Когда надо пойти на риск
Следующий день неожиданно оказался мрачным. И в первую очередь для меня.Началось это утром. Проснувшись, я хотел быстро подняться, но со стономповалился в спальном мешке.
Попытка повернуться вызвала в пояснице такую резкую боль, от которой захватилодыхание. Стараясь не шевелиться, я пытался угадать, что же со мной случилось.Предположения были самые неутешительные. Мысль, помимо воли, унесла меня нанесколько лет назад...
Шла зима 1926 года. Советское поселение, только что созданное на необитаемомострове Врангеля, вступило в первую полярную ночь. Работы по устройству нановом месте, неблагоприятная ледовая обстановка, полное незнание районовскопления зверя и отсутствие опыта охоты в новых условиях не только мне, но имоим спутникам-эскимосам помешали осенью заготовить достаточное количествомяса. Ни хлеб, ни крупа, ни сушеные и консервированные овощи, в изобилииимевшиеся в поселке, не могли заменить людям привычного продукта.
Наши сто пятьдесят ездовых лаек выли на цепях и требовали мяса.
Полярная ночь на широте острова Врангеля продолжается только два месяца. Вполуденные часы при ясном небе полной темноты не бывает. В эти часы можно суспехом охотиться. Значит, добывать мясо мы могли.
Но суровая зима, почти беспрерывные метели и сильные морозы даже для неизбалованных природой эскимосов казались необычными и неестественными. На этойпочве обострились создавшиеся веками и тогда еще сохранившиеся среди нихсуеверия. Мыслями эскимосов завладел тугнагак - злой дух земли, черт. Онирешили, что тугнагак не доволен появлением людей на острове, где до этого, поих мнению, он был единственным и полновластным владыкой. Бороться со злым духомслабому эскимосу, считали они, не по силам. Всемогущий дух закрутит в метели,похоронит под сугробами снега, унесет со льдами в открытое море, заведет втемноте в неизвестность, нашлет болезнь, найдет бесчисленные возможностипогубить охотника, его жену и детей.
Одно не укладывалось в мыслях эскимосов. Издалека приплывший к ним на "большойжелезной байдаре" начальник, или, как они говорят, умилек, не боится злогодуха. Умилек называет себя новым, малознакомым словом - большевик, и говорит,что злого духа нет. И хотя умилек еще ни разу и ни в чем не обманул их, им всеже трудно поверить в его слова. Умилек, наверное, ошибается. Тугнагак есть.Только он не может справиться с большевиком, не властен над ним. И в метель и втемноте начальник ездит на охоту на северную сторону острова, где много зверя игде живет сам черт, и каждый раз привозит много мяса.
Эскимосы только со мной покидают юрты и выезжают на охоту. Но и это делают соглядкой и опаской. На охоте стараются не терять меня из виду, не отходят безменя от палатки. От этого страдает наш промысел. Положение с мясом делается всенапряженнее. Легкие заболевания нескольких охотников точно подливают масла вогонь суеверий. Все с меньшей охотой эскимосы покидают жилища даже со мной.
Только один старый Иерок не отставал от начальника. Одна за другой следуют нашимногодневные поездки на охоту. Изредка мы вытаскиваем с собой еще одного-двухохотников и не приезжаем домой без свежего мяса. Нашего возвращения ожидаютдети. Матери встречают благодарными улыбками. В юртах в такие дни не умолкаютженская болтовня и веселый смех сытых ребятишек.
- Умилек и Иерок не боятся злого духа!
Растет надежда, что первая зимовка на острове окончится благополучно.
Но с кем не случается беды?
...Третьи сутки мы с Иероком проводим на северной стороне острова. Одинмедведь, убитый в первый день охоты, нас не удовлетворяет. Хочется добыть еще.Зверя достаточно, только на нашу беду он держится поближе к открытой воде,вдали от берега. Проникнуть туда нам мешает неокрепший молодой лед, только чтообразовавшийся на месте унесенных бурей старых льдов. Но мы не теряем надежды.Как только забрезжит полуденный рассвет, покидаем палатку и идем искать добычу.
