К этому времени большинство любопытствующих уже ушло. Им не хватило терпения наблюдать за тем, как я вожусь с сейфом, а для того, чтобы решить подобную задачу, как раз терпение и необходимо.
В конце концов, я решил пройтись по датам с 1900 года и до нынешнего. Кажется, будто подобное занятие требует огромного количества времени - ничего подобного. Первое число это месяц, а месяцев всего двенадцать, значит, достаточно проверить десять, пять и ноль. Второе - день, от единицы до тридцати одного, - тут достаточно перебрать шесть чисел. Третье - год, их к тому времени накопилось сорок семь, что давало девять чисел. В итоге 8000 комбинаций сократились до 162, а их я мог перебрать минут за пятнадцать-двадцать.
К сожалению, я пошел от последних месяцев к первым - комбинация, когда я ее, наконец-то, нашел, оказалась такой: 0–5-35.
Я спросил де Гоффмана:
- Что случилось с Керстом примерно 5 января 1935-го?
- У него дочь родилась в 1936-м, - ответил де Гоффман. - Может быть, это дата ее рождения.
Итак, я без всякой подготовки открыл уже два сейфа. Я набирался опыта. Обращался в профессионала.
В то же послевоенное лето хозяйственный отдел решил выставить часть закупленного прежде правительством имущества на продажу - как армейские излишки. Одной из таких вещей оказался сейф нашего капитана. Этот сейф был известен всем. Капитан, появившись здесь во время войны, решил, что обычные наши сейфы недостаточно надежны для хранения секретов, которыми будет располагать он, и потребовал, чтобы ему предоставили сейф особенный.
Офис капитана находился на втором этаже хлипкого деревянного здания, в котором располагались и наши кабинеты, а сейф он заказал стальной, тяжелый. Рабочим пришлось возвести несколько деревянных платформ и шаг за шагом поднимать его с помощью домкратов. Поскольку развлечениями нас там не баловали, мы все наблюдали за тем, как эту здоровенную штуковину с великим трудом затаскивают наверх, и обменивались остротами по поводу секретов, которые в ней будут храниться. Кто-то сказал, что лучше было бы упрятать в него наши документы, а капитан пусть держит свои в наших сейфах. В общем, сейф этот приобрел широкую известность.
Хозяйственники хотели его продать, однако сначала сейф надлежало очистить от бумаг, а единственными людьми, знавшими его комбинацию, были сам Капитан, уехавший в то время в Бикини, да Альварец, который ее напрочь забыл. И меня попросили открыть этот сейф.
Я поднялся в офис капитана и поинтересовался у секретарши:
- Почему бы вам не позвонить капитану и не спросить, какова комбинация его сейфа?
- Не хочу его беспокоить, - ответила она.
- А меня, значит, хотите. Тут работы часов на восемь. Так вот, пока вы не попытаетесь связаться с ним, я ничего делать не стану.
- Хорошо-хорошо, - сказала она и сняла телефонную трубку. Я прошел в кабинет капитана, чтобы взглянуть на сейф, - и увидел его, огромный, стальной, с широко распахнутыми дверцами.
Я вернулся к секретарше:
- Он открыт.
- Чудесно! - воскликнула она, опуская трубку на аппарат.
- Да нет, - сказал я, - он уже был открыт.
- О! Наверное, хозяйственникам все же удалось справиться с ним.
Я направился в хозяйственный отдел и сказал:
- Я ходил к вашему сейфу, он оказался уже был открытым.
- А, да, - ответили мне. - Простите, забыли вам сказать. Мы послали туда нашего штатного мастера по замкам, чтобы тот его высверлил, однако мастер сначала попытался открыть сейф - и открыл.
Итак! Информация первая: в Лос-Аламосе имеется теперь штатный мастер по замкам. Информация вторая: Он умеет высверливать сейфы - искусство совершенно мне не ведомое. Информация третья: Он вскрыл сейф сходу - всего за несколько минут. Настоящий профессионал, настоящий источник полезных сведений. Надо с ним познакомиться.
