За что же на него ополчились? А за то, что в "Автобиографии рано повзрослевшего человека", изданной во французском журнале "Экспресс", писал: "Я не чувствовал бы себя вправе критиковать что-либо по ту сторону границы, если бы не говорил открыто то, что мне не нравится в моей стране". Но больше - за то, что, будучи тридцати одного года от роду, взялся за мемуары! Да еще издал их в иностранном еженедельнике!
Ежели они всё, что хотят, станут, где хотят, печатать, а деньги проводить мимо нашей кассы, то что же это будет? Частная лавочка? А вот получите!
- Что можно сказать об автобиографии Евгения Евтушенко, переданной им буржуазному еженедельнику? - вопросил космонавт номер один Юрий Гагарин в статье "Слово к писателям". - Позор! Непростительная безответственность.
Куда это годится - раздавать интервью, будто не советский поэт, а итальянская поп-звезда. Вон "Шпигель" вышел 30 мая 1962 года с Евтушенко на всю обложку, а под ним слова: "Красное знамя - в грязных руках".
Это он - про чьи руки? Уж не про мозолистые ли шахтерские главного строителя коммунизма - самого советского человека? Ишь распоясался! Да и все они одним миром мазаны - что Евтушенко, что Аксенов! Руки им пролетарские не нравятся. А вот им дадим по рукам - мало не покажется. И дали. Но вот вопрос: а где же опасный Аксенов? - вопрошали воспитатели молодых дарований. - Почему не спешит просить прощения и благодарить за порку? Все, кому положено, уже разоружились перед партией, задумались об ответственности перед народом. А этот - где? Если б посадили - то сообщили б. Но нет таких сообщений. Куда девался? Не прост Аксенов. Ох, не прост… Чует сердце - хлебнем мы с ним, - думал, поглаживая зеленеющую лысину, ветеран гардеробной службы Берий Ягодович Грибочуев. - Ох, повозимся…
О, если б он знал… Если б он только знал, где Аксенов. Если б знали они все… Не обошлось бы без истерик. Нет, кому положено, были в курсе. Но у них нервы из череповецкого металла ковались в пору попрания норм партийной жизни, и они молчали. Чтобы не смущать товарищей.
Сам же Аксенов напишет про это так: "Странным образом иной раз складывается наша жизнь: сидишь, работаешь… но в это время кто-то где-то произносит твое имя, и собеседник незнакомца кивает головой, у этих двух людей возникают свои планы на твой счет… а ты останавливаешься у какой-нибудь кофеварочной машины, а твой дружок из толпы машет тебе рукой и кричит: тебя весь день разыскивают какие-то шишки…"
И разыскивали. Нашли. Но по другой версии того же автора - не у кофеварочной машины, а дома. Числа эдак 11 марта позвонили из Министерства культуры:
- Ну что ж вы, товарищ Аксенов, не приходите за паспортом? Разве вы не знаете, что вылет назначен на вторник?
Он растерялся. Дыхание сперло. У большинства советских людей в то время обычно сперало дыхание, когда им сообщали дату вылета, да еще с загранпаспортом в кармане. Аксенов знал, о чем речь. Фильм "Коллеги" одобрили для участия в кинофестивале в аргентинском городе Мар-дель-Плата. Ожидалось, что в делегацию войдут режиссер Алексей Сахаров, актер Василий Ливанов и автор сценария Василий Аксенов. Но Сахаров, увы, за какое-то время до поездки, выпив, отдубасил кием видного чиновника, и о его выезде за рубеж не могло быть и речи. Остались Ливанов и Аксенов…
- Позвольте, позвольте… Разве вы не в курсе? - спросил писатель, имея в виду учиненный ему высочайший разнос.
В министерстве высокое лицо пояснило, что критика была суровой, но полезной. И если ее учесть, и "в стране далекой юга, там, где не злится вьюга", высоко понести знамя нашего искусства и с победой вернуться на родину мира и социализма, то надо лететь.
Противоречивый прозаик покинул министерство в хорошем настроении.
Вспоминает Анатолий Гладилин: "На собрании Союза писателей я слышу старого партийного держиморду, который причитает: "Аксенова вся наша общественность ругает, а он по заграницам разъезжает! Как же так, товарищи?" А товарищи смекают: ничто так просто у нас не делается, это знак - дескать, Аксенова можно кусать, но есть нельзя.
А Аксенов… Кладет в чемодан пару сухарей - на случай, если заберут в аэропорту, и - в Шереметьево".
