Почти ни одна научно-исследовательская полярная экспедиция прошлого,совершавшая работу на безлюдных берегах Ледовитого океана или планировавшаяпереходы по морским льдам, не обходилась без ездовых собак. Попытки некоторыхзаморских полярных исследователей заменить их лошадьми или пони привели кполному краху. За собакой осталась почетная роль помощника человека, изучающегополярные пространства.
План нашей экспедиции, как уже было сказано, целиком опирался на собачийтранспорт. И не только потому, что я привык работать с собачьей упряжкой, а ипотому, что в те годы какого-либо другого, более надежного транспорта, годногодля наземных полярных условий, еще не существовало.
Наших собак впервые я увидел на одной из железнодорожных станций между Вологдойи Архангельском.
Около большого четырехосного вагона грузового поезда стояла толпа любопытных.Они с удивлением прислушивались к волчьему вою, несущемуся из-за прикрытыхдверей. У вагона спокойно прохаживался в своем колоритном национальном костюме,с медной трубкой в зубах пожилой нанаец. Он молча преграждал путь белобрысымребятишкам, пытавшимся заглянуть в щель двери. Когда я подошел к вагону совторым проводником и поздоровался с нанайцем, ребята окружили меня кольцом изабросали вопросами.
- Дяденька, что это - зверинец? Волки? А у нас будут показывать?
- Да нет, ребята, это собаки.
- Собаки? Сколько?
- Да, да, собаки. Пятьдесят штук.
- Пятьдесят! Шутишь! Зачем столько? Куда они едут?
А что это за человек? Нанаец! А почему он нанаец?!
Я не успевал отвечать на сыпавшиеся вопросы.
Тем временем толпа у загадочного вагона все увеличивалась. Здесь, по-видимому,была уже вся деревня. Ребята стаей стояли вплотную к дверям. Некоторые из нихуспели сбегать домой и теперь держали в руках ломти хлеба. Зрителям нетерпелось. Хотелось посмотреть внутрь вагона. Глаза ребят горели любопытством.Мне тоже хотелось поскорее увидеть будущих четвероногих помощников. Я отодвинулдвери вагона. Вой оборвался. Несколько псов рванулись на цепях и как вкопанныеостановились у входа.
Ребята сначала отпрянули, но увидев, что собаки привязаны, осмелели исгрудились у входа. Кто-то бросил кусок хлеба. Псы рванулись, лязгнули зубами,и кусок исчез. Потянулись руки с новыми ломтями. Видя такие дары, собаки,привязанные близко к двери, охотно завязывали мимолетную дружбу, позволялиребятам трепать себя и называть, по-видимому, совсем неожиданными именами.
- Шарик! Белка! Кудлан! Козел! Полкан! - кричали дети, а собакиповертывались на каждое имя в надежде получить новый кусок хлеба. Эторазвеселило зрителей. Смех и шутки летели из толпы.
Вдруг все смолкло. Ребята тревожно всматривались в полутемный угол вагона. Тамизумрудно-зеленым светом горело несколько точек. Иногда, на какие-то секунды,свет их становился рубиновым.
- А там кто, дяденька?
Пришлось объяснить, что собаки с такими глазами происходят с реки Колымы. Насвету глаза у них почти белые, а в темноте горят вот как сейчас. Это одна излучших пород ездовых лаек - они сильные, выносливые, не боящиеся самых страшныхморозов.
Я успел прощупать взглядом всю стаю. Увидел, что колымских собак лишь несколькоштук, и мысленно пожалел об этом. Кроме "колымок" здесь были прекрасныеоживленные лайки с хорошей грудью, стройными, крепкими ногами и плотной густойшерстью. Только несколько псов лежали спокойно и не обращали никакого вниманияна все происходящее. Я влез в вагон и по очереди осмотрел их пасти. По зубамбыло видно, что псы достаточно пожили и поработали, это и сделало их такимиспокойными. Но другие встретили меня рычанием, скалили зубы, однако послеокрика и уверенных движений быстро смирились и дали, хотя и не совсем охотно,осмотреть себя.
Один здоровый молодой пес, как только я отвернулся от него, вцепился в лапусвоего соседа. Раздался визг. Все остальные бросились в сторону дерущихся.Короткие цепи не давали возможности принять участие в потасовке. Стая рычала,лаяла и хрипела, давясь на цепях. Щелкнул кнут нанайца - порядок восстановился.Псы, лишенные своего излюбленного удовольствия - хорошей драки, молча, скалязубы, заняли свои места.
Несмотря на наличие нескольких "старичков" и слабосильных, я все же осталсядоволен знакомством с будущими помощниками. Раздобыть собак для экспедиции былосамой трудной задачей. Теперь они были доставлены. А некоторый отсев неминуем.
