбардиры, есть!
* * *
После присвоения полку гвардейского звания была создана третья эскадрилья, а вскоре и четвертая, учебная. В полк прибывали летчицы из гражданского воздушного флота и аэроклубов. Их надо было ввести в строй, научить летать ночью, ознакомить с боевой обстановкой. А вот новых штурманов негде было взять, их просто нигде не готовили. Поэтому штурман полка Женя Руднева, обожавшая свою военную профессию, охотно взялась за обучение штурманскому делу девушек из техников и вооруженцев. Все они до конца войны успешно воевали штурманами.
В своем дневнике (5 марта 1944 года) Женя Руднева пишет:
"…только 3-го февраля начала заниматься еще одна штурманская группа. С позавчерашнего дня, то есть ночи, летать будут только на контроль…"
* * *
…Весна 1943-го. Станица Пашковская в белом тумане: цветут яблони, абрикосы. Я иду по тропинке у самого забора, задевая плечом ветви деревьев. Сыплется на землю белый снег лепестков. На темном небе блестит узенький серп месяца. Мы идем втроем: Жека Жигуленко, Нина Ульяненко и я. Сегодня у нас контрольные полеты: мы сдаем экзамен, и Сима Амосова принимает его у нас.
…Внизу под крылом проплывает широкая лента Кубани, станица в светлых клубах цветущих деревьев. Мне кажется, что даже здесь, на высоте трехсот метров, я чувствую запах яблоневого цвета.
- Можно на посадку, - говорит Сима. Сегодня она долго проверяла меня, заставив проделать почти все, что я умела.
Я делаю разворот и вспоминаю своего инструктора в аэроклубе. Маленького роста, в черной кожанке, одно ухо шлема - кверху, заправлено под резинку очков, другое - книзу. Бывший летчик-истребитель Касаткин, как и большинство инструкторов, считал своим первейшим долгом ругать курсантов во время полета. Когда я запаздывала делать разворот и внизу уже появлялась окраина Киева, он кричал в трубку, как мне казалось, радостным голосом:
- Ну что ты сидишь, как египетская царица?! Разве не видишь - пора разворот делать?
Меня он ругал не так, как ребят. Для меня, единственной в группе девушки, он выбирал особенные слова. Все-таки он был джентльменом! Но в любом случае он всегда употреблял эпитет "египетский". Видимо, именно в это слово он вкладывал весь свой запал.
- Разве это "коробочка"? Это же самая настоящая египетская пирамида!
Однако на земле, после посадки, он менял тон и, обращаясь ко мне уже на "вы", спокойно говорил:
- Все хорошо. Так и продолжайте.
А в следующем полете снова с увлечением ругал…
…Иду на посадку. Когда самолет останавливается, я оборачиваюсь в ожидании замечаний от контролирующей меня Симы Амосовой. Но она уже на крыле, улыбается, нагнувшись ко мне:
- Поздравляю, товарищ лейтенант! Теперь вы официально летчик. Разрешаю летать на боевые задания.
* * *
Сегодня я впервые поведу самолет к цели в качестве летчика. Из передней кабины. Буду сама сражаться с прожекторами и зенитками. Правда, у меня уже около трехсот боевых вылетов. Летая штурманом, я постоянно тренировалась: Ира Себрова охотно отдавала мне управление, разрешала производить взлет и посадку.
Я иду к своей "шестерке", и девушки на прощанье желают мне удачи - кто улыбкой, кто кивком головы, или приветственным взмахом руки.
- Распадается, распадается благородное штурманское сословие, - говорит штурман полка Женя Руднева. Она сегодня "вывозит" меня.
Я взлетаю. Мы с Женей летим бомбить скопление немецкой боевой техники на окраине населенного пункта. И Женя, как штурман, говорит мне все то, что я всегда говорила своему летчику. И я слушаю ее так, будто все это мне неизвестно.
Вот и "Голубая линия". Впереди - наша цель. Обыкновенная, ничего особенного. Я уже бомбила этот район раньше. И все же сегодня она выглядит по-другому. Населенный пункт разросся, небольшая речушка со светлым песчаным руслом кажется огромной рекой, а лесок за ней вдруг стал больше и темнее.
Я знаю - сейчас зажгутся прожекторы. И крупнокалиберные пулеметы начнут стрелять. Вот мы уже почти над целью, а они все молчат… Наконец зажглись. Застрочили пулеметы - все так, как и должно быть. Женя спокойно направляет самолет на цель, бомбит, уводит меня от пулеметных трасс. Мы даже выходим из лучей. Сами.
