Поставщиком айсбергов безусловно являлся северный остров, покрытый, словношапкой, ледниковым щитом. Интересно отметить, что на южном острове, болеевысоком, на пройденном участке не было ни одного активного ледника. Только вглубине, километрах в 15-20, виднелись покатые склоны, по-видимому, мертвыхледников. Это нас удивило. Казалось бы, южный высокий остров должен былподвергнуться более мощному оледенению. Здесь же получилось наоборот.
Активный ледник северного острова и образовывал большое количество айсбергов,ломал и местами даже торосил своим напором морские льды в центральной частипролива.
Нечто новое, интересное встретило нас в непосредственной близости от скалы.Здесь, на протяжении пяти-шести километров, лед был совершенно чист от снега иотполирован, словно хорошее зеркало. Идти по нему и тем более бежать за санямибыло совершенно невозможно. Ноги раскатывались, и мы то и дело растягивались нагладкой блестящей поверхности. Даже собаки часто падали. Сани гуляли из стороныв сторону.
- Хороший здесь дворник! Ни одной соринки не оставляет,- заявил Журавлев,поднимаясь после очередного падения.
Этим дворником был ветер. Работал он исправно и, по-видимому, обладал более чемдостаточной силой.
Наконец, мы добрались до обрыва. Сложенный древними осадочными породами, он,иногда уступами, местами почти отвесно, поднимался прямо из моря на несколькосот метров. Его громада была необычайно внушительной. И нам, еще не видевшим наСеверной Земле ничего похожего, он показался прямо-таки величественным.
- Вот это земля! Настоящая! - как и утром, продолжал восторгаться Журавлев.
Мы прошли вдоль скалы и увидели, что за ней берег поворачивал на юго-восток.Вдоль берега шла широкая терраса, а за ней тянулась к югу гряда новых, крутых искалистых обрывов высотой в сотни метров. Кое-где видны были долины, по которымспускались языки ледников, но нигде в пределах видимости они не достигали моря.Неподалеку на 35-40 метров возвышалась стена одного из ледников, доходившаятолько до террасы. Поверхность террасы покрывал щебень, чередующийся ссовершенно гладкими площадками. Это были следы отступившего внутрь Землиледника. На север, восток и юго-восток лежали морские торошенные льды. Толькона северо-западе, километрах в семи, виднелось несколько маленьких скалистыхостровков, а за ними высилась гора, замеченная нами еще утром. Севернее еележала белая дымка тумана, и определить, куда дальше уходил берег, былоневозможно.
Доехав до ближайшего из островков, мы под его обрывистым берегом разбили свойлагерь. Здесь я решил оставить продовольствие и вернуться на базу. От нее мыпрошли за одиннадцать дней километров 170-180 и, следовательно, на эторасстояние выдвинули исходную точку наших будущих маршрутных работ.
Пора было подумать о возвращении. Керосина оставалось на трое суток. Мы знали,что если не помешает непогода и мы сумеем благополучно миновать скоплениеайсбергов, то с пустыми санями сможем без особого труда за трое суток пройтирасстояние до главной базы. В крайнем случае примерно в 100-120 километрах отнас находился склад на мысе Серпа и Молота.
Погода весь день баловала нас. Возбужденные своим открытием, мы и из лагеря ещедолго любовались возвышающейся из моря грандиозной скалой.
Солнце зашло в седьмом часу вечера. Близился полярный день. Солнце было где-тоблизко за горизонтом. Поэтому северный сектор неба полыхал оранжево-краснойзарей, а на юге в это время расстилалось темное небо с яркими звездами.Странная картина! Но ведь мы находились за 80° северной широты. А здесь бываетмного необычного. Разве не странно/ что сегодня нас не тянуло ни в палатку, ник примусу, ни к теплу спальных мешков, хотя термометр показывал -37,8°.
