Однако сделать отсчет приборов и записать показания в такую погоду совсем непросто. Снег бьет в глаза, засыпает книжку, а ветер рвет ее листки, мешает мнедышать. Записав показания одного прибора, отворачиваюсь от ветра и снега, делаюпередышку, потом приступаю к другому. Минимальный термометр показывает -23,4°,максимальный -14,8°. Так температура менялась ночью. Сейчас -16,3°. Неба невидно. Вообще ничего не видно, кроме будки, за которую я держусь руками, даВарнака, сидящего у моих ног и ожидающего конца непонятных для него манипуляцийчеловека. Наконец, наблюдения проведены. Я очищаю будки от налипшего снега, имы пускаемся в обратный путь.
Теперь надо идти против ветра и снежного вихря. Чтобы противостоять им, сильнонагибаюсь вперед. Варнак, пригнув голову к самой земле, идет передо мной.Каждый шаг кажется не меньше километра. Сделав несколько шагов вперед,поворачиваюсь к ветру спиной, чтобы перевести дыхание. Варнак тожеостанавливается и ждет. Моментами меня разворачивают порывы ветра. Тогда лучшепереждать, пока потоки воздуха не перейдут на "нормальную" скорость. Так, шагза шагом, мы пробиваемся к нашему домику. Ух, какие длинные эти 50 метров!Варнак мог бы проскочить это рас стояние значительно быстрее, но он не хочетоставлять меня одного. Когда порывы метели особенно сильны, пес тычется мордойв мои ноги, будто хочет сказать, что он здесь, рядом, что я не один.
Заблудиться в снежном вихре и гудящем мраке мы не можем - у Варнака есть чутье,а я знаю направление ветра. Кроме того, метрах в 15-20 от домика я могу ужерассмотреть слабое светлое пятно. Сначала оно то появляется, то исчезает внесущемся снеге. По мере приближения пятно становится заметнее. В центре егосвет сильнее. Это 100-ваттная лампа, освещающая флюгер на мачте, установленнойнад коньком крыши. На этот маяк, как моряки, мы и держим путь.
Наконец наше путешествие кончается. Стоя с подветренной стороны домика, янаблюдаю за флюгером. Он показывает, что ветер достиг степени "крепкогошторма". При такой скорости он способен вырывать с корнем деревья.
- Пустяки, бывает хуже! - говорю я Варнаку и на прощание треплю его по кругломугладкому боку. На этом мы расстаемся. Варнак считает свои обязанностиоконченными, в последний раз прижимает голову к моим ногам и ныряет в темноту,а я иду в домик.
Через полчаса бужу Ходова, и результаты наблюдений летят в эфир. Наши сигналы водно мгновение пробегают тысячи километров. Это не то, что мое путешествие нарасстояние 50 метров. Однако эти 50 метров были обязательным звеном,обеспечивающим передачу наблюдений в Москву. Там их ждут в Центральном бюропогоды. Оки нужны, как и наблюдения тысяч других точек, для анализа движениявоздушных масс и предсказания погоды. Если сведения попадут в Москвусвоевременно, то наше трудное путешествие с Варнаком будет полностью оправдано.
Мы вступили во вторую половину ноября. В нашем районе исчезли последниепризнаки полуденной зари. До этого в ясную погоду хоть по узенькойлимонно-желтой полоске, появлявшейся на короткое время над горизонтом, да попочти неуловимому рассеянному свету мы чувствовали, что где-то есть солнце.Теперь полдень перестал отличаться от полуночи. Небо на юге такое же черное,как и на севере. В полдень видны все звезды, до шестой величины включительно.При ясном небе они то горят спокойным холодным пламенем, то искрятся и мерцаюти кажутся необычайно большими и яркими. Звезды нисколько не делают ночьсветлее, но взгляд невольно тянется к ним, как к единственным светлым точкам.
Когда небо затягивается облаками, исчезают и звезды. Тогда все окутываетнепроглядный, черный мрак. Темнота в такие дни ощущается, как физическое тело.Кажется, что ее можно ощупывать руками, мять и формовать, словно глину илитесто, а сознание того, что ощущаешь это в полдень, еще больше усиливаетвпечатление. Так идет день за днем. Нам кажется, что мрак сгущается все большеи больше. Часто кто-либо из товарищей, возвратившись с улицы в домик, заявляет:
- Ну и темнота же сегодня! Такой еще не было! Но это уже самообман. Мрак неможет больше усилиться. Сегодня темно, как вчера, а завтра будет так же темно,как сегодня.