Так начинается и третий день. Выходя из лагеря, мы мысленно поглаживаем рукамии оцениваем золотисто-белые шкуры, которые еще должны добыть; смакуем свежеемясо, еще гуляющее среди льдов; прислушиваемся к смеху радостных ребятишек,которые, знаем, встретят нас дома. Грех вполне простительный. Кто же выходит наохоту, заранее не взвешивая своей добычи?
Через час находим свежий след медведя и начинаем преследование. Иерок, каквсегда, просит меня не ступать на свежий след - "медведь узнает о погоне иуйдет". Я делаю вид, что озабочен тем же самым, и, чтобы не расстраивать друга,действительно избегаю ступать на след. Однако эта "предосторожность" непомогает. Мы подходим к месту, где зверь повернул в море на молодой лед и тутже начал проваливаться. Через каждые двадцать-тридцать метров лед разломан, асамого зверя уже не видно. Древко гарпуна легко пробивает неокрепшую ледянуюкорку. Путь отрезан.
Еще два раза мы находим свежий след и вновь упираемся в недоступный для насмолодой лед. Настроение падает. Молча сидим на берегу, посасываем трубки и сгрустью смотрим на предательские льды.
Вдруг нам кажется, что стоящая на мели старая торошенная льдина меняет своиочертания. Бледно-желтое пятно у ее края вытягивается и поднимается. Появляютсяеще два пятна поменьше. Они отделяются от льдины, потом снова сливаются с ней.Это медведица с двумя пестунами. Сунув за пазухи трубки и подхватив карабины,мы бросаемся прямо к зверям.
Через десять минут... я чувствую, как жгуче холодная вода заполняет мой меховойкостюм. Сильное течение уже положило меня горизонтально и тянет под лед. Пальцысудорожно цепляются за ледяную кромку. Мороз жжет мокрые руки.
- Нож, умилек! Нож! - кричит Иерок, поспешно сдирая с плеча длинный гарпунныйремень.
Я вспоминаю советы старика о пользовании охотничьим ножом. Удерживаясь на левойруке, погружаю правую в воду, нащупываю на поясе нож и, вырвав его, со всейсилой по рукоятку всаживаю в рыхлый лед. Сразу становится легче. Рукоятка ножа,точно большой гвоздь, торчит изо льда. За нее удобно держаться. Иерок пересталторопиться. Он внимательно проверяет, не спутался ли тонкий ремень, потом одинконец его обвивает вокруг себя, к другому привязывает снятый с пояса точильныйбрусок, делает петлю и, сильно размахнувшись, бросает свернутый ремень в моюсторону. Спираль лассо развертывается в воздухе, конец ее пролетает разделяющеенас расстояние, и петля обвивается вокруг моей шеи.
Удерживаясь то на одной, то на другой руке, я подвожу ремень под мышки. Товарищвытягивает меня из воды. Но подмытый течением молодой лед не выдерживаетнапряжения под Иероком. Лежа на льду, я вижу только голову своего друга. Ондержится на ноже точно так же, как только что делал это я.
Вытягиваю его за ремень на поверхность, но вновь проваливаюсь сам. Потом ещераз меняемся ролями. Каждая попытка встать на ноги оканчивается новой ледянойванной. Распластавшись на льду, стараясь захватить как можно большую площадь,ползем к небольшой старой льдине, вмерзшей несколько в стороне, на нейпереводим дыхание и также ползком выбираемся в безопасное место.
В мире немногие знают, что означает пройти на собаках семьдесят километров втемноте, в полярный декабрьский мороз, в одежде, наполненной водой. Представитьэто невозможно. Рассказать тоже. Когда через десять часов мы добрались домой,то были больше похожи на движущиеся льдины, чем на людей. Меха на нас разрезалии сняли, точно кору с деревьев.
Несмотря на принятые меры, оба свалились. У Иерока началось воспаление легких,а его опухший умилек слег с острым воспалением почек...
