Тем более что и по содержанию "МетрОполь" на политическую бомбу не тянул. Но мог прозвенеть общественно: отныне невостребованные - востребованы, подпольные - признаны, тайное становится явным, запретное - доступным. То есть пробить глухоту бюрократов и перестраховщиков, у которых любая встреча с непривычным стилем, темой, героем или ситуацией рождала испуганную дрожь. При этом сотрудничество с официальными структурами означало бы их вмешательство в формирование альманаха, что лишало смысла весь проект. Значит, надо было обходиться своими силами. А силы были. После того как подключился Аксенов, один за другим стали приходить авторы. Причем часто - признанные. Владимир Высоцкий был актером Театра на Таганке, его песни выходили на фирме "Мелодия", хотя стихотворение было опубликовано лишь однажды - с помощью Беллы Ахмадулиной в альманахе "День поэзии". Леонид Баткин, предложивший статью "Неуютность культуры", был историком, знатоком Возрождения. Марк Розовский - режиссером. Фридрих Горенштейн - сценаристом. Ахмадулина, Вознесенский, Битов, Искандер, Семен Липкин, Инна Лиснянская и ряд других были вполне официальными писателями и поэтами. В число авторов "МетрОполя" вошел и Джон Апдайк - Аксенов предложил ему напечатать фрагменты романа "Переворот".
Были, конечно, и совсем непечатные, скажем, юный питерец Петр Кожевников. Горенштейна упорно отказывались признавать как прозаика. Юрию Карабичевскому с 1955 по 1979 год удалось опубликовать в СССР четыре стихотворения. Пьесы и проза Розовского оставались полулегальными, да и у остальных ящики пухли от "нетленки"… То есть при невозможности издавать нестандартные тексты в стандартных изданиях перспектива устроить издание собственное и выпустить на свет божий немало всего достойного казалась очень привлекательной… Дело виделось так: не станем пускать альманах в самиздат. Не отдадим на Запад. Соберем тексты. Сделаем макет. Принесем в союз на рассмотрение. Мы ж не диссиденты, в конце концов, а писатели. Но мы хотим, чтобы нас читали.
"МетрОполь" планировали как легальный сборник текстов, не желавших укладываться в стандарт. Сегодня в иных местах их определили бы термином "неформат", что значит произведение, хотя и качественное, но не отвечающее правилам редакции, телеканала или издательства. И тогда - в 1979-м - в издательствах тоже больше заботились не о качестве, а об интересах. Идеологическая и пропагандистская машина времен позднего Брежнева пренебрегала смазкой, но требовала постоянного подкручивания гаек. Похоже, даже в случаях, когда никто и не думал создавать проблемы власти, она, изловчившись, создавала их себе.
Впрочем, риск был. И немалый. Понятие "антисоветчина" вышло за пределы политики. Чтобы быть причисленным к врагам режима, необязательно было выступать за права человека или свободу выезда за рубеж; достаточно было сделать нечто мало-мальски заметное без разрешения, совершить публичный поступок без согласования с начальством. Таковы были правила хорошего поведения при "развитом социализме". Конечно, это словосочетание было пропагандистским штампом, пробой на создание эффективного бренда в советских условиях, но дело в том, что мало кто видел, где кончается пропаганда и дышит жизнь. Поэтому "МетрОполю", который, по словам Виктора Ерофеева, стал "попыткой борьбы с застоем в условиях застоя", ярлык "антисоветчины" был почти гарантирован. Ибо "застой" не знал, что он - застой, считая себя советской властью и нормальным образом жизни. И любую борьбу с собой полагал атакой врага.
Иногда "МетрОполь" называют манифестом поздних "шестидесятников". Составители считают, что это не так. Во-первых, потому, что далеко не все "шестидесятники" хотели участвовать в альманахе. Во-вторых, потому, что "МетрОполь" не провозглашал ничего, кроме права писателя исследовать любые темы - например, жизнь фарцовщиков, как Борис Вахтин в повести "Дубленка" - и при этом публиковаться свободно. "Мы сознательно разрабатывали идею эстетического плюрализма… - вспоминает Ерофеев. - Возникали дискуссии. Были постоянные оппоненты - историк и культуролог Леонид Баткин и математик и мыслитель Виктор Тростников. Ядовито спорили Инна Лиснянская и Белла Ахмадулина. Кстати, Белла Ахатовна участвовала в альманахе не со стихами, а с сюрреалистическим рассказом "Много собак и собака"".