Нагрянувшие в начале полярной ночи тридцатиградусные морозы продержалисьнедолго. Юго-западные и южные ветры принесли резкое потепление, облачность итуманы. Почти месяц удерживается теплая пасмурная погода. В отдельные днитемпература воздуха поднимается почти до нуля.
Если нет ветра, антенна, провода, мачты, ветряк, столбы, крыша домика обрастаюттолстым слоем изморози, а при ветре их покрывает ожеледь. Однажды онапревратила антенну в огромную нитку ледяных бус. Лед нарастал на канатике двоесуток. Сначала антенна была похожа на толстый ледяной жгут. Потом, по мередальнейшего обрастания льдом и провисания канатика, этот жгут начал дробитьсяна отдельные цилиндры длиной от 10-15 сантиметров до одного метра. Когдадиаметр ледяных цилиндров достиг 5 сантиметров, бронзовый канатик не выдержал иантенна обрушилась на землю. Не меньше досаждает и изморозь. На улице ни к чемунельзя прислониться. Изморозь пристает к одежде, точно масляная краска.
Наш ветряной двигатель прекрасно работает при скоростях ветра не меньше 5метров в секунду. Поэтому в последние недели с преобладанием легких южныхпотоков воздуха он часто бездействует. Когда начинается метель, наша перваязабота - запустить ветряк, чтобы пополнить запасы электроэнергии. Но послепередышки ветряк начинает капризничать даже при скорости ветра в 7-9 метров.Пропеллер еле поворачивается, точно не в состоянии сразу пробудиться послемногодневного сна. Причиной этого всегда является иней, слоем в 3-4 сантиметраосевший на пропеллере и мешающий его обтекаемости. Надо забраться наверх,счистить корку, и лишь после этой операции раздается характерный шум и лопастивинта сливаются в один трепещущий круг.
Теплая пасмурная погода лишает нас даже удовольствия прогулок. Липкий снегпристает к лыжам, когда мы пытаемся пробежаться в темноте. А при поездках наупряжках собаки с трудом волочат по такому снегу даже пустые сани. Снегнабивается собакам в лапы, смерзается ледяными комками между пальцами ираспирает их. Длинношерстные собаки тащат на себе все более и болееувеличивающиеся куски намерзшего снега.
Нам совсем не нужны ни тепло, ни сплошная облачность, ни южные зефиры.Ноябрьское потепление и связанные с ним многочисленные неприятности всемосточертели. Мы мечтаем о морозах, ясном небе и негодуем.
- Ну что это за полярная ночь?! Просто темная ночь в Крыму...
Охотник называет такую погоду идиотской. В науке О климате нет такого термина.Но если бы ученые-метеорологи познакомились здесь на месте с такой погодой ихотя бы один день поездили при ней на собаках, то и они вряд ли бы подобралидругое выражение для ее характеристики. Термин охотника если и не даетдостаточно конкретного представления о самой погоде, то ясно определяетотношение к ней человека.
Несколько метелей, пролетевших в первой половине ноября, не отличались нипродолжительностью, ни силой. Но все же по окончании их, как правило,перепадали день-два желанной погоды. Поэтому нет ничего удивительного в том,что все это время мы мечтали об улучшении погоды, понимая под улучшениемдобротную, свирепую полярную метель. Казалось, что только она может освободитьнебо от панциря застоявшихся туч, разметать их, показать нам звезды и привестивслед за собой морозы, полагающиеся в ноябре на 80° северной широты.
Сегодняшнее "улучшение" погоды заметно подняло наше настроение. Ветерпостепенно переходит к востоку и усиливается с каждым часом. Разноголосо шумитмрак, свистят незримые крылья бури, с бешеной скоростью переносятся целые тучиснежной пыли. Все вокруг напоминает бушующее море. Наш домик время от временивздрагивает, как корабль под ударами волн.