В середине дня дома звонит телефон, требуют Василия Павловича. Кира осведомляется: кто спрашивает? "Из ЦК партии". - "Нет его!" - "А где он?" - "Улетел в Аргентину". Гробовая пауза. За ней - вопль: "Кто пус-ти-и-и-л?!"
Самолет взял курс на Париж. Потом - на Дакар. После - на Рио-де-Жанейро. А из Рио - туда, где мчит по авенидам Буэнос-Айрес, где торжествует жизнерадостная буржуазность, на фоне которой взрывается звездами феерия фестиваля. Там были Орсон Уэллс и Чак Поланс, Станислав Рыжевич и Мария Шелл, плюс - куча режиссеров и артистов Южного полушария. И хотя фестиваль считался событием второго эшелона - шума, грома, помпы, аргентинской пампы, итальянской мамбы, лимузинов и радости Аксенову хватило. В том числе и на очерк "Под небом знойной Аргентины", который 13 мая 1966 года вышел в "Литературной России" с иллюстрациями Ливанова.
Но феерия отгламурилась, и пора было назад. Аксенова заждались. Георгий Марков уже пожелал Полевому, возглавлявшему тогда "Юность", чтобы его "редакторский карандаш не дрожал". Так что садись, Василий, пиши, как ты понимаешь ответственность перед народом. А "Правда" тебя опубликует. И "Юность", само собой.
И вот - 3 апреля. Первые полосы "Правды" заполнены поучениями ЦК КПСС в адрес ЦК КПК. А на четвертой - "Ответственность" - статья Аксенова.
Как советовали в Минкультуры, критика была усвоена. "…Встреча стала этапным пунктом в дальнейшем развитии советской литературы. Шел товарищеский, нелицеприятный, серьезный разговор… обсуждались узловые проблемы идеологического и эстетического порядка. Все мы… по-новому и гораздо шире поняли наши задачи в борьбе коммунистической и капиталистической идеологий…
Особенно важно было понять это нам - молодым писателям. И не только потому, что некоторые (в том числе и я) подверглись суровой критике, но… чтобы укрепить свой шаг в общем строю и свою зоркость… Для того, чтоб лучше писать".
Что творилось тогда в душе Аксенова? Но промолчать - значило "вылететь" из литературы. Впрочем, его покаяние - не вполне покаянное. В том смысле, что в нем и речи нет о признании вины. Это ход: временно прекратить атаку - отступить, если надо - с потерями. Но сохранить себя, перегруппироваться и снова - вперед. Так что читателю не сложно истолковать написанное по-своему: "Прозвучала суровая критика неправильного поведения и легкомыслия, проявленного Е. Евтушенко, А. Вознесенским и мной. <…> Еще легкомысленней было бы думать, что сегодня можно ограничиться признанием своих ошибок. Я считаю, эта критика была правильной".
Подобную статью - "Ответственность перед народом" - поместила и "Юность".
Какая все-таки важная штука - опыт советской жизни. Он учил многому. В частности, не признавать ошибок. Но - признать критику. Аксенов знал, что в таких статьях важно не то, что думаешь ты и в каких словах излагаешь мысли, а то, как тебя поймут гонители, что сказанное тобой значит на языке тех, кто будет это оценивать. Языки Аксенова и его друзей, с одной стороны, и номенклатуры - с другой, были разными языками. И сказанное в покаянных текстах они понимали по-разному. Вторым хватало согласия с критикой и реверансов вроде: "Меня вдохновляет оптимизм нашей марксистско-ленинской философии. Наш светлый и мужественный взгляд на мир - это главное, что объединяет все поколения советских людей", формальности соблюдены. Молодец. Не зря летал в Аргентину - увидел, что сулит лояльность. Друзья же усмехались: мы то знаем, что марксизм-ленинизм и "наш светлый и мужественный взгляд на мир" - вещи, ох, разные…
А такая, скажем, фраза: "Я никогда не забуду обращенных ко мне… слов Никиты Сергеевича и его совета: "Работайте. Покажите своим трудом, чего вы стоите"".
И он стал работать. Показал, чего стоит писатель Аксенов. Не забыл слов Хрущева.
Оттепель, март, шестьдесят третий,
Сборище гадов за стенкой Кремля,
Там, где гуляли опричников плети,
Ныне хрущевские речи гремят.Всех в порошок. Распаляется боров.
Мы вам устроим второй Будапешт!
В хрюканье, в визге заходится свора
Русских избранников, подлых невежд…
Вот так и 40 лет спустя будет их в своих стихах вспоминать…
Глава 2.