"МетрОполь" составляли и в прямом смысле слова делали. Работали весело. Даже очень. Заходил Высоцкий, звонил в дверь, спрашивал: "Здесь делают фальшивые деньги?" Все хохотали, слушали песни. Ерофеев вспоминает, что Владимир Семенович написал песню о "МетрОполе" и даже спел из нее несколько куплетов, но потом она "куда-то исчезла". И хотя ни Попов, ни другие "метропольцы" песни этой не помнят, само по себе участие народного кумира в общей работе вдохновляло.
Случались и курьезы: как-то Фридрих Горенштейн - сын репрессированного при Сталине ученого и автор вышедшей в "МетрОполе" повести "Ступени" - пришел в "редакцию" в рейтузах. Аксенов удивился:
- Ты, кажется, забыл надеть штаны…
- Вася! - вскричал Фридрих. - Я не забыл. Я просто утеплился.
У составителей хватало помощников из числа непишущей публики. Кто-то клеил страницы, кто-то - считывал корректуру. Сборник тянул на 40 печатных листов - то есть с учетом того, что планировалось подготовить 12 смакетированных экземпляров, на ватман нужно было наклеить около двенадцати тысяч машинописных страниц.
Создатели видели альманах не стопой рукописей, а - пусть не полиграфическим, но все же - изданием. Художник Театра на Таганке Давид Боровский разработал макет, Борис Мессерер придумал фронтиспис и марку - граммофон. Хотели сопроводить тексты фотографиями авторов. Горенштейн принес две: анфас и профиль. От затеи отказались - фотобумага отклеивалась. То есть альманах готовился в виде книги. Один экземпляр собирались передать в Госкомиздат, другой - во Всесоюзное агентство по авторским правам для публикации в СССР и за рубежом - то есть для переиздания того, что уже было бы ими сделано. Так и написали в предисловии.
Первое - оригинальное - издание "МетрОполя" впечатляет. Здоровенная зеленоватая плита - то, что Аксенов называл "штука литературы". Под обложкой ватманские листы, на каждом - четыре машинописные страницы. Всему предшествует программное предисловие составителей и авторов.
МЕТРОПОЛЬ, 1979
Альманах "МетрОполь" представляет всех авторов в равной степени. Все авторы представляют альманах в равной степени. Альманах "МетрОполь" выпущен в виде рукописи. Может быть издан типографским способом только в данном составе. Никакие добавления и купюры не разрешаются.
Произведения каждого автора могут быть опубликованы отдельно с разрешения данного автора, но не ранее, чем через один год после выхода альманаха. Ссылка на альманах обязательна.
Кому-то может показаться, что альманах "МетрОполь" возник на фоне зубной боли. Это не так. Детище здоровое, и у всех авторов хорошее настроение.
Занимаясь литературой, на том и стоим: нет для нас дела более веселого и здорового, чем сочинение и показ сочиненного, а рождение нового альманаха, надо думать, для всех праздник.
Однако почему же возникла именно такая форма? Вопрос этот закономерен в устах человека, не вполне знакомого с некоторыми особенностями нашей культурной жизни. Не будет излишней дерзостью сказать, что жизнь сия страдает чем-то вроде хронической хворобы, которую можно определить то ли как "неприязнь к непохожести", то ли просто как "боязнь литературы". Муторная инерция, которая существует в журналах и издательствах, ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за "штуку" литературы, не только не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая "ответственность" вызывает состояние застойного тихого перепуга, стремление подогнать литературную "штуку" под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность. Слепой лишь не заметит, что такой литературы становится с каждым годом все больше и больше, что она уже образует как бы целый заповедный пласт отечественной словесности. (Наш альманах состоит главным образом из рукописей, хорошо знакомых редакциям.)
Мечта бездомного - крыша над головой; отсюда и "МетрОполь", столичный шалаш над лучшим в мире метрополитеном. Авторы "МетрОполя" - независимые (друг от друга) литераторы. Единственное, что полностью объединяет их под крышей, - это сознание того, что только сам автор отвечает за свое произведение; право на такую ответственность представляется нам священным. Не исключено, что упрочение этого сознания принесет пользу всей нашей культуре.