С тех нор почки стали уязвимым местом в моем здоровье. Профессор - московскаязнаменитость по почечным заболеваниям - рекомендовал поехать на несколько летна юг, в теплый климат, советовал погреться на солнышке, застраховать себя отрецидивов. Профессор знал свое дело, ко не ведал, что такое Арктика, не могпонять, как можно любить ее. Выслушав советы профессора, вместо теплого юга явновь оказался на севере.
Теперь, лежа на снегу в спальном мешке, естественно, я подумал: неужели сновапочки? Ведь это конец. Второй раз в условиях полярной экспедиции такоезаболевание не перенести даже при железном организме.
Тяжелое заболевание любого из нас сулило бы неудачный исход всей нашейэкспедиции. Даже возвращение на базу и сколько-либо длительная задержка моглипринести непоправимые последствия.
Что же делать? Возвращаться домой или продолжать путь в таком состоянии?
Мысль снова воскрешает былое.
...Иерок умер. Больного умилека, опухшего, с высокой температурой, на саняхвозили провожать его друга в последний путь. После этого болезнь обострилась.Больше месяца почти беспрерывно начальник был без сознания. Наконец, болезньначала отступать. Медленно возвращались силы.
Мрачные вести дошли до слуха выздоравливающего. Эскимосы в одиночку совсем невыходили из юрт. Ни одна упряжка не покидала поселка. Мяса не было. У многихлюдей появились признаки цинги. Начали дохнуть собаки. Смерть Иерока эскимосырасценили как месть тугнагака. Паника охватила людей. Эскимосы решили покинутьостров и вместе с семьями на собаках уйти на материк. Они ждали тольконекоторого потепления. А между тем самих их при переходе на материк ожидалаверная гибель в морских льдах. Дело создания на острове постоянного советскогопоселения оказалось накануне полного краха...
Собранные эскимосы плотным кружком сидели у моей кровати. Я начал беседу.
- Почему вы не едете на охоту?
- Боимся.
- Чего?
- Тугнагака! Он не желает, чтобы мы жили и охотились на его земле! Он не даетнам зверя! Он всех нас заберет! - сыпались ответы.
- Почему вы так думаете?
- Как почему? Разве ты не понимаешь? Етуи поехал - заболел. Тагью поехал -заболел. Иерок умер! Злой дух посылает болезни. Мы боимся его! Он недоволен,что мы при ехали на его землю!
- Но ездили же вы со мной, не боялись?
- Да ведь ты - большевик! - Ну так что же?
- Как что? Сам знаешь! Большевика дух боится!
После минутного колебания я заявил:
- Хорошо! Я встану, мы поедем вместе.
Собеседники не нашлись что ответить. Наступила пауза.
Потом они отошли от постели, тихо обсудили мое предложение, и старший из нихобъявил приговор.
- Нет, умилек! Теперь мы с тобой не поедем. Злой дух боялся тебя, когда ты былздоровый и сильный. Теперь ты слаб. Мы видели, как ты выходил на улицу. Тыходишь с палкой, шатаешься, когда нет ветра, не можешь согнуться.
Ты, умилек, очень слаб! Теперь тугнагак не испугается тебя. Он убьет тебя инас.
Уговаривать было бесполезно. Для убеждения времени не было. Решение надо былонайти немедленно. Пойти на большой риск. Он оправдывался положением.
Я приказал запрячь моих собак. Когда все необходимое для дороги лежало насанях, оделся, взял карабин, патроны и вышел к упряжке. Эскимосы оторопевшейкучкой стояли поблизости.
- Ты куда, умилек?
- Поеду драться с вашим тугнагаком.
- Ты слаб. Он убьет тебя!
- Неправда! Его не существует, поэтому он не может причинить мне вреда. Дажебольной я привезу мясо. Вам будет стыдно! Женщины будут смеяться над вами.
Видя, что меня не остановить, они, опустив головы, не сказав больше ни слова,разошлись по юртам. Там воцарилась гробовая тишина.