На тринадцатичасовые наблюдения мы выходим вдвоем с Ходовым. Та же картина, чтои утром. Только свита на этот раз другая. Кроме Варнака нас сопровождает иПолюс. С полдюжины других собак то появляются у ног, то исчезают в снежномвихре. Метель намела сугроб вровень с проволочной загородкой собачника. Псывоспользовались этим, выбрались на свободу и, несмотря на метель, чувствуютсебя счастливыми.
Мы довольны кутерьмой на улице, так как по окончании ее ждем ясной, сухойпогоды и усиления морозов. Общее настроение не меняется даже после того, как вконце дня буря валит столбы-треноги между ветряком, домиком и магнитной будкой,обрывает провода и, наконец, срывает антенну. Только у Журавлева портитсянастроение. Лазая в метели, он недосчитывает на вешалках одной медвежьей шкуры.Для него это чувствительный удар. Охотник неоднократно ныряет в бушующуютемноту и каждый раз после безрезультатных поисков возвращается в домик мрачнееполярной ночи.
- Ну я сторонка, чтоб ее леший взял! - ворчит он.- Что сумеешь добыть, и тоноровит взять обратно. Тьма кромешная! Просто ужас берет!
До ужаса, конечно, далеко. Просто жаль шкуры. Метель может совершенно завалитьее сугробом. Собаки не побрезгуют объесть лапы и нос. В том и другом случаешкура потеряет ценность. Зная, что наш товарищ не успокоится, мы, вооружившисьмагниевыми факелами, все выходим на улицу и после отчаянной почти часовойборьбы с метелью находим злополучную шкуру. Ветер унес ее метров на шестьдесяти уже наполовину засыпал снегом. К Журавлеву сразу возвращается прежнеедобродушие.
Общее настроение восстанавливается.
Поздно вечером, когда Ходов заканчивает передачу последней метеосводки, мыслушаем радиоконцерт, принятый на комнатную антенну, разыгрываем очередныепартии в домино. Доносящийся с улицы шум метели заглушает музыку, зато костидомино громко стучат по столу. Вдруг все мы, как по команде, превращаемся вслух. За стенками домика воцаряется тишина. Она подкралась так незаметно, чтомы даже не уловили момента ее наступления. У всех на лицах один вопрос: чтослучилось?
Я подхожу к барометру. Давление падает. Казалось бы, что шторм долженусилиться. Однако, вопреки барометру, на улице тихо. Минут пять до нас недоносится ни одного звука. Неожиданно наступившая тишина давит. Когда опятьраздается свист ветра, кто-то из товарищей облегченно вздыхает. Но через десятьминут - снова тишина. Еще шквал-и опять тишина. Это говорит о том, что метельвыдыхается.
Все мы высыпаем на улицу. Еще раз налетает шквал. Ветер точно вздыхает -глубоко и устало. И, наконец, все затихает Воздух еле колеблется. Почти полныйштиль. Тишина и спокойствие воцаряются вокруг нашей базы. Жестокая двухсуточнаяметель кончилась. Только темнота остается прежней. Но и в ней, по-видимому,скоро будет просвет. Об этом свидетельствует усилившийся мороз.
Возвращаемся в домик. Я завожу будильник. В 6 часов 45 минут он подаст свойголос и откроет новый день. Этот день должен быть звездным.
Улыбка Арктики
"Весь день горели яркие звезды..." Так однажды вечером я качал очередную записьв дневнике. Начал и остановился. Перечитал фразу. Она звучала так же необычно,как если бы кто-нибудь сказал: всю ночь светило яркое солнце.
Только необычность страны, в которой мы находились, позволяла говорить озвездах, мерцающих днем. Это отвечало действительности. И если сейчас я могнаписать о полуденных звездах, то через полгода, не отступая от истины, напишу:"Солнце светило всю ночь". Мы находились в Арктике. Она перевертывает привычныепонятия, раскрывает необычные картины.
Мои мысли прервал стремительно влетевший с улицы Вася Ходов. Одного взглядабыло достаточно, чтобы убедиться - юноша возбужден. Это было необычно. Наш Васяотличался уравновешенным, спокойным, несколько флегматичным характером. Асейчас даже распахнутый полушубок свидетельствовал о волнении Васи.
Скорей на улицу! Все горит!
Что горит, где?
Небо горит... все небо! Сияние! Да скорей же, Георгий Алексеевич, а токончится.