БОЧКОТАРА
Слова "работа" и "ответственность" становятся кодовыми ключами к творческому порыву советских писателей. Заклятиями, которыми "молодое искусство" взялось заново околдовать власть.
Право же, не стоило бы так много писать здесь о встречах и пленумах, если бы не их роль в тогдашней жизни. Во исполнение совета Хрущева в стране ищут положительного героя. В основном - на семинарах. Вместе с активом ВЛКСМ. По ходу поисков завязываются знакомства, выпивается литраж напитков, усваивается сленг - все эти "лады", "ударим по шашлыкам", "шершавого под кожу", "напареули по гудям"…
Однажды Аксенов и Гладилин опоздали на пленарное заседание. Вопрос: почему задержались? Отвечают: искали положительного героя.
- Нашли?
- Нашли.
- Покажете?
- Принести?
- Сами дойдем.
- Пошли…
И толпой - к одной из палаток. Подняли полог. А там крепко спит очень юный поэт. За руки и за ноги его влекут наружу. Солнце бьет в глаза. Надрываются птицы. Хохочут коллеги. Он - спит.
- Вот, - говорят, - положительный герой. Мы здесь спорим… А у него всё ясно. Он на своем месте. Чем не положительный? Айда в футбол! Лады?
Кожаный мяч помогал лучше узнать друг друга в свете решений июньского пленума ЦК КПСС и речи товарища Ильичева "Очередные задачи идеологической работы партии".
Газета "Правда" просит Аксенова ответить на вопросы анкеты. Кроме него в анкетировании участвуют Бакланов, Ваншенкин, Константин Лордкипанидзе и др. 28 июня выходит его ответ: "Сейчас я пишу новую повесть. Опять о молодежи. Хочу… коснуться вопроса о внутренних связях между людьми, о том, что им мешает и что помогает жить и работать. Думаю, что в течение лета закончу повесть. На очереди - сатирическая пьеса".
Это он - о пьесе "Всегда в продаже" и романе "Пора, мой друг, пора…".
Роман оставался главным советским жанром. Хочешь быть солидным писателем - твори роман. С этим в СССР всё было в порядке. А западных коллег судьба романа волновала. "Судьба романа" - такова была тема конгресса Европейского сообщества писателей, который летом 1963 года состоялся в Ленинграде.
Собрались мастера - Генрих Бёлль, Уильям Голдинг, Альберто Моравиа, Ален Роб-Грийе, Константин Симонов, Илья Эренбург и немало других. Пригласили и Аксенова - представителя нового поколения романистов.
Организаторов заботили повестка дня и ход форума. Ну - примутся западные коллеги нехорошее болтать, мол - умирает жанр, мол, в кризисе. А ведь роман - наше всё. Мало, что ли, томов написано советскими классиками? Разве не отмечены они Сталинскими и Ленинскими премиями?
Вмешался ЦК КПСС. Глава советской делегации Иван Анисимов, прозванный западными участниками "Иваном Грозным", передавал подопечным партийные установки. Мол, связанные с подрывными службами декаденты составили заговор против реалистического романа, нужно дать им отпор.
Аксенова не увлекала тема заговора, но вопрос: почему европейцы считают, что роман вступает в пору кризиса? - занимал его. У нас-то ведь всё в порядке. Да, "кирпичи" стариков пригибают литературу. Но "новая волна" - Гладилин, Войнович, Владимов, Трифонов, Битов, Искандер - аккуратно раздвигая границы соцреализма (а порой и дерзко приобщаясь к авангарду), имеет успех. Публика расхватывает их книги!
Пока он размышлял, классики вроде Михаила Шолохова твердили о торжестве соцреализма. Иностранцы терялись - не вполне понимали, о чем разговор. Вдруг во время речи одного советского оратора зал сотряс хохот. Кто-то спросил переводчика-синхрониста, не хочет ли он боржома. Тот ответил, и зал услышал ключевую фразу форума: "Современному роману… немного боржома не помешает!"
Впрочем, писатели пили не только минералку. И их трапезы, согретые водочкой, мешали разъединению Запада и Востока на враждебные лагеря, размывали рубежи, гасили конфликты, будили мысль… Как-то Борис Сучков отвел Аксенова в сторону и с дрожью в голосе сказал: "Знаете, я завтра выступаю и буду хвалить то, что ненавижу, и ругать то, что люблю". Эти сделки с совестью, жизнь по указке, были страшными травмами той эпохи.