Я оглядываюсь: нет, все-таки речка совсем маленькая, а лесок такой же, как и был…
* * *
Вспоминает Руфина Гашева:
"С Олей Санфировой я сделала около восьмисот боевых вылетов.
Помню полет на бомбардировку живой силы и техники противника на дороге к переправе у станицы Славянская.
Погода была прескверная, шел дождь со снегом, земля, вся в белых и черных пятнах, просматривалась плохо. Пытались разглядеть переправу, но тщетно. Зато на берегу то и дело мелькали фары автомашин. Видимо, их там скопилось немало. Отбомбились по машинам - вверх взлетел столб пламени. На душе хорошо, слетали не зря. Взяли курс домой, но не тут-то было. Нас сразу схватили прожекторы, и начался обстрел. Леля дает полный газ, маневрирует, пытаясь выйти из-под огня. Слышно, как с треском рвутся снаряды, чувствуется запах пороха. Скольжением резко теряем высоту и вырываемся на свободу.
Вдруг наш старый, маломощный мотор расчихался и вскоре заглох.
Стало ошеломляюще тихо… Леля вся подалась вперед к приборной доске и начала работать шприцем, подкачивая бензин в карбюратор. До своей территории еще очень далеко… Вся надежда на выдержку и умение Лели.
Жалобно всхлипывает шприц. А земля все ближе и ближе… Впереди видна дорога, по ней движется колонна машин. Неужели - конец?… Но вот, мало-помалу мотор оживился и, наконец, стал работать четко и ровно. Леля победила.
- Леля, что это было?
- Да наверно, бензин неважный, вода попала, - спокойно говорит Леля.
…Очень сложны были полеты на Новороссийск: то густая дымка, то низкая облачность, да еще восходящие и нисходящие потоки воздуха. Однажды после удачного бомбометания по вражеским траншеям нас резко потянуло вниз. На мгновение я оторвалась от сиденья и поползла влево. За какие-то доли секунды мы потеряли четыреста метров, а впереди черная стена горного хребта, через который нам нужно перевалить. Разворачиваемся, уходим в море и кружим, кружим, набирая нужную высоту, и опять быстро ее теряем.
Море кажется чугунным. Отчетливо видно, как под нами идет морской бой. Разноцветные шары летят из стороны в сторону, отражаясь в воде. Там идет жестокая схватка, а мы все кружим и кружим.
Я начинаю терять терпение, а Леля, меня успокаивает: "Не злись, побереги силы на следующий вылет. Сейчас перетянем".
Наконец, с четвертого захода удалось перебраться через хребет…"
* * *
…Я поднялась в воздух вслед за Ириной Себровой. Мы летели порознь, но все время я знала, что она где-то рядом. В стороне зажглись прожекторы, застрочили пулеметы - это Ира. Наши маршруты пересекались в районе станицы Киевской.
- Подлетаем к Киевской. Здесь много зениток, - сказала Полина Гельман, мой штурман. - Будь осторожна.
Впереди вспыхнули прожекторы. Один, два, пять… Вцепились в самолет, где были Ира и Женя Руднева. Снизу брызнули огненные фонтаны трасс. Скрещиваясь в одной точке, они, казалось, прошивали самолет…
Мы с Полиной спешили к ним на помощь. Бросили бомбу на ближайший прожектор. Луч погас. Потом на зенитный пулемет… Мы были совсем рядом с Ирой, видели, как ее самолет кувыркался в лучах. Внезапно он пошел вниз, вниз… И мы потеряли его: он исчез в черноте ночи…
Назад мы летели молча. Что с Ирой? Почему падал самолет? Я спешила, выжимая из мотора все возможное. Но Иры на земле не было. Время тянулось медленно. Мы с Полиной уже готовы были поверить в самое страшное, но вдруг до нас донесся слабый рокот - летел По-2.
Спустя несколько минут мы уже бежали навстречу рулившему самолету. Я вскочила на крыло.
- Иринка! Женя! Вы прилетели!
- Ну да. А как же иначе! - удивилась Ира.
- Просто я видела ваш самолет в лучах… Совсем близко. А потом потеряла… Над Киевской.
- Да, нас там немножко обстреляли.
Ира была спокойна, она даже не подозревала, что мы так волновались.
- Но теперь все хорошо, все очень хорошо…
Голос у меня задрожал. Я спрыгнула на землю и отошла в сторонку, в темноту. Немного всплакнуть от радости…
* * *
Жаркое кубанское лето 1943 года. Солнечный июньский день. С утра весь полк взбудоражен: сегодня нам вручают гвардейское знамя. Прибежала посыльная, выпалила, запыхавшись:
- Меклин! Наташа! Скорей в штаб - тебя там ждут!