К ужину по случаю торжественного дня я вынул заветную фляжку. Она лежала насанях в закрытом ящике. В ней был коньяк. Журавлев, мечтавший "согреться",обрадованный неожиданной возможностью осуществить мечту, осторожно нагнулгорлышко фляги над кружкой. Но, к удивлению, он увидел, что осторожность былаизлишней. Из фляги не вытекло ни капли. Подозрительно взглянув на меня (необман ли?), он начал энергично трясти посудину. Только после этого из горлышкафляги показалась густая, тягучая масса. Это и был 60-градусный коньяк. Отмороза он превратился в вязкую кашицу.
После хорошей дозы коньяку, вполне удовлетворенные походом, мы залезли вспальные мешки, забыли о морозе и крепко заснули.
И все же ночью нас несколько раз будил треск льда. Время от времени, какотдаленный гром, слышались глухие раскаты. Под палаткой во льду пробегаладрожь. Потом раздавались скрип и шипение. Что это? Поднимает лед приливом илидавит на него ледник с северо-запада, а возможно, нажимают с моря плавучиельды? Все это мало беспокоило нас, и мы вновь засыпали.
Утром 18 марта мы, как и накануне, видели солнце и голубое небо. Только ксеверу по-прежнему лежала мгла и мешала рассмотреть там берег. Мороз достиг39°. Вскоре после нашего выхода потянул северо-восточный ветерок и сделал морозеще более чувствительным. Воздух наполнился бесчисленными мельчайшими ледянымииголками. Они кружились, летали и горели в лучах яркого солнца.
Собаки с пустыми санями, подгоняемые морозом и попутным ветерком, бежалииграючи. Нам оставалось только править да время от времени спрыгивать с саней игреться. Благодаря хорошей видимости мы могли смело пересекать заливчики,срезать мысы и, прижимаясь к берегу, обходить айсберги. Теперь, глядя на узкиепереулки, отвесные стены и нагромождения льдов, мы только удивлялись, каквообще могли пройти здесь с гружеными санями.
К вечеру, сделав километров 80, остановились на ночлег у мыса Октябрьского.Долго в палатке горел примус. Мы уже не экономили керосин, зная, что в 25километрах находится продовольственный склад, и на знакомой дороге, с пустымисанями, нас не могла удержать никакая непогода.
На следующий день сделали рекордный переход. Видя, что хорошая погодаудержится, мы решили не заходить на мыс Серпа и Молота и от мыса Октябрьскоговзяли курс на юго-запад, прямо на нашу базу.
Прошли 90 километров и к полуночи 20 марта были уже дома: жмурились от яркогоэлектрического света в комнате, потягивались от тепла и рассказывали товарищамо наших приключениях.
Пролив, открытый нами и давшийся с таким трудом, назвали проливом КраснойАрмии. Пусть он носит ее имя, являющееся символом упорства, настойчивости,отваги и доблести. Мыс, привлекший нас своей красотой, замыкающий пролив ссеверо-востока, получил имя Климента Ефремовича Ворошилова.
Наши жертвы
После похода 7-20 марта и создания продовольственного депо на северо-восточномвыходе из пролива Красной Армии на севере мы стояли крепко. Намечавшийсямаршрут для выяснения простирания Земли к северу и западу и исследования всегосеверного района, таким образом, был обеспечен, тем более что в нашемнепосредственном тылу, на мысе Серпа и Молота, хранились большие запасысобачьего корма и продовольствия.
Теперь наступила очередь создать примерно такие же условия в центральной частиЗемли. Для осуществления этой задачи мы решили выдвинуть еще однопродовольственное депо на восточную сторону Земли. Значительно легче это былосделать на западном берегу Северной Земли, со стороны Карского моря, то естьследуя вдоль берега Земли к югу от мыса Серпа и Молота. В таком случае, примаршруте вокруг центральной части Северной Земли, мы вышли бы на депо уже впоследней четверти пути и нам не пришлось бы везти с собой все запасы. Этоимело большой смысл и вместе с тем значительно облегчало создание депо, так какнам не приходилось бы при этом варианте пересекать Землю.