Аксенов же готовил доклад "Роман как кардиограмма писателя", где обсуждал не войну идей, а психологию творчества и специфику жанра. Роман виделся ему формой, лишенной жестких норм, стесняющих текст; постоянно расширяющей свои границы. В романе, - повторял он за Дьёрдем Лукачем, - автор и читатель постоянно пытаются, но не могут проникнуть в суть вещей. Соглашался и с Бахтиным: да, хронотоп романа един с хронотопом мира, сливается с ним в "поисках смысла жизни".
То сложное лето завершилось неожиданностью. "Известия" опубликовали поэму Твардовского "Тёркин на том свете".
Консерваторы были в шоке. Ведь только что разгромили крамольных юнцов. И "всё начало вставать на свои места". И уже грезились новые памятники вождю. А тут - наезд и на него, и на разоблачителей! Ведь кому как не им адресованы строки:
Не спеши с догадкой плоской,
Точно критик-грамотей,
Всюду слышать отголоски
Недозволенных идей.И с его лихой ухваткой
Подводить издалека -
От ущерба и упадка
Прямо к мельнице врага.И вздувать такие страсти
Из запаса бабьих снов,
Что грозят Советской власти
Потрясением основ.
Да что же это? А с другой стороны - разрешили же. То есть не могли же этот текст напечатать в одной из главных газет без позволения свыше. Откат, стало быть, - снова в сторону того мира, который Твардовский называет в поэме "заграничный тот свет", где
Там у них устои шатки,
Здесь фундамент нерушим.
Есть, конечно, недостатки, -
Но зато тебе - режим…Там, во-первых, дисциплина
Против нашенской слаба.
И, пожалуйста, картина:
Тут - колонна, там - толпа.
А это вообще - ни в какие ворота. Здесь и невооруженным глазом видно посягательство на то, о чем вслух не говорят:
- Там отдел у нас Особый,
Так что - лучше стороной…- Посмотреть бы тоже ценно.
- Да нельзя, поскольку онНи гражданским, ни военным
Здесь властям не подчинен.- Что ж. Особый есть Особый. -
И вздохнув примолкли оба…
И - правильно. Ибо Хрущев знал, что делал, веля Аджубею печатать поэму - давал понять: рано обрадовались. Рано решили, что много значат ваши крики. Курс остался прежним. Не от вас он зависит! А от моей воли. А вы читайте и делайте выводы:
Не ищи везде подвоха,
Не пугай из-за куста.
Отвыкай. Не та эпоха -
Хочешь, нет ли, а не та!
Но темой года осталась критика. Пресса "не слезала" с Аксенова до новой весны. А там сняли Хрущева. И стали печатать. В том числе - аксеновские тексты.
В 1964-м в "Юности" выходит цикл "Новые рассказы". Терпкая и меткая "Катапульта", давшая имя сборнику (куда издательство "Советский писатель" включило и "Апельсины из Марокко"), Иллюстрирует книгу Стасис Красаускас, используя наброски на салфетках вильнюсского кафе "Неринга". Читателю достаются горькие "Завтраки 43-го года", тонкий "Маленький Кит - лакировщик действительности", торжествующая, мудрая "Победа"… Впрочем, это уже в 1965-м, в шестом номере "Юности".
Тогда же - в 1965-м "Молодая гвардия" выпускает роман "Пора, мой друг, пора" - книгу о бренности славы; о боли и непонимании; о том, как это, когда тебя избивают трое. О тщете богемной болтовни; о северных реках и больших стройках, где работают прекрасные люди - простые и смелые. О том, что тупая смерть всё время ходит рядом. И чудо, если вдруг случится любовь. Потому что тогда всё изменится.
О том же самом - сборник и рассказ "Жаль, что вас не было с нами". И точно - жаль, ибо чудеса происходят с человеком, когда его находит любовь. И окажется, что к лучшему и гнев жены, и глупость друга, и обида, и тоска. Ибо всё это - лишь фон для любви. О, как славно - видеть влюбленных. На них-то - талантливого, но непонятого современниками актера Мишу Корзинкина и актрису Ирину Иванову, фотографиями которой увешаны ларьки и буфеты, - и глядели, разинув рот, окружающие. И Миша слушал нежные признания, а киномагнат Рафаэль Баллоне получал от ворот поворот. И виллы его, и фирмы были ни при чем. И все заказывали горячее, шли к поезду, выходили в люди и замуж. Словом, жили хорошо. И жаль, конечно, очень жаль, что нас не было с ними!..