"МетрОполь" дает наглядное, хотя и не исчерпывающее представление о бездонном пласте литературы.
Все желающие читать приглашаются с чистым сердцем.
Просьба воздерживаться от резких движений при переворачивании страниц.
Предисловие написал Аксенов. Он же придумал название.
Читающая советская публика - независимо от взглядов и предпочтений - ошалела бы от "МетрОполя", выйди он даже тиражом в 500 экземпляров - у создателей альманаха были основания полагать, что так оно и будет! Слишком необычными были тексты… Слишком высок был спрос читающей страны на образ растабуированной России (как назвал его Виктор Ерофеев).
Но такая Россия была не нужна системе. Ничего из перечисленного в предисловии власть не хотела видеть в публичных изданиях. Хотя этого ждала изрядная часть читателей. Ждала, но почти не получала. И потому легальное издание, созданное без спроса, было обречено на успех и славу. И в СССР, и за рубежом. А изданный сверхмалым тиражом альманах мгновенно стал бы библиографическим сокровищем…
Конечно, не следует думать, что Аксенов, Битов, Искандер, Ерофеев, Попов и другие не знали, что творится в стране. Знали, конечно. И сказали об этом в предисловии. Но - рискнули. Ибо надеялись, что известные имена произведут впечатление на руководство СП и партийное начальство (если оно вмешается), а также считали, что похерить издание втихомолку не удастся - запрет вызовет скандал (возможно - международный), а он, как казалось, был не в интересах властей.
Чтобы подчеркнуть открытость работы и вывести альманах в публичное пространство, решили устроить "вернисаж" - презентацию "МетрОполя" в кафе "Ритм" близ Миусской площади. Действо было задумано в жанре "завтрак с шампанским" с участием академиков, космонавтов, артистов, советских и зарубежных журналистов.
"Завтрак с шампанским" вызывал сильное раздражение начальства. Но что именно породило резкую реакцию на проект в целом, сказать сложно. "Самодеятельность"? Нарочитая публичность? "Неформатное" содержание? Требование издавать альманах в неизменном авторском составе? Видимо - всё вместе. Но, судя по стенограммам заседаний, многих возмущала в первую очередь попытка легальной издательской деятельности без согласования. Готовность нарушить правила.
Правила эти были не писаны только подпольщикам. Но если ты подпольщик, то действуй с оглядкой, в страхе перед карой, и кару эту неси. А самочинно - да еще с помпой! - составлять и презентовать альманахи - это, товарищи, явный вызов.
И не такова была система, чтобы этот вызов не принять и на него не ответить. Приняла и ответила. Да так, как никто помыслить не смел! И хотя создатели учитывали целый веер вероятных последствий, они не ждали, что их зачислят в "литературные власовцы" - то есть в изменники родины.
Чтобы знать юридическую сторону вопроса, они обращались к юристу Константину Симису - мужу известной дамы-адвоката Дины Каминской, защищавшей диссидентов Александра Гинзбурга и Владимира Буковского. В изданных в 1979 году в США воспоминаниях ""Метрополь" как социальное явление" он писал: "Когда идея альманаха уже созрела, некоторые из тех, кто был вовлечен в проект, пришли ко мне получить консультацию. Они поставили передо мной два вопроса: а) нарушает ли публикация напечатанного на машинке сборника аполитичных работ какой-нибудь советский закон и может ли такая акция повлечь за собой административное или уголовное преследование? и б) сохраняют ли авторы права на свои работы при издании, осуществленном таким способом? Я ответил, что если строго следовать букве советского закона, то ответ на первый вопрос будет отрицательным, а на второй - положительным". То есть авторских прав участники альманаха не утрачивали и советских законов не нарушали. И всё же были готовы, в том числе, и "получить по зубам". Но что бить будут толпой и с редкой злобой и силой - не ожидали.
Как уже говорилось, работу над альманахом не скрывали, хотя и не афишировали. Но когда стали планировать презентацию, о нем мгновенно узнала "вся Москва": Аксенов, Ахмадулина, Битов, Вознесенский, Искандер, Попов, Ерофеев и другие собрали альманах "бездомной" литературы и объявят об этом публично. Больше того - будут его издавать. Бес-цен-зур-но!