Но этот путь мог поставить нас в будущем перед большим риском. Вторичноепересечение Земли в обратном направлении, с востока на запад, мы намеревалисьпри съемочных работах начать на широте залива Шокальского. Но наметить хотя быприблизительную точку выхода на сторону Карского моря не представлялосьвозможным. Направление пути при пересечении Земли на собаках целиком зависелоот рельефа местности. А каков этот рельеф и куда он мог вывести нас на западномберегу - предугадать было нельзя. Выйди мы далеко к югу или северу отпродовольственного депо, и тогда, даже при наличии продовольствия в этомрайоне, нам мог бы все равно угрожать голод.
Правда, по мере постепенного ознакомления с Землей -у нас все больше и большекрепло убеждение в том, что вместо отмеченного Гидрографической экспедицией накарте залива Шокальского в действительности мы найдем пролив. Но все же этобыло только предположение, и планировать место оборудования продовольственногодепо только на этом предположении было бы слишком неосмотрительно. Именно отправильного расположения этого продовольственного склада зависел не толькоуспех работы, но и сама наша жизнь.
Все это заставило нас остановиться на варианте заброски продовольствия навосточную сторону Земли, а самую точку закладки депо должна была определитьдоступность пути через Землю. Положительной стороной осуществления такоговарианта было и то, что мы впервые проникали во внутренние области страны,выявляли их доступность и вместе с этим перспективы намечаемого на веснумаршрута.
Перед новой большой поездкой надо было дать передышку собакам и хорошенькоподкормить их. Запасы мяса, как мы и рассчитывали осенью, к светлому времениначали истощаться и теперь пришли к концу. Мясной склад опустел и стоялоткрытым. После нашего возвращения с мыса Ворошилова мы вынуждены были дажедома кормить собак пеммиканом. Он был не столь питателен в сравнении с мясом, акроме того, как и прежде, мы по возможности старались экономить этотпортативный и удобный в походных условиях продукт для неизвестного будущего.
Надо было возобновить запасы свежего мяса. И мы решили несколько дней посвятитьохоте.
У острова Голомянного - крайнего западного в группе островов Седова, держалисьвскрытые льды. Здесь, на разводьях, мы надеялись увидеть нерп. А где естьнерпы, там должны бродить и медведи.
23 марта было чудесным солнечным днем. Мороз держался около 40°. Журавлевпогрузил на свои сани "Люрик" - маленькую фанерную лодочку, сделанную им зимой,мы с Урванцевым разместились на других санях и оставили базу. Через два часабыли уже на месте. Пристанище здесь имелось. Еще в начале зимы на западнойоконечности острова нами была установлена брезентовая охотничья палатка.
Море оказалось плотно закрытым льдом. Вдоль берега лежала узкая ровная полосаприпая. За ней шла полоса сильно торошенных льдов - последствия нажимныхветров. Некоторые торосы, особенно ближние к берегу, достигали высоты 8-9метров. Дальше в море, вплоть до горизонта, виден был слегка торошенный лед сперемычками из больших обломков ровных полей. Местами темнели небольшие участкипайды - молодого, еще не окрепшего льда.
Воды не было видно. На первый взгляд условия для охоты были малообещающими. Ностоило выйти на границу торосов, как можно было услышать потрескивание и пискльдин, трущихся друг о друга. Это означало, что лежащие перед нами льды былиразломаны и сейчас их сжимало только приливное течение. При отливе они должныбыли разойтись.
И действительно, когда мы терпеливо дождались отлива, льды на наших глазахначало разводить. Сначала появились узкие кривые щели, потом небольшие разводьяи, наконец, полынья до 400-500 метров шириной.
Сильный мороз, ясное небо и штиль дали нам возможность наблюдать интересноеявление. На наших глазах рождались облака. В то время как температура воздухабыла -40°, температура морской воды не достигала -2°. Теплая по сравнению своздухом вода начала испаряться. Словно огромную кастрюлю с горячей водойвынесли на мороз. Пары воды, попадая в холодный воздух, тут жеконденсировались, и над поверхностью полыньи собирался туман. Он быстро рос, искоро над полыньями поднялись огромные столбы. По контрасту с покрытыми снегомльдами и белесоватым зимним небом пары воды казались темными, почти бурыми инапоминали дым фабричных труб. Только на высоте 250-300 метров слабый потоквоздуха обрывал концы столбов, сматывал туман в клубки и в виде небольшихоблачков медленно уносил на юго-запад. Через два-три часа такие облака четкойшеренгой вытянулись до пределов видимости. А "фабрика" все еще продолжалаработать. Полынья дымилась и давала новое "сырье" для образования облаков.