При моем выходе из вагона придвинулись поближе взрослые зрители. Вновьпосыпались вопросы. Пришлось рассказать, что собаки, закупленные в низовьяхреки Амура в нивхских и нанайских стойбищах, сначала ехали по Амуру вХабаровск, откуда через весь Советский Союз едут в Архангельск, дальше будутпосажены на ледокол и отправятся в Арктику, а там будут возить груз и помогатьпри изучении еще неизвестных земель.
Я не обманывал слушателей. Собаки действительно проделали большой путь. Срок, вкоторый они были подысканы, закуплены и доставлены, был рекордным.
Экспедицию утвердили в последние дни марта. До выхода в море оставалось три споловиной месяца. За это время надо было получить ездовых собак.
Я побывал в Архангельске. Это пункт выхода экспедиции в море. Найти здесь собакбыло наиболее желательно. Я знал что город и прилегающие районы в какой-то мереежегодно снабжали собаками Новую Землю, что и порождало у меня некоторуюнадежду. Действительность оказалась плачевной. Ездовых лаек здесь не было. НаНовую Землю сбывались преимущественно дворняги и помеси их с сеттерами илегавыми. Предлагали их и мне. Пытались всучить даже пинчера, уверяя, что этонезаменимый пес. Однако расхваливание не могло улучшить качество товара.Рухнула слабая надежда на получение собак и с Новой Земли, лежащей на будущемпути экспедиции. Если там и можно было бы приобрести собак в достаточномколичестве, то это были бы представители той же не подходящей для нас"архангельской" породы.
Но что же делать? Где взять собак?
Ближе всего были тундры Европейского Севера. Но там ездят на оленях, а собакапредставлена только оленегонной лайкой. Она прекрасный пастух, но совершенно негодна для упряжки. Если продвинуться дальше на восток, можно было бы набратьнебольшое количество неплохих собак в низовьях Енисея. Но здесь их надо былособирать, что называется, поштучно, значит, объехать для этого огромный район ипотратить не менее года времени. Не годится! Еще дальше на восток - ездовыесобаки были в Верхоянском и Колымском районах. И отличные собаки. Заполучить ихбыло бы хорошо. Я радировал в Якутск. Но там не могли уложиться в нужные срокии отказали в моей просьбе.
Больше всего ездовых собак на Камчатке и в Анадырском крае. Здесь можноподобрать прекрасную стаю для любой работы и для любого района Севера. Но иКамчатка и Анадырь были слишком далеко, а тогдашние способы сообщения с ними недавали никакой надежды на срочное разрешение вопроса.
Единственная надежда была на Дальний Восток. В низовьях Амура ездовыми собакамипользуются охотники нивхи и нанайцы. В Николаевске-на-Амуре собачья упряжка наулице - обычное явление. Даже в Хабаровске иногда можно было наблюдать, как,нарушая все правила движения, вводя в смущение милиционеров и заставляяшарахаться в сторону автомобили, мчится собачья упряжка.
Я телеграфировал в Хабаровск Дальневосточной конторе Госторга. Там я работалраньше и оттуда отправлялся в свою первую экспедицию на остров Врангеля.Госторговцы все еще считали меня своим человеком. На мою просьбу помочь ониобещали сделать все возможное. Агентам, работавшим в низовьях Амура, полетелителеграммы с заданием срочно закупить собак. Аппарат сработал хорошо. Собакибыли быстро собраны и вскоре под надзором двух проводников начали своепутешествие в направлении Архангельска.
Естественно, что при заочной покупке нельзя было рассчитывать получитьпятьдесят собак доброкачественными. Поэтому-то в прибывшей стае и нашлосьнесколько старичков-полуинвалидов. В основном же здесь были середнячки.
Не обладая какими-либо исключительными достоинствами, они, как читатель увидитв дальнейшем, честно трудились, переносили более чем собачьи лишения и своейисключительной выносливостью помогли исследованию Северной Земли. Пройденныйими путь складывался в тысячи километров. Лютовали морозы, выли метели, погорло захлестывала вода, одевая собак в непроницаемый ледяной панцирь, а онишли и шли, волоча за собой тяжело нагруженные сани. Некоторые из них гибли влямке, отдавая последние силы работе, не зная даже, насколько их работапомогала экспедиции выполнить важные задачи.
Я был рад встрече со своими будущими четвероногими помощниками. Проводил ихвагон до Архангельска и здесь сдал на попечение Журавлеву. До выхода экспедициив море они помещались в арендованном нами дворе, почти в центре города, и вбелые северные ночи нередко устраивали концерты, будя своим волчьим воем спящихархангельцев. И вот теперь они с нами на Северной Земле, наши помощники.