Ничего себе?! Само собой, первый секретарь Московской писательской организации Феликс Кузнецов, без ведома которого была подготовлена столь крупная акция, решил ознакомиться с изданием. А также обсудить ситуацию с авторами проекта.
Их вызвали на беседы. Первыми - 12 января - Ерофеева и Попова. А следом Феликс Кузнецов, Олег Попцов и Виктор Кобенко позвали и Аксенова. Всё шло спокойно. Попутно, как всегда при обсуждении тонких тем, говорили и о материально существенном - Василию Павловичу предложили помочь сохранить мамину квартиру. Попросили представить и сам альманах. Для изучения.
Само собой! Около трех часов пополудни 17 января Ерофеев и Попов - в одиночку весомую "штуку литературы" нести было неудобно - доставили в штаб советских писателей ЦДЛ и передали лично старшему литературному товарищу одну из собственноручно изготовленных копий, принадлежавшую Попову. Сотрудники союза размножили тексты и раздали авторитетным экспертам для рецензирования. Некоторые хотели взглянуть на сам альманах, но к "плите" их не допустили.
Альманах и способ его издания экспертам не понравились. Последовали доклады в инстанции. Встречи, обсуждения, согласования мер. Что, кем и с кем обсуждалось, отчасти известно. Это мы озвучим чуть ниже. А сейчас подчеркнем: меры были приняты.
Через несколько часов после получения оригинала составителей вновь стали вызывать на беседы. Попова и Ерофеева спрашивали, зачем они связались с Аксеновым, якобы имеющим тайные планы - "валить за бугор". Вскользь интересовались, что связывает простого сибирского парня Попова с рафинированным сынком дипломата - Ерофеевым, объехавшим полмира… Упрекали в непатриотизме. Глумясь, звали поэта Липкина - "Влипкиным". Грозили исключением.
Пока шли частные беседы, готовилось публичное действо. Готовились и "метропольцы". Попов рассказывал, как после очередного промывания мозгов он и Ерофеев пришли к Аксенову и рассказали, как "всё было" и кто что говорил. Тот выслушал и, не говоря ни слова, набрал номер Кузнецова. И без всяких "здрасте", с характерной хрипотцой сказал литературному боссу: "Феликс, ты зачем терроризируешь ребят? Учти, мы завтра же выйдем на Леонида Ильича".
Письмо генеральному секретарю было отправлено 19 января 1979 года. В нем, в частности, говорилось: "Мы подготовили новый литературный альманах, отражающий художественные поиски различных поколений современных советских писателей. Основная задача нашей работы - расширить творческие возможности современной советской литературы, способствуя тем самым обогащению нашей культуры и укреплению ее авторитета как внутри страны, так и за рубежом.
К сожалению, наша инициатива была встречена руководством Московской писательской организации… с необъяснимым подозрением, тут же перешедшим в необоснованные обвинения и угрозы… Секретари Московской писательской организации объявили наш альманах опасным мероприятием… Мы думаем, что такое обращение с писателями недопустимо и резко противоречит ленинской культурной политике. С глубоким уважением, от имени авторов альманаха члены Союза писателей СССР В. Аксенов, Вик. Ерофеев, Белла Ахмадулина, Евг. Попов, А. Битов, Ф. Искандер".
Читал ли это Леонид Ильич - неизвестно. Но письмо достигло адресата, о чем говорит наложенная резолюция: "Отделу культуры ЦК - тов. Шауро В. Ф. Рассмотреть с участием руководства СП СССР и правления Московской организации СП заявление группы авторов альманаха от 19.01.79 и представить необходимые выводы в ЦК. 22.01.79. М. Зимянин".
То есть письмо было "расписано" в тот день, на который планировалось заседание расширенного секретариата Московской писательской организации. Значит, вряд ли руководство МПО исполняло поручение Зимянина и Шауро, ведь "метропольцев" пригласили на встречу заранее - повестками. "Звонок в дверь… - вспоминает Ерофеев. - Нарочный. Распишитесь. Вам предлагается явиться… в случае неявки…" и т. д.
Заседание проходило в ЦДЛ в комнате № 8 и, судя по стенограмме, началось в 15 часов 00 минут под председательством Кузнецова. Возможно, к тому времени он уже получил указания от товарища Шауро. Так или иначе, но заседание было выдержано в рамках ленинской культурной политики, о которой взывали к Брежневу авторы письма.