Морская охота на этот раз выдалась не особенно удачная.
Тюленей было мало. Одна нерпа допустила неосторожность и высунула голову противЖуравлева. Через три минуты она уже была вытащена на лед. Следующую нерпу,убитую мною, течение затянуло под лед: Журавлев не успел подъехать на своемвертлявом "Люрике". После этого в продолжение целого часа зверь не появлялсянад водой.
Нам надоело "сидеть у моря и ждать погоды", да еще при 40-градусном морозе. Втакую погоду мы всегда предпочитали охотиться не выходя из палатки, сидя упримуса и попивая горячий чаек или даже лежа в спальном мешке. При этом, если янапоминал Журавлеву известную пословицу о том, что под лежачий камень вода нетечет, охотник, как правило, твердо отвечал:
- А все-таки просачивается!
Правда, для того чтобы "все-таки просачивалась", надо было провести кое-какиемероприятия. Обычно, ложась в спальные мешки, если в палатке была печурка, мыбросали в огонь хороший кусок звериного жира и спокойно засыпали. Ароматгорящего жира уносился ветром далеко во льды, там перехватывался медведем,притягивал его к лагерю, а наши собаки встречали гостя и подымали нас на охоту.
На этот раз был применен другой метод.
Я освежевал тушку нерпы, сняв с нее, как обычно, вместе со шкурой и толстыйслой сала. Журавлев в это время сходил к палатке и вернулся оттуда с упряжкойсобак. Шкуру нерпы привязали позади саней, перевернули сальной мездрой на снег,и упряжка, оставляя за собой кровавый след, понеслась вдоль кромки неподвижныхльдов. Через два часа Журавлев вернулся в лагерь. Мы поели и легли спать. Еслигде-либо поблизости бродил медведь, он должен был сам прийти к нам. Запахнерпичьего сала и крови привлечет его, как пчелу аромат цветов.
...Меня разбудил толчок в бок. Журавлев и Урванцев пригнувшись, с карабинами вруках, уже сидели перед выходом из палатки. Тявкали собаки. Их лай бываетдалеко не одинаков. Они по-разному лают - на человека, на сорвавшуюся с цепи исвободно разгуливающую собаку, на беспокойного, не дающего отдыхать соседа, накусок мяса, до которого не дает дотянуться цепь, и на зверя. Медведя онивстречают сначала нерешительным, но тревожным, раздельным и не громкимгавканьем, будто желая только обратить внимание хозяина и в то же время неиспугать зверя. Если медведь, не обращая на это внимания, подходит ближе, лайпереходит в более громкий, возбужденный и полный злобы.
Когда меня разбудили, лай собак был еще сдержанным. Выглянув наружу, я увидел,что по окровавленному следу идет крупный медведь. От нас его отделяло не более100-120 метров. На мой шепот: "Почему не стреляете?" - охотник уверенноответил: "Далеко мясо таскать. Пусть подойдет ближе".
Зверь приближался с опаской. Он уже заметил собак. Пройдя десять - пятнадцатьметров, он останавливался, поднимался на задние лапы, втягивал носом воздух,рассматривал лагерь и встревоженных собак. А они, не видя нас, по мереприближения зверя лаяли все тревожнее. Медведь останавливался внерешительности, но след от протащенной нерпичьей шкуры притягивал его, точномагнит.
Журавлев ждал. Ему все еще казалось, что "далеко будет таскать мясо", хотязверь подошел уже на 45-50 метров. В дело вмешался сорвавшийся с цепи Ошкуй. Вэтом увальне, как всегда, при виде медведя проснулась удаль. Вихрем он понессянавстречу зверю. Остальные собаки подняли оглушительный содом. Медведьостановился. Пора было стрелять. Первая же пуля уложила его наповал.