Я схватил кухлянку. За мною поднялся Урванцев. На пороге услышали голосЖуравлева:
- Подумаешь, сияние! Да у нас на Новой Земле...
Голос умолк. Оглянувшись, я увидел, что охотник влезает в свою длиннополуюмалицу.
...Небо пылало. Бесконечная прозрачная вуаль покрывала весь небосвод. Какая-тоневидимая сила колебала ее. Вся она горела нежным лиловым светом. Кое-гдепоказывались яркие вспышки и тут же бледнели, как будто лишь на мгновениерождались и рассеивались облака, сотканные из одного света. Сквозь вуаль яркосветились звезды. Вдруг вуаль исчезла. В нескольких местах еще раз вспыхнулилиловые облака. Какую-то долю секунды казалось, что сияние погасло. Но вотдлинные лучи, местами собранные в яркие пучки, затрепетали над намибледно-зеленым светом. Вот они сорвались с места и со всех сторон, быстрые, какмолнии, метнулись к зениту. На мгновение замерли в вышине, образовали огромныйсплошной венец, затрепетали и потухли.
Ух! - выдохнул Вася Ходов.
Никто из нас не заметил, когда и как на юге появился огромный широкий занавес.Крупные, четкие складки украшали его. Он был соткан из неисчислимой массыплотно сомкнутых лучей. Волны то красного, то зеленого света, чередуясь,проносились по нему от одного края до другого. Невозможно было разобраться, гдеони возникают, откуда бегут и где умирают. Отдельные полотнища занавеса ярковспыхивали и тут же бледнели. Казалось, что занавес плавно колеблется.
На западе опять появились длинные лучи. Потом вновь малиновые облака закрылиполнеба. Снова нарастал световой хаос. Еще раз лучи устремились к зениту.
Картина менялась каждое мгновение. Время бежало незаметно. Уже час мылюбовались сиянием. Наконец, Журавлев заявил, что на Новой Земле сияние бываетеще красивее, и ушел спать. Потом вернулся в домик Урванцев.
Вася с поднятой головой сидел на полузанесенной снегом шлюпке. Он словнозастыл. Юноша впервые видел такую картину. Она захватила его.
Мне было понятно волнение юного друга.
...Двадцати пяти лет я попал в Арктику. Помню, с каким нетерпением ждал я ее"улыбки". Когда однажды мне сообщили о начавшемся сиянии, я выскочил из домика.
Резкий ветер ударил в лицо, инстинктивно обращенное к северу. Но там толькозвезды ярко блестели на темном небе.
Зато на западе я увидел два гигантских луча, поднимавшихся из-за горизонта изанимавших четверть небосвода. У основания цвет их был молочно-белый и резковыделялся на темном небосклоне. По мере удаления от горизонта свет постепеннобледнел и наконец рассеивался совершенно. Форма гигантских лучей напоминаластаринные двуручные мечи. Сквозь них просвечивали звезды, и казалось, чтокакой-то искусный мастер затейливо украсил эти дорогие мечи алмазами. Какзавороженный, наблюдал я за фантастическими мечами. Время от времени они тосближались, то вновь удалялись друг от друга, словно какой-то великан,скрывшийся за горизонтом, держал их в руках и сравнивал - который лучше...
Скоро мне показалось, что вокруг меня стало значительно светлее. Прямо навостоке, между темными облаками, ярким желтым светом горела узкая щель. Неуспел я задержать здесь взгляда, как из-за облака, немного выше этой щели,неведомая сила выбросила целый сноп лучей, похожих на полураскрытый веер.Нежнейшие оттенки цветов - красного, малинового, желтого и зеленого -раскрашивали его. Лучи каждое мгновение тоже меняли свою окраску. Один какую-тодолю секунды был малиновым, потом стал пурпуровым, вдруг окрасился внежно-желтый цвет, сейчас же перешедший в фосфорически-зеленый. Уследить засменой окраски было невозможно. Около четверти часа продолжалась этанепередаваемая по красоте игра света. Лучи много раз вытягивались, доходилипочти до зенита, затем падали и снова росли. Наконец расцветка их сталабледнеть. Они приблизились друг к другу. Небесный веер закрылся и вдругпревратился в огромное белое страусовое перо, круто завернутое к югу. Вслед заэтим из основания того же пера выросло еще одно такое же пышное перо и леглопараллельно первому. Оба они слегка колебались, удлинялись и снова сокращались,но в течение получаса сохраняли свою форму.