После ухода "Седова"
Я не знаю более мрачного месяца для глубокой Арктики, чем сентябрь. В среднихширотах мы привыкли считать этот месяц началом осени. Во многих областях нашейродины в сентябре часто стоит чудесная погода. В народе называют это время"бабьим летом", а в литературе "золотой осенью".
Здесь же, на восьмидесятом градусе северной широты, нет ни золотой, ни простоосени. Нет ни багряных, осыпающихся и шуршащих под ногой листьев, ни увядающихцветов, ни желтеющих трав, ни плавающей в воздухе серебряной паутины. Все, чтоуспело вырасти и расцвести на земле за короткое и холодное лето, уже в августе,когда по небу еще катится незаходящее полуночное солнце, сразу засыпаетсяснегом. Короткое и холодное полярное лето должно уступить свое место суровойарктической зиме. Она начинается где-то в середине сентября. Недолгая борьбамежду уходящим относительным теплом и наседающими морозами и делает сентябрьсамым мрачным месяцем высоких широт.
С этим "стыком" лета и зимы и совпала наша высадка с "Седова". Снег, выпавшийеще в дни нашей выгрузки, так и остался лежать. Температура воздуха только впервые десять дней колебалась около нуля. Потом, постепенно падая, к концумесяца понизилась до -12°. Свет заметно убывал. В последние дни августа, когдаоколо нашей базы стоял "Седов", мы еще круглые сутки пользовались светомнезаходящего солнца. До половины сентября ночью были полярные сумерки, и с10-го числа мы начали по вечерам зажигать в домике лампы. Все более и болеепоздний восход и более ранний заход солнца точно откусывали день с двух концов.Он быстро убывал, мрачнел и хмурился. В течение всего месяца мы видели надголовой только сплошные облака. Плотной, темно-свинцовой массой, как годамипрокопченный потолок, висели они над нашим островом, над морем и льдами. Моевыражение "над головой" - совсем не метафора. Облачность была такой низкой, чтовершина нашей радиомачты на высоте 15 метров над уровнем моря почти всегдаупиралась в нее. Лишь иногда по вечерам в начале месяца на западе, обычно надсамым горизонтом, показывалась узкая-узкая щель, горевшая кровавым светом зарии напоминавшая знакомый нам первый след ножа на серой туше тюленя.
И так изо дня в день. Только однажды, как будто для доказательства, что и здесьсуществует настоящее небо, облака рассеялись. Низкое, но яркое солнце осветилобездонную лазурь небосвода. Голубым пламенем вспыхнули изломы льдин.Темно-синие тени легли на розовеющий снег. Арктика заиграла праздничнымикрасками. Сразу стало легче дышать - мы словно сбросили толстое душившее насодеяло.
Но коротка была наша радость! Не прошло и трех часов, как на северо-западепоявилась очередная стена тумана. Она надвинулась тягучей серой массой.Казалось, что туман можно резать ножом - так он был плотен и густ. Исчезголубой купол. Потухло солнце, поблекли краски. Все окутала туманная мгла. Онаразмыла очертания предметов, потушила блеск льдов и вернула сумрачные будни.
Вообще в это время года день без тумана здесь такая же редкость, как полярноесияние над Москвой. Иногда туман идет чередующимися полосами и наваливаетсямного раз в течение дня. Иногда он держится сплошной массой, и за все сутки внем не увидишь ни одного просвета. Воздух насыщен влагой, как на дне глубокой,сырой ямы. Часто туман близок к моросящему дождю, а при похолоданиикристаллизуется в мелкие шарики и высыпается на землю миллиардами белыхкрупинок - точно дождь из манной крупы. Наши мачты, антенна, домик и окружающиеего предметы, в зависимости от температуры воздуха, покрывались то нежными,пушистыми кристаллами изморози, то твердым покровом ожеледи, достигавшимчетырех-пяти сантиметров.
Все это, вместе взятое, а также отсутствие в районе нашей базы не только гор искал, но и вообще сколько-либо заметных возвышенностей делало окружающий пейзажеще более однообразным, суровым и мрачным. Ни одного яркого пятна, ни однойрезкой линии, которые привлекали бы взгляд,- все было полого, сглажено итоскливо-серо.
Я видел обиженную природой Чукотку, метельный остров Врангеля, два раза посетилплачущую туманами Новую Землю, видел Землю Франца-Иосифа с ее эмалевым небом игордыми скалами, одетыми в голубые застывшие потоки ледников, но нигде невстречал такой суровости и гнетущей человека безжизненности линий, как на нашемостровке.
Отвлекала и радовала только мысль о том, что не все месяцы похожи на сентябрь,что рано или поздно мороз убьет туманы и мы увидим блеск льдов, фантастическирассвеченные солнцем снежные поля и небо, пылающее полярным сиянием, а на самойСеверной Земле найдем и гордые скалы, и каскады ледников.