Скоро зверь был освежеван. Собаки проглотили огромные куски мяса и успокоились.Мы в ожидании, пока на сковороде поджарится свежина, баловались чаем иобсуждали характер и привычки медведей. Подзадоривая охотника, Урванцевговорил, что медведь все же подошел к нам случайно, а Журавлев убежденнодоказывал, что зверь далеко почувствовал запах нерпичьего сала, напал на следот шкуры и уже не мог от него оторваться. Оставив их обсуждать этот вопрос, явылез из палатки и тут увидел, что по следу к нашему лагерю идет второймедведь.
Наевшиеся собаки крепко спали. Тихий лагерь не вызывал у зверя никакихопасений. Он спокойно обнюхивал след, подходя к нам все ближе. Иногда дажебежал рысью - торопился, очевидно был очень голоден.
Мы, скрывшись за палаткой, ожидали гостя. Подойдя к шкуре освежеванногомедведя, он принялся сдирать с нее оставшееся сало. Журавлев торопливымвыстрелом только ранил его. Медведь бросился наутек. Еще несколько пуль, какобычно в таких случаях, просвистели мимо. Очень близко лежали торошенные льды.Добыча могла уйти. Спущенные собаки бросились вдогонку, но по дороге наткнулисьна тушу первого медведя и, должно быть, следуя поговорке "лучше синицу в руки,чем журавля в небе", занялись готовым мясом, тем более что этой "синицы" моглохватить на всю свору. Но и зверь повел себя необычно. Несмотря на рану, оностановился на границе торосов, за которыми его ждало верное спасение. И вдругбросился обратно. Добежав до собак, он с рычанием начал рассыпать затрещины;раскидал в разные стороны соперников и сам занялся мясом своего собрата. Собакиоправились от тумаков и перешли в контратаку. Дело принимало нежелательныйоборот. Голодный, рассвирепевший зверь мог искалечить наших собак.
Несколькими выстрелами мы прекратили эту борьбу. Зверь оказался крупным. Набезмене, лежавшем в палатке, мы частями взвесили тушу. Вес ее был околочетырехсот килограммов. Домой вернулись с санями, до отказа нагруженными мясоми двумя шкурами.
Мяса было достаточно, и можно бы спокойно заняться подготовкой к новому походу,не думая пока об охоте. Но совсем неожиданно мы убили третьего медведя, чему исами были не рады - достался он нам слишком дорогой ценой.
Случилось это через день после возвращения с Голомянного. Утром Вася Ходоввышел из домика и скоро вернулся с сообщением, что собаки вылезли из загородкии всей сворой держат в торосах медведя. Мы бросились на лай, доносившийся изльдов.
Собаки окружили небольшого медведя в ледяной яме между двумя торосами. Молодой,сильный зверь крутился как волчок. При его наскоках собакам некуда былоотступать в тесном проходе, тем более, что в яме собралась вся стая. Вместе сотъявленными медвежатниками на зверя наседали и те собаки, которые никогда неотличались охотничьим азартом, предпочитая охоте нарубленную медвежатину. Дажечетырехмесячные щенки неумело ввязались в дело, создавая еще большую тесноту исуматоху.
Медведь пользовался этим и наносил удар за ударом. К нашему приходу Козел ужепрыгал на трех лапах, а Гиена, скорчившись, скулила на гребне тороса. Увидевнас, стая с еще большим остервенением бросилась на зверя. С трудом я выбралмомент для выстрела. Раненый зверь, облепленный собаками, свалился в агонии.После следующего выстрела он окончательно затих. И тогда перед нами раскрыласьпечальная картина побоища.
Рядом с тушей медведя ползал с парализованным задом один из наших лучшихмедвежатников - Тяглый. Не имея сил встать на ноги, он все еще пыталсявцепиться во врага. А по другую сторону туши лежал с разбитым черепом мойМишка. Не то разрывная пуля моего карабина, прошедшая сквозь зверя, не то лапамедведя прервали жизнь лучшего передовика в упряжке.