Я выяснил, что мастера приняли на работу после войны (когда о секретности заботились уже в меньшей степени), и как раз для дел подобного рода. Когда же выяснилось, что вскрывать сейфы ему придется не так уж и часто, он занялся ремонтом калькуляторов "Маршан", которыми все мы пользовались. А я во время войны чинил их чуть не каждый день, так что повод для знакомства с ним у меня имелся.
Надо сказать, что для знакомства с людьми я никогда ни к каким уловкам не прибегал - просто подходил к человеку и представлялся. Однако это знакомство было для меня очень важным, к тому же я понимал, что, прежде, чем он согласится открыть мне свои секреты по части сейфов, я должен показать ему, что тоже чего-то стою.
Я выяснил, где он живет - в подвале корпуса теоретической физики, в котором работал и я, - узнал, что работает он по вечерам, когда калькуляторами уже никто не пользуется. Так что для начала я стал, направляясь вечерами в свой кабинет, проходить мимо его двери. Больше ничего, просто проходить мимо.
Несколько вечеров спустя я добиваюсь от него приветствия. Он видит, что мимо топает уже примелькавшийся ему человек, ну и говорит: "Привет" - или "Добрый вечер".
Процесс получается медленный, несколько недель я всего лишь посматриваю на него, возящегося с "Маршанами". Но ничего о них не говорю - еще не пришло время.
Понемногу мы начинаем обмениваться короткими фразами:
- Привет! Вижу работы у вас хватает!
- Еще как.
И прочее в этом роде.
И наконец, он приглашает меня пойти с ним, отведать супчика. Теперь все идет гладко. Что ни вечер, мы вместе хлебаем суп. И я начинаю понемногу беседовать с ним о счетных машинах, а он - рассказывать мне о своих затруднениях. Он пытается нанизать на ось последовательность подпружиненных шестерен, но у него то ли инструмента нужного нет, то ли еще что; так он целую неделю с ними и прокорячился. Я говорю, что во время войны работал с этими машинами, а затем:
- Знаете что, не возитесь вы с ними сегодня, а завтра я зайду к вам, чтобы взглянуть на них.
- Ладно, - отвечает он, поскольку у него уже опускаются руки.
На следующий день я попробовал нанизать эти чертовы шестеренки на ось, держа их все в одной руке - они соскакивали обратно. Я подумал: "Если он пытался проделать то же самое, а теперь попытался я и у меня тоже ничего не вышло, значит должен существовать какой-то другой способ!". Я внимательно осмотрел шестеренки и обнаружил, что на каждой имеется маленькое отверстие - просто отверстие и все. И тут меня осенило: я надел на ось первую шестеренку и пропустил сквозь ее отверстие проволочку. Надел вторую - и сквозь ее отверстие проволочку пропустил. Потом третью надел, четвертую - словно бусинки на низку - каждый раз связывая шестерни, потом выровнял их, вытянул проволочку из отверстий - держатся.
В тот же вечер я продемонстрировал ему эти отверстия, показал как нанизываются шестерни, и с тех пор мы с ним часто беседовали о счетных машинах - ну и подружились. Так вот, в его мастерской было разложено по ящичкам множество наполовину разобранных замков, деталей сейфов и прочего. Красивые были вещи! Но я пока что о замках и сейфах помалкивал.
И наконец, я счел, что нужное мне время настало и решил подбросить ему связанную с сейфами приманку: рассказать то единственно стоящее, что я о них знаю - когда сейф открыт, определить последние два числа его комбинации ничего не стоит.
- О! - сказал я, поглядывая на ящички. - Вижу, вы работаете с сейфами "Мозлер".
- Ну да.
- А знаете, замки-то у них совсем никуда. Если сейф открыт, вы легко можете выяснить последние два числа комбинации и…
- Точно? - спросил, наконец-то заинтересовавшись, он.
- Ага.
- Как это, покажите, - попросил он.