Поселок скрылся из виду. Я остался один среди снежных просторов. Не то от лучеймедленно ползущего над самым горизонтом солнца, не то от слабости рябило вглазах. Мучительная боль грызла поясницу. Усталость охватывала все тело. Тянулолечь на сани.
Когда же я найду зверя? Неужели придется пересечь весь остров? Ведь это значитнесколько суток. Хватит ли сил?
Но на ловца и зверь бежит. Через четыре часа пути собаки подхватили легкиесани, распаляясь охотничьим азартом, как стая волков, понесли по свежемумедвежьему следу, а еще через час огромный зверь лежал у моих ног.
Победа? Нет, только наполовину! Торжествовать было рано. Наступил самый тяжелыймомент. Надо было освежевать зверя. Лежа на снегу, корчась от боли, кусая губы,чтобы удержать стон, обливаясь холодным потом и поминутно вытягиваясь на снегудля отдыха, я освежевал уже коченеющего на морозе медведя, втянул на сани шкуруи немного мяса. Но на большее был уже не способен. Кружилась голова. Оставлялисилы. Направив собак на пройденный след, лег на сани и привязал себя ремнями.Последняя мысль была о том, чтобы собаки не встретили нового медведя и непотеряли след...
Очнулся я на третий день в своей постели. В комнате сидели эскимосы.По-видимому, они были здесь уже давно, так как были без кухлянок и обнажены допояса.
Заметив, что я пришел в сознание, охотники сгрудились около меня. Радость иласка разгладили их суровые лица. Они заговорили об охоте и стали высчитывать,сколько надо заготовить мяса и жира, чтобы их хватило... на следующую зиму.Появились женщины и ребятишки. Мальхлютай - восьмилетний сынишка Кивьяна -притащил своего любимого трехмесячного щенка и под одобрительный смехприсутствующих преподнес подарок, положив его прямо на мою грудь...
Через неделю на нескольких упряжках мы неслись на охоту на северную сторонуострова. Я все еще чувствовал слабость, но теперь уже не боялся остаться один,а эскимосы со мной не боялись духа. Кризис миновал. Советское поселение наострове начало укрепляться. Мой риск оправдался...
И теперь опять такие же боли. Нет, еще сильнее! Что же делать?..
- Ну, что же, надо идти! - промолвил я.
- Куда?
- До Северной Земли осталось километров сорок. Сегодня мы должны их осилить...Дорога хорошая.
Журавлев помог мне обуться, Урванцев вывел меня из палатки.
Сияло солнце. Арктика, как и накануне, была прекрасной, искрилась и радоваласьприближающейся весне. Далеко на северо-востоке рисовались берега СевернойЗемли. Как всегда, они звали к себе.
Вновь, как за четыре года до этого, надо было рисковать. Мы должны были пойтина риск, он оправдывался нашими задачами.
В пути
Начались сборы. Товарищи запрягли и моих собак, увязали воз. Урванцев досталнашу походную аптечку. Она была небольшая. На случай ранений, травм и переломовв ней было немного перевязочных материалов, йод, кровоостанавливающая вата,набор хирургических игл с иглодержателем, хирургический шелк, пинцет,,скальпель и небольшое количество скобок Мишо. При возможном заболевании снежнойслепотой мы могли воспользоваться имевшимся раствором кокаина и алюминиевымкарандашом. Не были забыты и зубные капли. Имелся хинин на случай приступов,возможно, привезенной с материка малярии. И, конечно, танальбин с опием ианглийская соль.
Я и раньше время от времени испытывал короткие острые боли в области поясницы,и единственным средством лечения был уротропин. Казалось, что он помогает. Этолекарство тоже было включено в нашу аптечку.
Доктора, как уже известно, среди нас не было. Его обязанности в случаенадобности охотно выполнял Николай Николаевич: иногда выдать пирамидон отголовной боли, в частности мне - уротропин, а Журавлеву - растереть скипидаромспину, которую у него временами "ломило к непогоде".