В штабе мне объявили, что приказом меня назначили знаменосцем полка. Я заволновалась: как обращаться со знаменем. Начальник штаба Ракобольская, всегда спокойная, уравновешенная, улыбнулась:
- Да как тебе удобнее, так и держи его.
Наглаживаемся и причесываемся самым тщательным образом. И, конечно, надеваем юбки. Правда, туфель ни у кого нет, но не беда - начищаем до блеска сапоги.
Церемония вручения гвардейского знамени происходит на большой поляне возле пруда. Весь личный состав полка стоит в строю, по эскадрильям. Наступает торжественный момент. Командующий 4-й Воздушной армией Вершинин читает Указ Президиума Верховного Совета СССР. Хором мы повторяем клятву гвардейцев.
- Клянемся! - разносится далеко за пределы поляны.
Наш командир Бершанская принимает знамя. Становится на колено и целует край знамени, опушенный золотой бахромой. Затем она передает знамя мне, знаменосцу. Вместе со мной два ассистента: Ира Каширина и Катя Титова. (После гибели Кашириной ее место займет Руфа Гашева).
Ветер колышет тяжелое полотнище, и меня качает вместе со знаменем, но я крепко держу древко. Играет духовой оркестр. Мы проносим знамя вдоль строя. Впереди широким шагом идет Бершанская, за ней еле успеваем мы…
* * *
Вспоминает Раиса Аронова:
"…Если станица Ассиновская была "основной базой" нашего полка на Северном Кавказе, то Ивановская являлась таковой на Кубани. Здесь мы стояли пять месяцев - с апреля до середины сентября 1943 года. Отсюда мы летали бомбить "Голубую линию" противника.
Воздушные бои были жаркими, яростными. У меня сохранилась вырезка из газеты "Красная Звезда" от 9 октября 1963 года со статьей Маршала Советского Союза А. Гречко "Освобождение Тамани".
…Авиация противника делала по 1500–2000 самолето-вылетов в день. Более двух месяцев длилось воздушное сражение на Кубани. По своей напряженности, количеству участвовавших в нем самолетов и числу воздушных боев оно превосходило все предшествовавшие сражения. Да и в последующем, до самого конца войны, мы не знаем такого большого сосредоточения авиации на ограниченном пространстве. Над Кубанью состоялось более половины всех воздушных боев, происшедших в апреле-мае 1943 года на всем советско-германском фронте. В итоге боев победу в воздухе завоевали советские летчики…
В Ивановской полку вручили Гвардейское знамя. Мы были гвардейцами уже с 8 февраля 1943 года, но вручение знамени состоялось только 9 июня. Вообще-то церемония обычная, но чувства… Когда сняли чехол и красный шелк горячо вспыхнул на солнце, у меня, да и у многих девчат, заблестели слезы… Бершанская целовала знамя. Мне тоже очень хотелось поцеловать его и зарыться лицом в теплые, мягкие складки. Это было наше, мое знамя…"
* * *
Командир полка…
В боевой обстановке мы могли оценить мужество и хладнокровие Евдокии Давыдовны Бершанской, ее умение организовать деятельность полка так, что мы, девушки, чувствовали себя на фронте во всех отношениях на равных правах с мужчинами. Никто никогда не давал нам поблажки как "слабому полу", и мы никогда не отставали в боевой работе от мужских полков. Строгая, скромная, выдержанная, она не опускалась до мелочей, которые могли бы заслонить те высокие цели, ради которых мы воевали.
Бершанская была настоящим командиром, и все мы гордились ею. Она никогда никого не хвалила и не ругала. Но достаточно было одного ее взгляда, чтобы ты почувствовала двойную вину, если была виновата, или оказалась вдвойне счастлива, если сделала что-то хорошее.
Она вообще старалась избегать командирского тона. И вместе с тем ее твердая рука чувствовалась всюду. Как-то незаметно она умела поддержать инициативу там, где это было нужно, и, наоборот, пресечь то, что считала неправильным. Во время полетов она постоянно присутствовала на старте и в случае необходимости летела на задание сама. В ту ночь, когда мы получили первую боевую задачу, Бершанская открыла счет вылетов полка.
Обычно перед стартом экипажа командир полка подходила к самолету, ожидавшему сигнала на взлет, и давала летчику последние указания. Всего несколько слов. Иногда только:
- Будьте внимательны.
Их можно было и не говорить, эти слова. Летчик уже знал все: и задание, и обстановку. Но Бершанская говорила их. Она не улыбалась, и голос ее звучал суховато. Но в строгом ее взгляде каждая из нас улавливала теплоту, доверие и еще что-то такое, ради чего мы готовы были не только выполнить самое трудное задание, но полететь на край света и сделать невозможное…