Я показал, а он спросил:
- А как вас зовут?
Мы так и не представились друг другу.
- Дик Фейнман, - ответил я.
- Господи! Так вы Фейнман! - благоговейно произнес он. - Великий взломщик! Я о вас слышал и давно уже хотел познакомиться. Хотел научиться у вас вскрывать сейфы.
- То есть? Вы же сами их с ходу вскрываете.
- Куда уж мне.
- Погодите, я услышал про сейф капитана и все это время из кожи вон лез, потому что хотел познакомиться с вами, а вы говорите, будто не умеете вскрывать сейфы.
- Ну да.
- Но хотя бы высверливать их вы умеете?
- И этого не умею.
- ЧТО? - воскликнул я. - Да мне же хозяйственники сказали, что вы собрали инструменты и пошли высверливать капитанский сейф.
- Послушайте, - сказал он. - Допустим, вы получили место мастера по замкам, а тут приходит человек и просит вас высверлить сейф. Как бы вы поступили?
- Ну, - ответил я, - устроил бы небольшой спектакль, собирая инструменты, и понес их к сейфу. А там ткнул бы наугад дрелью в сейф и "зззззззззззз" - глядишь, меня бы с работы и не поперли.
- В точности это я и собирался проделать.
- Но вы же его открыли! Стало быть, знаете, как это делается.
- Открыл, да. Я знал, что замки поступают с фабрики установленными на 25–0-25 или 50–25–50, и подумал: "А вдруг этот деятель не потрудился сменить комбинацию" - вторая и сработала.
Выходит, кое-чему я от него все-таки научился - его метод взлома сейфов был не многим чудотворнее моего. А еще смешнее то, что наш высокопоставленный капитан потребовал для себя супер-рассупер-сейф, люди бог весть с каким трудом заволокли его в кабинет капитана, а тот не потрудился хотя бы новую комбинацию установить.
Я прошелся по офисам моего здания, пробуя две фабричные комбинации, - они открывали один сейф из пяти.
А вот в ВАС Дядя Сэм не нуждается!
После войны армия выскребала по сусекам молодых людей, чтобы отправить их в Германию служить в оккупационных войсках. Во время войны людям порою давали отсрочку от призыва по иным, нежели медицинские причинам (мне ее дали потому, что я работал над созданием бомбы), теперь порядок изменился на противоположный и на передний план вышли причины именно медицинские.
В то лето я работал под началом Ганса Бете в компании "Дженерал Электрик" - в Скенектади, штат Нью-Йорк, и, помню, чтобы пройти медицинскую комиссию, мне пришлось ехать довольно далеко - если не ошибаюсь, в Олбани.
В призывном пункте я получил кипу анкет, которые надлежало заполнить, и, заполнив их, я принялся обходить клетушки, в которых сидели самые разные врачи. В одной проводили проверку зрения, в другой слуха, в третьей брали на анализ кровь и так далее.
Заканчивался медосмотр для всех одинаково: в клетушке номер тринадцать у психиатра. У дверей на скамье сидели ожидавшие приема, и я, сидя в этой очереди наблюдал за происходившим. В клетушке стояли три стола с психиатром за каждым, а раздетый до нижнего белья "испытуемый" сидел напротив, отвечая на всякого рода вопросы.
В то время о психиатрах снимали множество фильмов. Был, к примеру, фильм "Завороженный", там у одной женщины, великой пианистки, вдруг застревают, причем в весьма неловком положении руки, она ими даже шевелить не может, и родные вызывают психиатра, чтобы тот ей помог, - вы видите, как психиатр поднимается вместе с ней наверх, в ее комнату, дверь за ними закрывается, а внизу ее родные принимаются гадать, что теперь будет, и тут она выходит из своей комнаты, руки у нее все также скрючены под кошмарным углом, она эффектно спускается по лестнице, подходит к роялю, садится, поднимает руки над клавиатурой и вдруг - трам-па-пам, трам-па-па-пам - заиграла снова. Ну так вот, я подобную чушь на дух не переносил и потому думал, что психиатры попросту мошенники и связываться с ними не хотел. В таком настроении я и пребывал, когда настал мой черед побеседовать с одним из них.