Основным принципом лечения была у нас строгая, почти гомеопатическая дозировка.Этим мы отличались от всякого другого оказавшегося бы на нашем месте дилетанта.В этот день я впервые отступил от нашего принципа и, совершенно обезумев отболи, не замедлил в несколько приемов покончить с доброй половиной лекарства.
Выступили мы только около полудня и все-таки дошли до Северной Земли, проделавполные 40 километров. Память о них сохранится на всю жизнь!
Журавлев шел впереди. За ним следовала моя упряжка. Урванцев замыкал караван,но больше занимался мною, чем своей упряжкой. Спальные мешки и свободные мехапревратили мои сани в мягкое ложе. Мне это мало помогало, хотя на короткихостановках я и расхваливал свою постель, а также хорошую дорогу.
Розная дорога, или даже "ровная, как стол", в нашем понимании означала толькото, что на пути не встречалось торосов. Невзломанный морской лед действительноровен, как стол. Но на нем лежит- снег. А снежный покров в высоких широтахАрктики зимой почти никогда не бывает ровным. Господствующие ветры покрываютего сплошными бороздами и гребнями - так называемыми застругами. Особенно яркоэто заметно вблизи берегов. Поверхность снега здесь уже вскоре после началазимы, установления периода метелей и сильных морозов напоминает глубоковспаханное поле. Иногда гребни застругов достигают всего лишь несколькихсантиметров, а порой они возвышаются до полуметра. В первом случае напротяжении метра их можно насчитать до пяти-шести, а во втором - подошва толькоодного заструга занимает до метра. Если смотреть издали, заструги в перспективесливаются, и поверхность снежных полей кажется совершенно ровной. Острые гребнизастругов почти всегда настолько крепки, что груженые сани, кромепоблескивающей ленты, не оставляют на них никакого следа. Мелкие заструги,особенно если идешь поперек их простирания, почти не мешают движению. Длинныеполозья саней, только постукивая, скользят с одного твердого гребешка надругой. Потому мы такую дорогу и называем ровной: не надо путаться среди хаосаторосов, взбираться на ледяные нагромождения и спускаться с них вниз.
Такая "ровная" дорога вела к Северной Земле. Сани, ударяясь о заструги,постукивали полозьями. И малейший удар, каждый толчок отзывались у меня впояснице. А таких ударов было самое меньшее по одному на каждом метре напротяжении всего 40-километрового пути. Они следовали друг за другом,сливались, и жестокая боль была беспрерывной. Когда становилось невмоготу, ядавал сигнал к остановке и просил... дать передышку собакам.
Товарищи, конечно, понимали, что вызывало мою повышенную заботливость особаках, но не высказывались на этот счет и старались казаться спокойными.
Наконец, мы добрались до мыса Серпа и Молота. Я был вдвойне счастлив и оттого,что мы шли вперед, и оттого, что кончился этот мучительный день.
На мысе Серпа и Молота нам предстояло определить астрономический пункт. На это,требовались сутки. Заниматься этим должен был Урванцев.
В действительности одни сутки выросли втрое. Еще перед нашим подходом к Землепогода начала меняться. Сначала появились обычные предвестники метели -перистые облака, потом низкая слоистая облачность закрыла небо, посыпалсямелкий снег, а ночью разыгралась метель. К утру она стихла, но небо по-прежнемубыло пасмурным и без остановки порошил снег. Барометр падал, а температуравоздуха поднялась до -12°. Определить астрономический пункт в этот день неудалось.
У меня температура была нормальной, но резкие боли все еще держались. Поэтомулишний день стоянки был как нельзя более кстати.
26 апреля небо несколько прояснилось. В облаках появились разрывы. Солнце то идело прикрывалось бегущими облаками или в лучшем случае, просвечивая сквозьних, показывалось в объективе теодолита с сильно размытыми краями. Последнее нелучше первого. Никакие заклинания не помогли. Необходимый цикл наблюдений опятьостался незаконченным.