Неустойчивая погода держалась весь сентябрь. Туман сменялся снегом, снегкрупой, потом снова приходил туман. Ветер часто в течение одного дня обходилвсе румбы от севера до юга. Временами гуляла метель. Ветер несколько разусиливался до штормового и поднимал на море сильное волнение.
Первый сильный шторм со снегопадом и метелью мы пережили через неделю послеухода "Седова". Он налетел с юго-запада, разломал остатки ледяного припая сморской стороны острова и разрушил большой участок неподвижного льда,державшегося до этого к юго-востоку от базы. Уцелели льды только в проливемежду островами.
Через пять дней разразился второй шторм. Он был еще более жестоким ипродолжался двое суток.
Высокие волны обрушились на наш маленький остров. Они бешеной лавиной мчались кдомику. Только узенький мысок, волнорезом ставший на их пути, прикрывал базуэкспедиции. В реве моря и визге метели потонули тревожные крики мечущихся чаек.Вал за валом с оглушительным шумом разбивался о мыс. Пена взлетала до верхушкирадиомачты и скоро одела ее в ледяной панцирь.
Недалеко от острова какой-то отставший от плавучих льдов и заблудившийся вокеане небольшой айсберг, точно корабль, потерявший управление, одиноко боролсяс разбушевавшейся стихией. Плавучие льды смиряют любое волнение. Но сейчасайсберг оказался с бурей один на один. Как известно, один в поле не воин. Волныпотешались над ним, как хотели. Они то высовывали его метров на двадцать вверх,то совершенно скрывали в своей пучине - словно он был бутылочной пробкой, а нетысячетонной громадой.
Мы наблюдали грандиозную картину. Зрелище было потрясающим, можно былолюбоваться часами. Но нам мешала тревога за свою судьбу.
Лохматые волны бушевали в двадцати метрах от нашего домика. Ледяной вал наберегу, где обычно стояла наша шлюпка, смыло. Только полутораметровая галечнаягряда прикрывала базу от бушевавшего моря. Брызги летели в окна домика. Влагуне, позади него, уровень воды поднимался на глазах. Вода приближалась кдомику с тыла. Потом она проникла сквозь гальку берегового вала и образовалаозеро рядом с продовольственным складом.
Зная, как часто меняется здесь направление ветра, мы с тревогой думали овозможности перехода его в южный или, еще хуже, в юго-восточный. В этом случае,если бы не ослабела сила шторма, волны могли смыть всю нашу базу. Страшнаяопасность висела над нами. Надо было быть готовыми к самому худшему и неоказаться безоружными перед катастрофой. Отобрали часть продовольствия, самоенеобходимое снаряжение и все подготовили, на случай изменения ветра, кпереноске на мыс. Не спали двое суток - следили за морем и ветром, точно захищниками, готовящимися к прыжку.
На наше счастье, на исходе вторых суток ветер, не изменив своего направления,начал слабеть, и на следующий день море успокоилось.
Мы с облегчением вздохнули. Но тревога возвращалась вновь и вновь при однойлишь мысли о возможности шторма с юга или юго-востока.
От опасности быть смытыми нас могли освободить только морские льды. Мы снетерпением ожидали их прихода и часто напряженно всматривались в горизонт внадежде увидеть их приближение. Но море было чистым. После ухода "Седова"только 2 сентября небольшую, сильно разреженную полосу льдов продвинуло вдольострова на северо-запад. На юге, западе и северо-западе все время можно былонаблюдать темное "водяное" небо. Это означало, что и там море было свободно отльдов. 14 сентября с юга начали было появляться отдельные льдины. Нопо-видимому, это были лишь обломки разрушенного штормом припая у юго-западныхберегов Северной Земли. Их быстро пронесло мимо острова, и море вновьочистилось.
В штилевую погоду на море образовывались сало и молодой ледок. Однако этот ледне мог устранить нависшей над нами опасности. Даже слабый ветер разгонял такойлед, и волны вновь начинали угрожающе шуметь.
Мы ждали настоящих морских льдов и внимательно следили за поведением моря.
18 сентября, при полном штиле, море начало покрываться салом, быстропревращавшимся в молодой лед. Огромные матовые пятна, достигавшие километра иболее в поперечнике, покрыли водную гладь. Темные каналы между ними, извиваясьпричудливыми тропами, перекрещивались во всех направлениях и напоминалигигантскую паутину, натянутую вплоть до горизонта. Там она заканчивалась уснежно-белой стены, увенчанной многочисленными башенками. Это появилась кромкаспасительных для нас морских льдов.
Льды двигались быстро. На своем пути они сминали молодой мягкий ледок ибеспрерывно изменяли паутинный рисунок разводьев. К концу дня кромкаприблизилась настолько, что уже можно было рассмотреть отдельные льдины. Каждуюиз них мы встречали как друга, идущего на помощь в беде.