Присаживаюсь я к его столу, он начинает просматривать мои бумаги.
- Привет, Дик! - весело так произносит он. - Где ты работаешь?
Я думаю: "С какой это стати он мне тыкает?" - и сухо отвечаю:
- В Скенектади.
- А на кого работаешь, Дик? - спрашивает психиатр и снова улыбается.
- На "Дженерал Электрик".
- Тебе нравится твоя работа, Дик? - все с той же широкой улыбкой на физиономии интересуется он.
- Более или менее, - мне уже не хочется иметь с ним никакого дела.
Три простеньких вопроса, зато четвертый оказался совсем иным.
- Как по-твоему, люди разговаривают о тебе? - негромко и серьезно спрашивает он.
Я, повеселев, отвечаю:
- Конечно! Когда я приезжаю домой, мама часто рассказывает, какие разговоры обо мне она вела со своими подругами.
Последнего он не слышит, поскольку строчит что-то в одной из моих бумаг.
Затем все так же негромко и серьезно:
- Тебе не кажется временами, что люди вглядываются в тебя?
Я собираюсь ответить "нет", но тут он говорит:
- Не кажется, например, что кто-то из сидящих в очереди именно в эту минуту не сводит с тебя глаз?
Я, пока сидел на скамье, отметил, что очередь к трем психиатрам состоит из двенадцати человек и глядеть им, кроме как на психиатров, не на кого, поэтому я делю двенадцать на три, получается по четыре на каждого, однако, будучи человеком осторожным и к поспешным выводам не склонным, отвечаю:
- Да, человека, может быть, два вглядываются в нас с вами.
Он говорит:
- Ну что же, обернись, посмотри, - причем сам даже не дает себе труда взглянуть в ту сторону!
Я оборачиваюсь - точно, именно двое в нас и вглядываются. Я указываю на них пальцем и говорю:
- Да - вон тот смотрит и вот этот.
Разумеется, когда я стал тыкать в них пальцем, на нас уставились и все остальные, поэтому я прибавил:
- А теперь и тот, и еще двое - да нет, теперь на нас вся их орава глядит.
Психиатру проверять сказанное мной некогда. Он опять что-то строчит.
А закончив, задает следующий вопрос:
- Тебе когда-нибудь случается слышать голоса, раздающиеся прямо у тебя в голове?
- Очень редко.
Я собираюсь описать два таких случая, однако он мне не дает:
- А сам ты с собой не разговариваешь?
- Да, время от времени, когда бреюсь или размышляю.
Он снова что-то записывает.
- Тут сказано, что у тебя скончалась жена - с ней ты разговариваешь?
Вопрос меня по-настоящему возмущает, однако я сдерживаюсь и отвечаю:
- Временами, когда поднимаюсь в горы и думаю о ней.
Опять что-то пишет, затем:
- Кто-нибудь из твоих родных лечился в психиатрической лечебнице?
- Да, тетка сидела в сумасшедшем доме.
- Почему ты называешь это "сумасшедшим домом"? - обиженно осведомляется он. - Почему не "психиатрической лечебницей"?
- Я полагал, это одно и то же.
- А что ты вообще думаешь об умственном расстройстве? - сердито спрашивает психиатр.
- Это странное, аномальное состояние человека, - честно отвечаю я.
- Оно ничуть не более странное и аномальное, чем аппендицит! - выпаливает он.
- Я так не считаю. Мы довольно хорошо понимаем причины возникновения и механизм развития аппендицита, тогда как с сумасшествием все намного сложнее и запутаннее.
Не стану пересказывать все наши дебаты, суть их сводилась к тому, что я имел в ввиду психологическую аномальность сумасшествия, а он решил, будто я говорю об аномальности социальной.