В это время на западе мечи оторвались от горизонта и образовали три узкиебледные полосы, которые неподвижно повисли на небосклоне. Яркие краски, толькочто фантастически украшавшие небо, померкли. От прежней феерической картиныостались лишь блеклые мазки.
Только тогда я почувствовал, что свежий норд насквозь пронизывает плотнуюсуконную куртку. Продрогший, но радостный и возбужденный я вернулся в дом.
Но уютная комната теперь казалась скучной, тесной и душной. Раскрытые книги нетянули; самые захватывающие страницы я не мог сравнить с тем, что видел нанебе. Как только прошел озноб, я, одевшись теплее, опять выбежал на улицу.
Новая картина развернулась передо мною. С востока на запад легла широкаясветлая дуга. Она охватывала почти четверть горизонта. Концы дуги, не достигаягоризонта, не то рассеивались, не то скрывались за облаками. В глубине дугиможно было заметить какое-то мерцание, словно проносилась тончайшая пеленасветящегося тумана.
Но вот небо снова преобразилось. Теперь заиграл красками север. Сначала там,из-за горизонта, выплыло небольшое светлое облачко. Оно поднялось градусов на25-30 и застыло. Прошла минута, две... пять, облачко оставалось без изменения,только иногда оно вспыхивало лиловым светом. И вдруг оно, сильно вытянувшись,покрылось яркими, трепещущими лучами и превратилось в широкую ленту,захватившую почти весь северный сектор неба. Лента извивалась, точно змея, инаконец приняла форму вытянутой, горизонтально лежащей буквы S. Новая перемена:дальний конец буквы вспыхнул ярким малиновым светом. Свет пробежал по всейбукве. Вслед за ним родились и пронеслись пурпурные, зеленые, желтые волны. Ониисчезали и появлялись вновь.
Буква развернулась, мгновенно обросла бахромой и превратилась в грандиозныйзанавес. Он торжественно колебался. Мягкие складки то увеличивались, тоуменьшались. Весь занавес горел, искрился, переливался, трепетал...
В то же время дуга, лежавшая на юге, сгустилась, слегка зарумянилась и,превратившись в широкую полосу, двинулась к занавесу. В какой-то момент своегодвижения она ярко вспыхнула и тоже развернулась в еще более эффектный занавес.
И вдруг в одно мгновение оба занавеса рассыпались на тысячи тысяч лучей. Лучиустремились к зениту, образовали корону и потухли; но тут же на их местезасияли другие. Корона горела, сверкала... И вот все исчезло. На темном небевновь остались только яркие звезды.
Время летело. Взглянув на часы, я напомнил Ходову, что наступает час работыстанции. Мы вместе вошли в домик. Через несколько минут я зашел в радиорубку.Ходов привычно взглянул на часы, сел на стул, надел наушники, уверенно включилток и сейчас же невольным движением сдвинул наушники. Он попыталсяотрегулировать приемник, но безрезультатно. Помехи были настолько сильны ичасты, что из телефона раздавался только сплошной треск. Выделить что-либо небыло никакой возможности. Ходов был убежден, что помехи вызваны сиянием. Васясдержанно чертыхался. Но и это средство не помогло. Работать было невозможно.
Мы вышли из домика посмотреть, не слабеет ли сияние. Но оно горело еще ярче.Вася, опять захваченный красотой развернувшейся картины, не мог оторватьзачарованного взгляда от полыхающего неба.
А Арктика, будто чувствуя, что сегодня приобрела нового ценителя ее красоты,все шире раскрывала свое лицо, озаренное полярным сиянием. Видевший "улыбку"Арктики, завороженный, будет любить ее лицо и тогда, когда оно хмурится вполярном тумане, и когда оно гневно во время метели, и когда оно сияет тихойрадостью в лучах незаходящего полуночного солнца.
Полярное сияние - одно из самых красивых, самых захватывающих явлений природы.Люди никогда не устанут любоваться сказочной игрой его света, как никогда неперестанут складывать сказки и песни.