До этого времени я, хоть и относился к психиатру враждебно, но на все его вопросы отвечал искренне и честно. Однако, когда он попросил меня протянуть перед собой руки, я не удержался от искушения проделать трюк, о котором рассказал мне один малый в очереди к "кровососам". Я решил, что никому другому возможность произвести его не представится и, поскольку меня все равно уже наполовину "потопили", я могу себе это позволить. И протянул одну руку ладонью вверх, а другую - вниз.
Психиатр этого даже не заметил. Он сказал:
- Теперь переверни их.
Я перевернул, обе. Опять одна смотрит ладонью вверх, а другая вниз, - а он так ничего и не замечает, потому что все время пристально вглядывается только в одну - не дрожит ли она. Так что фокус у меня не удался.
В конце концов, после всех этих расспросов, он опять становится дружелюбным и, просияв, говорит:
- Я вижу, у тебя степень доктора философии, Дик. Где ты учился?
- В МТИ и в Принстоне. А где учились вы?
- В Йеле и в Лондоне. Что изучал, Дик?
- Физику. А вы?
- Медицину.
- По-вашему, это - медицина?
- Разумеется. А по-твоему, что? Ладно, ступай вон туда и подожди меня пять минут.
Я снова усаживаюсь на скамью, и один из сидящих в очереди, пододвигается ко мне и говорит:
- Ничего себе! Ты у него двадцать пять минут проторчал! Другим и пяти хватало!
- Угу.
- Эй, - продолжает он, - а хочешь знать, как одурачить психиатра? Все что нужно, это ногти грызть, вот так.
- Так чего же ты их не грызешь?
- Ну, - говорит он, - мне охота в армии послужить!
- Хочешь одурачить психиатра? - говорю я. - Скажи ему именно это!
Проходит какое-то время и меня призывают к другому столу, с другим психиатром. Первый был довольно молод и простодушен на вид, а этот сед и важен, он у них явно старший. Я решаю, что теперь все, наконец, прояснится, но, как бы там ни было, изображать дружелюбие не собираюсь.
Психиатр просматривает мои бумаги, сооружает на лице улыбку и говорит:
- Привет, Дик. Я вижу, ты во время войны работал в Лос-Аламосе.
- Да.
- Там ведь когда-то мужская школа была, верно?
- Верно.
- А из многих зданий она состояла?
- Из немногих.
Техника та же самая - три вопроса, четвертый резко от них отличается.
- Ты говорил, что у тебя в голове раздаются голоса. Будь добр, расскажи о них.
- Это происходит очень редко - когда мне приходится внимательно слушать человека, говорящего с иностранным акцентом. Потом, засыпая, я отчетливо слышу его голос. Первый такой случай произошел, когда я учился в МТИ. Я услышал, как голос профессора Вальярты произносит: "Бу-бу-бу электрическое пыле". А второй во время войны, в Чикаго, там профессор Теллер объяснял мне, как работает атомная бомба. И, поскольку меня интересуют любые странные явления, я задумался о том, почему голоса эти я слышу так ясно, а точно воспроизвести их не могу… А что, разве такое не случается время от времени с любым человеком?
Психиатр прикрыл ладонью лицо, однако я видел сквозь его пальцы, что он улыбается (на мой вопрос он не ответил)
Затем психиатр сменил тему:
- Ты сказал, что иногда разговариваешь с покойной женой. О чем?
Тут уж я начинаю злиться. По-моему, его это ни черта не касается. И я отвечаю:
- Я говорю, что люблю ее, если вас это устраивает!
После обмена еще несколькими колкостями он спрашивает:
- Ты веришь в сверхнормальные явления?
- Я не знаю, что значит "сверхнормальные", - отвечаю я.
- Как? Ты - доктор физики и не знаешь, что такое "сверхнормальное"?
- Вот именно.
- Это то, во что верят доктор Оливер Лодж и его школа.
Объяснением сказанное не назовешь, но это имя мне было знакомо.
- Вы имеете в виду "сверхъестественное"?